Воскресный роман
Шрифт:
– Пользоваться арестованным имуществом не очень приятно, - она пожала плечами и зашла в прихожую. В конце концов, пока он сам не захочет уйти, она его точно не выгонит. К дракам Лика питала внушенное чувство отвращения. Оставалось только вызвать доблестных мальчиков в форме. Но, увы, не вариант. При наличии соседки-активистки.
Краевский прошел следом, закрыл за собой дверь. Обернулся. Скинул шузы – читай, явился надолго. И тяжелым взглядом окинул прихожую. От светлого потолка по желтым обоям к ламинату на полу. Потом глаза его задержались на ее ступнях в зеленых носках. И Краевский негромко
– Неплохо устроилась, - отметил он.
– Как смогла. Чего ты хочешь?
– Поговорить.
– А если я не хочу?
– Знаешь, в данном случае мне похрен. Ты всегда чего-то не хочешь. Сначала Ларгина, потом меня, потом снова Ларгина. Моя очередь.
Из горла Анжелики вырвался странный звук, похожий на сдерживаемое ругательство.
– В компании моего мужа ты определенно лишний.
– О как! А я-то думал! Это хорошо или плохо?
– Это никак.
– Допустим. Этот сукин сын с тобой не связывался?
– Я не обязана перед тобой отчитываться. Ты не следователь.
– Слава богу, нет, - его губы растянулись в улыбку. Куда более мягкую, чем все, что было до этого момента. – Мы так и будем стоять здесь? Чаем не угостишь? Я, между прочим, с утра не ел.
– Еда в ресторане, - Лика развернулась и прошла в комнату.
Краевский нервно рассмеялся, откинул со лба челку и выдохнул. Краткие несколько мгновений, пока она скрылась из виду, чтобы прийти в себя. Он нашел ее. Нашел.
Все, что произошло с того мгновения, как он с подачи Соснова вытрусил на свет божий грязное белье Ларгина, не укладывалось в его голове. Впрочем, он и не пытался уложить. Смрад шел нехилый. Задержание, транслировавшееся во всех новостях, шуму наделало, как и ожидалось. Пожалуй, единственное из свершившегося ожидаемого. Остальное вышло из-под контроля почти сразу. Сначала выпущенный под залог Ларгин удрал за границу, потом Лику затаскали по допросам. И тогда же выяснилось, что львиная доля имущества супруга была записана на ее имя. Во всяком случае, стало ясно, почему он разводиться не желал и так отчаянно оттягивал это дело. Дооттягивался…
Потом Лика «сбежала». Нет, не за границу. Залегла на дно. Будто бы там он мог ее не найти.
Краевский снова посмотрел по сторонам. И после вошел в комнату. Туда, где вещал телевизор.
– Самородова Саньке разболтала, - проговорил он устало.
Лика вопросительно посмотрела на него, потом выключила телевизор. Устроилась в кресле, вытянув скрещенные в щиколотках ноги, и закурила.
Некоторое время он молча разглядывал ее нарочито расслабленную позу. Потом сел в соседнее кресло.
– Лик, это я фитиль поджег, от которого Ларгин жахнул.
– Тебе вручить орден? – хмыкнула она.
– Обойдусь. Если бы я его просто прикончил, тебя бы быстрее в покое оставили.
– Обвинение в убийстве – это весело, - рассмеялась Лика. – При нашей-то с ним жизни я была бы главной подозреваемой.
– Ты не допускаешь, что я джентльмен и пошел бы чистосердечно признаваться? – хохотнул он.
– Да какая разница, - вздохнула она, затянулась и выпустила дым в потолок. Прикрыла на мгновение глаза, отгородившись от всего: прошлого, настоящего, будущего. И вынырнула на поверхность. –
Краевский встал с кресла. Медленно подошел к окну. Было высоко. «Восьмой этаж, Владислав Сергеевич», - мелькнул в его голове Санькин голос. Как она выпытала у Самородовой адрес, Краевский не спрашивал. У каждого джедая свои методы работы. Не стоит разглашать. Результат есть, и довольно.
Посмотрел на Анжелику и тихо проговорил:
– Я думал, сдохну, когда узнал, что ты к нему вернулась.
– Ну я же не сдохла, когда ты свалил в неизвестном направлении, - она зло раздавила окурок в пепельнице.
– Я был у родителей, - глупо сказал он, то ли оправдываясь, то ли веря, что что-то меняет в эту минуту. – Простудился и застрял. А когда вернулся, то уже… Я не знал, что мне делать, Лик… Я и сейчас не знаю, что мне делать. Ты сможешь меня простить когда-нибудь?
– Ты никогда и ничего мне не обещал. За что мне тебя прощать? – глухо спросила Ларгина.
– Я не смог… не сумел защитить ни тебя, ни нашего ребенка. Меня не было, когда я был тебе нужен.
– Моего ребенка, - упрямо сказала она. – И мне никто не нужен. У меня все в порядке. У меня всегда все в порядке.
– Я это заметил в больнице, - Краевский отлепился от подоконника и приблизился к ее креслу. Присел перед ним, почти касаясь ее коленей. И повторил то, что сказал многими неделями ранее, когда они виделись в последний раз: - Я люблю тебя, Лик.
Она замерла, боясь даже случайно коснуться его.
– И как давно?
– Не боись, не с первого взгляда.
– Я и не боюсь. Чего мне бояться?
– Дура! – рассердился он. – Да ты всего боишься! Себя, меня, любить, смотреть мне в глаза, даже дышать со мной одним воздухом в этой гребанной квартире! Я никуда не уйду, понимаешь? Я не исчезну! Я буду с тобой, если только ты позволишь, Лика!
Она резко дернулась и посмотрела в его черные, как наступившая за окном ночь, глаза. Раскинула тонкие руки на подлокотники и, сделав глубокий вздох, твердо сказала:
– Нет, не позволю.
Краевский зло усмехнулся и подался к ней. Прижал ее к спинке кресла, обхватив ладонями острые плечи. И горячо прошептал:
– Я тебе не верю.
– Твое право, - зашипела она в ответ, приблизившись к нему.
Он вцепился в ее губы своими, зло сминая их поцелуем. Скользнул по ним языком, проникая в ее рот. И лихорадочно ждал, как отзовется на его прикосновения ее тело – всегда отзывавшееся, всегда ожидающее его.
В этом он знал ее всю. Потому что знал о ней всё самое главное. И ждать ему почти не пришлось.
Она протяжно застонала, тело ее крупно вздрогнуло, и руки быстро заблуждали по его одежде в желании почувствовать кожу. Захватив край свитера, заставила снять и уже сама целовала его. Поняла, что и этого мало. Сорвала с себя рубашку. И, крепко прижавшись к нему обнаженной грудью, судорожно всхлипнула и затаила дыхание.
Теперь не выдержал он. Слишком долго, слишком давно не прикасался к ней. Хрипло вдохнул, втягивая носом ее запах. Разорвал поцелуй. Заглянул в глаза, одурманенные желанием. И знал, что его – сейчас такие же.