Восхождение
Шрифт:
– Жив?
– Аристей усмехнулся не без досады.
– Нет, ты мне скажи, куда пропал?
– Кажется, я был ранен, - наконец не без смущения признался Леонард.
– Подброшенный вверх, я повис в воздухе, ну, и унесся, как подстрелянная птица, неведомо куда.
– Ну да!
– Странно проходил полет. Во времени, похоже, я мгновенно достигаю того или иного места, где я жил прежде или еще только буду жить, вместе с тем движение мое в пространстве продолжалось неудержимо, и тут не все в моей власти, словно у меня есть парабола, как у кометы.
– Что из этого следует?
– с заинтересованным вниманием спросил художник.
– Похоже, я вновь и вновь вступаю в жизнь. Ведь недаром я ощущаю себя младшим современником всех, кто жил когда-то или только будет жить на Земле.
– Но такова вечная сущность юности, преходящей для каждого из нас столь скоро.
– Скоро и вечно, - оживился Леонард.
– Если все это не сон, не мои фантазии, как легко подумать, нас ожидают удивительные приключения, Аристей.
– Какого же рода?
– Эрот, едва пустившись в странствия, претерпел странные изменения, - его приняли за Люцифера.
– Ну, мало ли за кого нас могут принять.
– Не скажите.
– И что же?
– Здесь несомненно загадка моей судьбы, - промолвил Леонард, с грустью взглядывая в даль времен.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Диана только что воротилась из города, как принесли письмо от Тимофея Ивановича из Москвы. Он наскоро и весьма неопределенно, не называя имен, сообщал о сведениях, полученных от известного им лица: его ищут, арест неминуем - по обвинению в участии в транспортировке оружия, о чем дело находится в производстве, что грозит, Диана знала, не просто тюрьмой, каторгой, а, уж верно, смертной казнью, как нетрудно понять, исходя из итогов ряда громких процессов подобного рода. Тимофей Иванович настоятельно советовал лицу, о ком речь, уехать за границу, обещая всяческую помощь, где можно всецело посвятить себя искусству, что в высшей степени и разумно, и благородно. Несомненно речь шла о художнике. Диана, оставив свои дела, заехала к Зинаиде Николаевне, чтобы тотчас отправиться с нею к Аристею.
– Остановись! Прежде всего успокойся, - потребовала княгиня.
– Дай-ка мне письмо. Тимофей Иванович мог бы отписать мне. Зачем понадобилось ему втягивать в это дело тебя?
– Ах, какое это имеет значение, что у него на уме, если опасность реальна?
– горячо возразила Диана.
– Я также думаю, - продолжала Зинаида Николаевна, - Аристей вполне в курсе и принял меры, иначе давно бы сел.
– Как! Он же открыто ходит, устраивает маскарады и благотворительные концерты.
– Кто его знает?
– усмехнулась княгиня.
– Это он для нас Аристей, а открыто ходит некий имярек, неведомо кто, как Леон, оказывается, вовсе не мой сын, а пресловутый Эрот.
– С ним все ясно, - рассмеялась Диана, - он поэт, он мифотворец.
– Разве с Аристеем не обстоит также? Он художник. Он тоже мифотворец.
– Это правда!
– Диана вспомнила сказку о фее.
– Но вернемся к действительности.
– А разве она, эта действительность, не такова, какой ее нам выдают наши мифотворцы?
– весьма глубокомысленно заметила Зинаида Николаевна.
– Впрочем, в любом случае нам надо переговорить с Аристеем, не так ли? Пиши записку. Пошлем с посыльным.
– Записку? Ты считаешь, нам нельзя к нему зайти?
– Его здесь нет. Я знаю, где его найти. Пиши любовную записку о свидании, разумеется, тайном.
– Ты смеешься? А ведь дело серьезно. Расстреляны тысячи безвинных, пришедших на поклон к царю-батюшке; пушками разгромлены баррикады, а теперь ловят и вешают якобы по закону тех, кто сохранил дух сопротивления анахронизму, - между тем Диана села к столу и взяла в руки карандаш.
– Пусть приходит сюда?
– Нет. К тебе. Записку мы вручим посыльному у какого-нибудь магазина. А Аристей нас найдет у тебя. Ведь маловероятно застать его сейчас на месте. Нам надо набраться терпения.
2
Угроза ареста для Аристея не была нова. Его только удивило, что это Тимофей Иванович взялся хлопотать о деле, к которому не имел никакого отношения. Он не очень беспокоился о себе, смешно же, какой из него революционер? Взяв письмо или бандероль, поступившие на его имя, он несся на извозчике то в один, то в другой конец города, или, одевшись попроще, добирался на конке до рабочих окраин. За эти хлопоты он должен благодарить вездесущую Зинаиду Николаевну. Это она привлекла его к оформлению спектакля для рабочих, познакомила с барышней из очень известной в России семьи.
Узнав обстоятельства его жизни, барышня сказала, что нужен адрес. Заглядывая прямо в глаза, не без сарказма предупредила, что есть люди, даже из сочувствующих, которые отказываются давать свой адрес, потому что это все-таки хлопотно и не совсем безопасно. Он согласился, представив даже выгоды своего положения. Он занимал в доме верхний этаж с помещениями, предназначенными некогда для прислуги, с отдельным входом. В большой комнате под самой крышей, превращенной им в мастерскую, можно устроить тайники для временного хранения нелегальной литературы. Дело наладилось, с виду неприметное, будничное и все же по-своему увлекательное, как приключения, не лишенные тайны и опасности. К нему приходили самые разные люди. В основном, это была молодежь, наивная, умная, светлая, будь то гимназист с пробивающимся басом, то студент с запоздалым пледом через плечо или рабочий паренек, смущенный и молодцеватый, с нежным еще пушком на подбородке, будь то курсистка, взрослая барышня, одетая в меха, может быть, для конспирации, изящная, красивая, с независимым взглядом...
С ранней весны он уже жил в Териоках под Петербургом, на даче, которая служила перевалочным пунктом для транспортировки нелегальной литературы, поступавшей из-за границы. Все вышло весьма кстати. Во всякое утро он с мольбертом и зонтиком отправлялся то на берег моря, то в лес к озеру, находя всюду мотивы и темы для пейзажных зарисовок и этюдов. Северная природа имела свое очарование, тихое, скромное, и вместе с тем отдающее древностью, как валуны, глухие свидетели ледникового периода на Земле.
Сосны здесь не были похожи на сосны Шишкина, высокие, ярко освященные солнцем, с их легкой горделивой статью русских витязей; березы здесь не имели столь теплого и задушевного вида, как у Левитана, по чистоте и свежести облика напоминающие женщин. Северные березы и сосны, лес, вода и небо заключали, казалось, все своеобразие современных исканий в искусстве: и какой-то надлом, ущербность, угнетенность форм, и близость древнего хаоса, и присутствие во всем таинственной мысли, - все это при неожиданном блеске и сиянии слегка приглушенных красок.