Вот так мы теперь живем
Шрифт:
Уэльбек-стрит
24 апреля 18…
Любезный Роджер!
Мы знаем, как Вы добры и как искренни, так что, если мое предложение Вам неудобно, Вы скажете об этом сразу. Я очень много трудилась – даже чересчур много – и сейчас мечтаю отдохнуть день-другой в деревне. Не могли бы Вы принять нас на часть Троичной недели? Если да, мы бы приехали двадцатого мая и остались до воскресенья. Феликс сказал, что тоже заглянул бы, хотя он не будет затруднять Вас так долго, как думаем пробыть мы.
Вы наверняка рады будете узнать, что его назначили в совет директоров Великой Американской железной дороги. Это открывает для него совершенно новую сферу жизни и даст ему возможность показать свои способности. Я считаю, это очень большое доверие – назначить на такое место столь молодого человека.
Конечно, Вы сразу скажете, если мое маленькое предложение нарушает Ваши планы, но Вы всегда были к нам очень-очень добры, поэтому обращаюсь к Вам без малейших колебаний.
Генриетта
Ваша любящая кузина
Матильда Карбери
Очень многое в этом письме не понравилось Роджеру Карбери. Прежде всего он считал, что Генриетту не должны привозить в его дом. Как ни любил он ее, как ни желал быть с ней рядом, он не хотел, чтобы она приезжала в Карбери иначе, чем с намерением стать будущей хозяйкой поместья. В одном Роджер был несправедлив к леди Карбери. Он знал, что она хочет их поженить, и думал, что Генриетту везут к нему с этой целью. Он еще не слышал о приезде в их края богатой невесты и посему не догадывался, на что нацелилась леди Карбери. Вдобавок его возмутила неоправданная гордость матери назначением ее сына на директорский пост. Роджер не верил в эту железную дорогу. Не верил в Фискера, в Мельмотта и уж тем более в совет директоров. Пол Монтегю поддался на уговоры Фискера вопреки его советам. Вся затея казалась Роджеру мошеннической и пагубной. Что это за компания, которая назначает в совет директоров лорда Альфреда Грендолла и сэра Феликса Карбери? А что до их великого председателя, разве не общеизвестно, что мистер Мельмотт, сколько бы герцогинь его ни посещало, – колоссальный аферист? У Роджера были причины обижаться, но он любил Пола Монтегю и не мог спокойно видеть имя друга в таком списке. И теперь от него ждали теплых поздравлений, потому что сэра Феликса включили в совет директоров! Он не знал, кого презирает больше: сэра Феликса за то, что он вошел в такой совет, или совет за такого директора. «Новая сфера жизни! – пробормотал он. – Ньюгейтская тюрьма – вот подходящая для них сфера!»
Было и еще одно затруднение. Как раз на эту неделю он пригласил Пола Монтегю, и тот обещал приехать. С постоянством, бывшим, возможно, главной его чертой, Роджер цеплялся за их дружбу. Он не мог смириться с мыслью о вечной ссоре, хотя знал – она неизбежна, если Пол разрушит самую дорогую его надежду. Он пригласил Пола, намереваясь не упоминать в разговорах имя Генриетты Карбери, – и теперь ее хотят привезти в то самое время, когда здесь будет Пол! Роджер сразу решил, что попросит младшего товарища не приезжать.
Он без промедления написал два письма. Первое, адресованное леди Карбери, было коротким. Он будет рад видеть ее и Генриетту в названные дни, а также Феликса, если тот сочтет возможным приехать. Про совет директоров и то, как молодой человек сможет проявить себя в новой жизненной сфере, не было сказано ни слова. Письмо Полу Монтегю было длиннее. «Всегда лучше быть честным и открытым, – написал Роджер. – С того времени, как вы любезно согласились приехать, леди Карбери выразила желание погостить у меня в те же самые дни и привезти дочь. После всего, что между нами произошло, вряд ли надо объяснять, что я не могу принять вас обоих одновременно. Мне неприятно просить, чтобы вы отложили визит, но, думаю, вы не обидитесь». Пол ответил, что ничуть не в обиде и останется в городе.
