Восьмое Небо
Шрифт:
– Его нелегко поймать. В буйстве «Аргеста» и нашего собственного магического следа он почти теряется… - безэмоциональный голос гомункула внезапно задрожал от напряжения, - Есть! Вижу отметку! Заходит на атаку от левого борта! Угол триста десять! Высота плюс сорок!
Если бы Дядюшка Крунч не сообразил, куда посмотреть, он бы пропустил второй заход. В обожженном морозной синевой небе корабль аппера несся беззвучной каплей, стремительно заходя на курс атаки. Движения его были небрежны, точно он не держался воздушных потоков, а легкомысленно порхал среди них.
–
– Не успею, - прорычал где-то на гандеке Габерон, - Чертова нога… Мне бы только добраться до пушки!..
Он не успел. Корабль апперов скользнул в сорока футах над верхней палубой, рассыпая за собой струящиеся вниз серебристые молнии. Они текли завораживающее медленно, как расплавленная ртуть, но Дядюшка Крунч знал, что это еще один обман старых линз – на самом деле снаряды неслись к палубе корабля с невероятной стремительностью. Он даже успел просчитать их траекторию до того, как они соприкоснулись с деревом – в том месте, где из корпуса «Воблы» росли нагромождения пристроек, галерей, башенок, эркеров, арок, мезонинов, флигелей, балконов…
Корабль содрогнулся так, что голема швырнуло о фальшборт. На верхней палубе «Воблы», от фок-мачты до шкотов, разверзся настоящий ад – шипящий, стреляющий, полыхающий оранжевым пламенем, гудящий… Дядюшка Крунч, тщетно силясь восстановить равновесие, видел то немногое, что не было сокрыто в удушающем непроглядном дыму – рушащиеся подобно башням мачты с осколками рей и стеньг, тлеющие обрывки парусины, распластанные по ветру, месиво горящих деревянных обломков, устремившееся с обоих бортов «Воблы» в непроглядную пучину неба.
Окутанная дымом «Вобла» беспомощно завиляла, не в силах выдерживать курс, Алая Шельма вскрикнула от боли – вырвавшийся из рук штурвал едва не переломал ей предплечья. Забыв про все – про изуродованный корабль, про пожар, про несущегося где-то аппера, Дядюшка Крунч бросился ей на помощь, не обращая внимания на то, что удары его ног вышибают доски из палубы. Успел. Перехватил штурвал, навалился на него всем своим весом, не дал «Вобле» завалиться на правый борт. Ледяной ветер разочарованного свистнул над их головами. Он не хотел упускать добычу, даже такую, искалеченную, истекающую дымом и обреченную.
* * *
– Повреждения по всей длине корпуса, - «Малефакс» уже не пытался придать своему голосу человеческие интонации, не до того, сейчас это был холодный монотонный голос автомата, - Пробоины по левому борту, черпаем много ветра, корабль неустойчив. Пытаюсь потушить самые большие очаги пожара… Фок-мачта уничтожена, паруса полностью потеряны. Грот-мачта повреждена на… тридцать процентов. Сохраняем остаточную маневренность… Сквозные повреждения верхних трех палуб…
Дядюшка Крунч видел, как замерзают слезы Алой Шельмы, превращаясь в колючие прозрачные льдинки на искаженном от боли лице. Она понимала, что это значит. «Вобле» только что нанесли смертельный удар. И если она еще держалась в воздухе, то только лишь из врожденного упрямства, которое
Где-то высоко над «Воблой» сияло зарево – в разрывах облаков было видно, как «Аргест» ведет бой, озаряясь разноцветными вспышками и окутываясь пепельным туманом. Он бился с озлобленностью большого хищника, с удовольствием разрывая на части хрупкие кораблики апперов и был поглощен этим настолько, что совершенно забыл про раненую «Воблу», стремительно теряющую высоту. К тому моменту, когда он про нее вспомнит, будет уже поздно, отстраненно подумал Дядюшка Крунч.
– Где он? – Габерон зашелся тяжелым кашлем. Судя по всему, гандек тоже был затянут дымом, - Ни черта не вижу! Куда прикажете целиться?
– Я тоже не вижу, - губы капитанессы обледенели настолько, что при соприкосновении должны были производить звон, но она не собиралась бросать штурвал, - Но он вернется, чтобы добить нас. Думаю, он зайдет с левого борта.
– Понял, - отрывисто произнес канонир, - Но ради всех нас, я надеюсь, что ты угадала. Со сломанной ногой я не успею зарядить вторую пушку. А еще вам придется набрать высоту.
– Мы не можем подняться, Габби, - спокойно сказала она. Таким тоном, каким прежде спорила с ним, вооружившись хладнокровием капитанессы и пытаясь не обращать внимания на его выпады, - У нас тлеющая тряпка вместо парусов и дюжина пробоин, которыми мы черпаем воздух.
– Я не смогу навести пушку, если он будет порхать выше мачт!
– У нас больше нет мачт.
– Дайте мне хотя бы двадцать футов высоты!
Алая Шельма на несколько секунд прикрыла глаза – непозволительная роскошь, когда падаешь в пропасть на горящем корабле, ежесекундно ожидая, что тебя испепелит серебряная молния. Но Дядюшка Крунч не стал ей мешать.
– Мы не можем дать тебе высоты, Габби, - сказала она, открыв глаза, - Но мы можем помочь тебе подняться. Противооткатные тали в порядке?
– Еще бы!
– Хорошо, - она повернулась к Дядюшке Крунчу, помогавшему ей удерживать штурвал, - По моей команде заваливай «Воблу» на правый борт.
– Что? – вырвалось у него невольно.
– На. Правый. Борт. Штурвал до упора. Но лишь на несколько секунд, потом нам надо вернуть нашу рыбку в прежнее положение.
– Шипы Розы! – выругался он, - У нас пробоина в левом борту, в нее хлещет ветер и того гляди опрокинет нас, как кабацкого пьяницу! Мы и так едва удерживаем равновесие, а ты хочешь крен на правый борт! Мы не сможем выпрямиться!
Он был прав и знал это, как знала сама «Вобла», знакомая ему до последней доски. Крен с дырой в боку на высоте в двадцать с лишним тысяч – самоубийство. Для корабля, который падает вниз, объятый пламенем и почти лишившийся парусов – самоубийство вдвойне. Об этом говорили все книги по аэродинамике, кораблеустройсту и навигации, что он знал. Об этом говорили законы Розы Ветров.
Дядюшка Крунч замер, не выпуская из рук штурвал. Его силы было достаточно, чтоб заставить его оставаться неподвижным, несмотря на все усилия Ринриетты.