Воскресный роман
Шрифт:
А вот в пятницу был уже непосредственно сам суд, на котором он в очередной раз чувствовал себя идиотом, получившим по морде от папы в одиннадцатом классе. Нет, отец выглядел благодушным. Это Кирилл нервничал и не знал, куда деть собственные руки. Голос его звучал излишне напряженно. А реплики были несколько более витиеваты, чем следовало.
Вместе с тем Вересов-младший прекрасно понимал, что будь на той стороне кто-нибудь другой, не отец, он бы и вполовину не так психовал. Но приходилось мириться с выходкой начальницы.
«Экзамен на профпригодность».
Который
Кирилл не выдержал. Буркнул:
– Чтобы они в коридоре стены разнесли? Тут хоть под присмотром…
В повисшем молчании прозвучало достаточно отчетливо. И он с ужасом воззрился на Вересова-старшего. Тот с олимпийским спокойствием что-то пометил в папке и наклонился к Горелову, кивнувшему поникшей головой в ответ на короткую речь своего адвоката.
Кирилл так не умел. Аккуратные ноздри госпожи Гореловой гневно раздувались, как у огнедышащего дракона. И она готова была к новому взрыву. Кир сцепил зубы, наклонился к ней и, почти не раскрывая рта, спросил:
– Вы вняли моей рекомендации?
– Какое это сейчас имеет значение? – сердито ответила Наталья Сергеевна.
– Во-первых, месть успокаивает, во-вторых, отвлеклись бы, - пробурчал молодой адвокат, но был награжден таким взглядом, что тут же об этом пожалел.
В таком духе заседание и прошло. Поникший Горелов, огнедышащая Горелова, непоколебимо спокойный Вересов-старший, психующий Вересов-младший.
А после суда стало еще веселее. Отец пригласил на обед. Просто так взял и пригласил! Кирилл не успел и сигарету докурить на крыльце.
До ресторана, расположенного недалеко от здания суда, прошлись пешком и молча. Так же бесстрастно сделали заказ. Но едва официант отошел от их стола, Вересов-старший сказал:
– Скоро в квартире ремонт закончат.
Кирилл отвлекся от созерцания скатерти без единого узора и внимательно посмотрел на отца.
– Понял, - быстро ответил он. – Съеду.
Максим удивленно вскинул брови, изучая унылое выражение сыновнего лица.
– Я сказал о том, что, ввиду твоего устроительства личной жизни, в Зазимье тебе, вероятно, неудобно. Переезжай в квартиру.
– Да ладно! – набычился сын. – Вам тоже так себе. Марина по углам ныкается. Я же понимаю, чего ты объясняешь?
– Ни хрена ты не понимаешь, - терпеливо ответил Вересов. – Проблемы меняются с течением времени. И ты сейчас – определенно не в центре ее Вселенной.
– Ну, надо признать, что я не только не в центре ее Вселенной. Я вообще не в центре и даже не стремлюсь.
– Это сейчас обида на что-то конкретно? Или на все сразу?
– Да нет никакой обиды. Была когда-то, но прошла. Это констатация факта. В твоей жизни есть Марина и Машка. И это нормально. В их жизни есть ты. У мамы Джордан. Короче, я как Малыш из Карлсона. Только бородатый.
–
– У меня аллергия на шерсть. Это основная причина, по которой я уже шесть лет не ездил в Штаты.
– И, по всей видимости, на меня. Причем в твоей голове, - Вересов помолчал, выпил кофе, который появился перед ним, и продолжил: - Я не стану оправдываться за то, что предоставил тебе самому устраивать собственную жизнь. Но это не значит, что для меня не имеет значения происходящее с тобой.
– Со мной все в порядке. Я все понял. Квартира освобождается – я съезжаю. Если бы не запара с мотоциклом, я бы вас вообще не беспокоил. Я вижу, что ты счастлив, и я рад за тебя. Ты нашел себя – я в процессе.
– Ты нас не беспокоишь.
Кирилл поморщился. И бросил беспомощный взгляд на прошедшего мимо официанта с чужим заказом. Его любимый метод отделаться от неприятного разговора посредством того, чтобы уткнуться носом в тарелку, сейчас не действовал – тарелок пока не несли. Снова посмотрел на отца. Тяжело вздохнул и выдал:
– Ладно. Давай по чесноку. Марина у тебя классная. А я был редкостным говнюком, когда поступил с ней так… как поступил. Даже если бы у тебя это было несерьезно тогда. И именно потому, что серьезно, я не могу представить себе условия, при которых она могла бы меня простить. Как и не могу представить себе, что вы действительно рады жить со мной сейчас под одной крышей, даже если острые углы и сгладились за это время.
– Ну давай по чесноку, - усмехнулся отец, выслушав его речь. – Прошло слишком много времени. Все проходит, Кирилл. А шансов нам помешать у тебя не было никогда. И дело не в прощении или в вычеркивании из памяти. Ничто не изменит того, что ты мой сын. Но если тебе нравится изображать рыцаря печального образа, посыпающего голову пеплом до бесконечности, – пожалуйста. Твой выбор. Хотя поверь, есть другие, более радостные перспективы.
Кирилл вздрогнул и открыл было рот, чтобы ответить что-то резкое, что-то рвущееся наружу, когда вдруг понял, что и нет ничего. Совсем ничего такого, что он мог бы сейчас предъявить. Более того, необходимость предъявлять тоже показалась сомнительной. Ему протягивали руку. Не в первый раз. Но в первый раз настолько откровенно и прямо… Впрочем, возможно, он просто действительно повзрослел?
Тут все-таки подошла официантка, расставила перед ними приборы и тарелки. Возле Кирилла устроила небольшой чайничек с заказанным чаем и спросила:
– Десерт сейчас нести?
– Позднее, - буркнул в ответ Кирилл.
Девушка самоустранилась. Он снова посмотрел на отца и не знал теперь, что сказать. Но говорить что-то было нужно. Жизненно необходимо. И Кирилл бухнулся вниз головой:
– Во всяком случае, когда я съеду, Машка будет сама уроки делать.
– То есть в гости приезжать не собираешься? – хохотнул отец.
– Лучше Аллы Эдуардовны все равно никто не готовит, - расплылся в улыбке Вересов-младший и тут же настороженно спросил: - А Марина точно нормально?