Суффолк не слишком живописное графство, и окрестности Карбери не назовешь величественными или прекрасными, однако в самой усадьбе и ее земле было свое тихое очарование. Река Карбери – она зовется рекой, хотя нет места, где подвижный школьник не мог бы ее перепрыгнуть, – неспешно течет в сторону Уэйвни, и по пути часть ее вод заимствуется рвом, который опоясывает усадьбу Карбери. Ров этот доставлял изрядные неприятности владельцам, особенно Роджеру, поскольку в наше время люди стали больше думать о санитарии, а значит, ров надо было либо чистить (или, по крайней мере, следить, чтобы он оставался проточным), либо засыпать. Последний план всерьез обсуждался уже лет десять, но потом решили, что такое переустройство совершенно изменит общий вид усадьбы, уничтожит сады и оставит вокруг дома широкую полосу грязи, на облагораживание которой уйдут годы. А потом разумный фермер, арендатор-старожил, задал важный вопрос: «Засыпать его? Легче сказать, чем сделать, сквайр. Это где ж столько земли взять?» Соответственно, сквайр отказался от этой мысли и вместо того, чтобы уничтожить ров, сделал его еще краше. Большая дорога из Бенгея в Беклс проходила близко от дома – так близко, что торцевая стена отстояла от нее только на ширину рва. Короткая частная дорога, не длиннее ста ярдов, вела через мост к парадной двери. Мост был старый, высокий, с архитектурными причудами и перегораживался в середине железными воротами, которые, впрочем, почти никогда не запирались. Между мостом и парадным входом еле-еле могла развернуться карета, а с обоих боков дом почти вплотную подходил к воде, так что площадка перед входом являла собой неправильный четырехугольник, ограниченный с одной стороны рвом и мостом. За домом располагался большой сад, отделенный от дороги десятифутовой стеной. Сад этот, славный невероятно древними тисами, рос частью внутри рва, но по большей части за ним. Здесь через ров были перекинуты два моста – один пешеходный, другой для экипажей; еще один мост, с дальней от дороги стороны дома, вел от черного входа к скотному двору и конюшням.
Сам дом построили во времена Карла II, когда то, что мы называем тюдоровским стилем, сменилось более дешевой, менее затейливой, хотя, возможно, более практичной архитектурой. Однако в округе усадьба Карбери считалась тюдоровским зданием. Окна были длинные и по большей части низкие, с мощными средниками и маленькими стеклышками – хозяин до сих пор не потратился на большие стекла. Эркер – часть библиотеки – выходил на гравийную площадку слева от парадной двери, если глядеть снаружи. Окна всех остальных главных комнат смотрели на сад. Дом, сложенный из камня, который от времени стал желтовато-коричневым, почти желтым, был очень красив. И он, и все прилегающие строения сохранили черепичную крышу. Был он двухэтажный, за исключением
Владельца этого часто тревожила мысль, что станется с поместьем после его смерти. Ему лишь недавно исполнилось сорок, и, возможно, во всем графстве не было человека здоровее. Знавшие его с детства, особенно окрестные фермеры, по-прежнему считали Роджера молодым человеком и на сельских ярмарках говорили о нем как о молодом сквайре. В хорошем настроении он мог быть почти мальчишкой и до сих пор хранил старомодное мальчишеское почтение к старшим. В последнее время на сердце ему легла печаль, которая в наши дни, возможно, редко угнетает людей так же сильно, как в прошлом. Он сделал предложение кузине – которую полюбил всей душой, – и она ему отказала. Причем отказала не единожды, и в глубине души Роджер верил ее словам, что она не сможет его полюбить. Он вообще верил людям, особенно если это было что-то для него плохое, и не обладал самомнением, заставляющим других думать, что они могут завоевать девушку вопреки ее нынешним чувствам. Однако, если Генриетта за него не выйдет, он никогда не женится – так говорил себе Роджер. Значит, ему надо присматривать наследника и считать себя не более чем временным хранителем Карбери. Какое счастье – улучшать поместье с мыслью, что оно достанется твоему сыну! Об этой радости ему придется забыть.
