Восход
Шрифт:
Навстречу едут подводы, не спеша идут люди. Проходя мимо, они здороваются с Федей, он им отвечает. А я стараюсь не смотреть на них. Особенно на женщин. Им обязательно надо разглядеть и узнать, что за незнакомый человек идет.
— Федя, — вдруг спрашиваю его, — ты женат?
— Пока нет. А ты жениться… вздумал?
Не дождавшись ответа, он заявил:
— Не к спеху.
— Я тоже так думаю.
— Надо переждать… Женишься, а вдруг на фронт.
— Ты уже воевал?
— Было. Ранен. Выздоровел.
— Но сейчас-то не удрал бы? Теперь не за Временное, а за Советскую власть.
Осмотревшись, он как бы сам себе проговорил:
— Наладим с комитетом… выгребем излишки… Уйду воевать.
Помедлив, поучительно посоветовал:
— Тебе не надо… о ней думать.
— Я и не думаю.
— Такая работа. Свяжешься… спутаешь себя. Размаху не будет… Дите появится — совсем беда.
«Вон о чем Федя». Видя, что я молчу, спросил:
— Все любишь ее?
— Как сказать… Есть немного. Только в работе забываешь. Год ее не видел. Может, она другая стала. И за год много воды утекло.
Мы свернули в прогал между избами и межой пошли вниз, к реке. С этой стороны на берегу речушки — огороды. Тут серые листья капусты. Гряды лука, свекла, морковь, а у многих огурцы, огороженные от кур старыми снопами конопли. Вода близко.
Над речушкой склонились старые ивы, касаясь ветвями воды. Мы шли по направлению к огороду Лены.
Солнце уже опускалось, лучи его почти но доходили сюда, тянулись гигантские тени изб.
От окраины села доносились удары бичей. Это гнали домой стадо.
— Вот их усадьба, — указал Федя и межой повернул к дому. — Решил повидаться с ней?
По правде говоря, я еще не решил, но повидаться очень хотелось. И робко, словно маленький, предложил:
— Если… мы только… вместе пойдем.
Федя засмеялся. Ему-то что? Она всего-навсего ему двоюродная сестра.
— Не думал, что ты… такой пугливый. На собранье вон как, а тут… боишься. Не робей, — он похлопал меня но плечу, — со мной не пропадешь. И птица невелика.
— Кто птица?
— Да все она. Ты разгляди ее получше. Правда, на лицо она… Впрочем, ничего не говорю.
«Тоже на что-то намекает», — подумал я.
Полуветхий двор. Возле плетня куча кизяков, рядом хворост и три ветловых, коротких бревна. Со двора на огород калитка.
«Сколько раз выходила из нее Лена в огород!» — мелькнуло в голове. И мне вдруг нестерпимо захотелось видеть ее, хотя бы издали.
Стадо овец приблизилось к селу. Затем стремительно, с гулом, блеяньем, мелким, дробчатым стуком ног, похожим на обрушившийся град, ворвались они в улицу. Неслись так, будто за ними гналась стая волков. Раздались женские голоса, манящие овец. Кто-то выбежал из переулка, от избы Лены, и звонко принялся кричать:
— Барь-барь! Кать-кать!
— Это Санька, — пояснил
— Когда коров, — быстро согласился я и уселся на ветловое бревно. — Закурим, Федя.
Послышался тот же звонкий голос, когда пригнали коров. Заскрипели ворота, корова, мыча, тяжело зашагала во двор. Через некоторое время Федя сказал:
— Пора! — и затоптал недокуренную цигарку.
Прогалом между избами мы вышли к дому Лены. Возле крыльца стояла женщина. Она пристально смотрела в противоположную от нас сторону. Федя окликнул ее:
— Тетка Арина!
— Ой! — Вздрогнув, она обернулась. — Никак, Федя?
— Угадала. А это гость к вам. — И Федя озоровато толкнул меня к ней. — Получай, тетка Арина.
— Кто такой?
— Совсем, старая, ослепла. Разгляди.
Наверное, она видела плохо, а у меня как будто язык отнялся. Молча подаю ей руку, она с опаской подает свою. Наконец еле выговариваю чужим голосом:
— Здравствуй, тетка Арина!
Она пристально всмотрелась в меня, затем чуть отступила и с удивлением прошептала:
— Никак, Петя?
— Я, я, тетка Арина… Зашел навестить вас… по старому знакомству. Как живете?
— Спасибо, ничего. Живем — хлеб жуем. Ты как?
— Поманенечку, тетка Арина.
— И то слава богу. Давно не был.
— Все дела и дела.
Вглядываясь в ее когда-то родное мне лицо, я по голосу стараюсь понять, изменилась ли она ко мне или все по-прежнему приветлива. Но понять это с первых слов невозможно. Только невольно вспомнилось, как она, когда их отчитала Федора и мне отказали, тихо сказала: «Ин, как хотите».
— Санька-а! — вдруг порывисто и так громко, что я вздрогнул, крикнула Арина.
— Что-о? — раздался со двора звонкий голосок.
— Иди, дура, скорей. Тебя зовут.
— Кто-о?
— Иди-и! Сама увидишь кто.
И, обращаясь ко мне голосом, в котором чувствовалась любовь к дочери, промолвила:
— Ералашная.
Тут отозвался Федя, который сидел на телеге и курил. Он вступился за Саньку:
— Чем же ералашная? Она боевая.
— Солдат, не девка, — согласилась мать. — А Ельки со снохой Анной все нет. Пора бы. Они полоть-то, чай, кончили.
— Небось к подруге забежала, — бросил догадку Федя, — а с ней на улицу.
— Не ужинавши?
Скрипнули ворота. Я оглянулся и увидел под навесом белую фигуру Саньки. Она, видимо заинтересовавшись, кто же такой пришел, издали старалась распознать. Но в сумерках лица моего ей не видно.
— Иди, иди, — заметив ее, позвала Арина.
Санька, всматриваясь, медленно зашагала к нам. Саньку, этого «солдата», я не видел столько же, сколько и Лену. Значит, ей теперь восемнадцатый пошел. Она моложе Лены на два года.