Сейчас ближайшим наследником был сэр Феликс, хотя Карбери не было майоратом и ничто не мешало Роджеру завещать его кому угодно. В каком-то смысле естественный переход имения к сэру Феликсу мог бы считаться удачным. Так случилось, что титул достался младшей ветви, и при таком наследовании родовой титул объединился бы с родовой собственностью. Без сомнения, сэр Феликс считал подобное решение вопроса самым что ни на есть правильным. Леди Карбери тоже считала бы так, если бы не надеялась увидеть хозяйкой имения свою дочь. Нынешний владелец смотрел на дело совершенно иначе. Мало того что он плохо думал о самом баронете – настолько плохо, что не ждал от него ничего хорошего; он еще плохо думал о самом баронетстве. Сэр Патрик, по его мнению, не должен был принимать титул, не имея состояния. Баронет, на взгляд Роджера, должен быть богат, дабы стать украшением своего титула. Согласно доктрине, которую исповедовал Роджер, титул не делает человека джентльменом, но может унизить того, кто без титула был бы джентльменом. Джентльмен по рождению и воспитанию, признаваемый всеми таковым, не станет более джентльменом, даже получи он все титулы, какие может дать королева. В силу этих старомодных воззрений Роджер ненавидел титул младшей ветви семейства. Он, безусловно, не хотел оставлять свои земли для поддержания титула, которым сэр Феликс, к несчастью, обладал. Однако сэр Феликс был естественным наследником, а Роджер полагал, что обязан, как бы по некоему божественному закону, передать имение наследственным чередом. Хотя ничто его не ограничивало, он видел себя не более чем владельцем пожизненных прав. Его долг – проследить, чтобы имение переходило от одних Карбери к другим, пока существуют носители этой фамилии, и, главное, чтобы по его смерти оно перешло к следующему Карбери в целости и сохранности. У него не было причин умереть в ближайшие двадцать-тридцать лет, но, если это произойдет, сэр Феликс, без сомнения, расточит родовые акры и Карбери придет конец. Что ж, в таком случае он, Роджер Карбери, по крайней мере выполнит свой долг. Лучше, если имение расточит Карбери, чем если оно останется целым в чужих руках. Он будет держаться старого рода, пока в этом роду остается хоть один человек. С этими мыслями Роджер уже составил завещание, отписав все человеку, которого презирал больше всего на свете, в случае если сам умрет бездетным.
В середине того дня, когда ожидалась леди Карбери, он бродил по имению, думая об этом всем. Насколько же лучше было бы иметь собственного наследника! Согласись кузина стать его женой, как бы все стало хорошо, каким бесконечно тоскливым будет мир, если надежды не сбудутся! При этом Роджер думал и о благополучии Гетты. На самом деле он не любил леди Карбери, видел ее насквозь с почти абсолютной точностью. Она способна на истинные чувства, хочет благ не себе, а другим, однако верит, что добра можно добиться дурными средствами, что ложь и притворство в некоторых случаях лучше правды, что прочный дом можно построить на песке! Как прискорбно, что девушка, которую он любит, воспитана в такой атмосфере фальши, что ей внушались такие мысли. Не замарается ли она в конце концов, постоянно прикасаясь к смоле? В самой глубине души Роджер был уверен, что Генриетта любит Пола Монтегю, а от самого Пола он начал бояться дурного. Кем надо быть, чтобы занять место в липовом совете директоров вместе с лордом Альфредом Грендоллом и сэром Феликсом Карбери, под безраздельной властью мистера Огастеса Мельмотта? Что ждет Генриетту Карбери, если она выйдет за человека, который стремится разбогатеть без труда и без капитала и может сегодня быть богачом, а завтра нищим, беспринципного дельца, гнуснейшего и бесчестнейшего из людей? Роджер старался хорошо думать о Поле Монтегю, но опасался, что именно такую жизнь тот себе готовит.