Вот так мы теперь живем

Троллоп Энтони

В Беклс отец Бархем приехал недавно, и Роджер Карбери обнаружил, что он джентльмен по рождению и воспитанию. Еще Роджер выяснил, что он очень беден, и, соответственно, взял его под крыло. Молодой священник без колебаний принял соседское гостеприимство и как-то со смехом сказал, что будет счастлив отобедать в Карбери, поскольку дома у него есть нечего. Он принимал подарки с огорода и птичьего двора, говоря, что бедность не позволяет ему ни от чего отказываться. Такая искренность очень расположила к нему Роджера, и расположение это почти не пострадало, когда однажды зимним вечером в Карбери отец Бархем попытался обратить хозяина. «Я чрезвычайно уважаю вашу религию, – ответил Роджер, – но мне она не подходит». Священник продолжал, исходя из своей

логики: если не посадить семя, то хотя бы взрыхлить землю. Такое повторилось два или три раза, и Роджеру это начало немного досаждать. Однако пыл молодого священника внушал невольное уважение. И Роджер был совершенно уверен, что эти разговоры не доставят ему иного вреда, кроме скуки. Потом ему как-то подумалось, что он знает епископа Элмхемского больше десяти лет и ни разу не слышал от того – кроме как с кафедры – никакого религиозного поучения, а этот человек, едва ему знакомый и отделенный от него самым фактом своей конфессии, постоянно говорит с ним о своей вере. Роджер Карбери был не склонен к глубоким раздумьям, но чувствовал, что манера епископа ему приятнее.

Леди Карбери была за обедом само очарование. Никто, глядя на нее и разговаривая с ней, не догадался бы, что ее гнетут многочисленные заботы. Она сидела между епископом и кузеном и умело беседовала с каждым, не обходя вниманием другого. Она была уже знакома с епископом и как-то заговорила с ним о своей душе. Тон первых же слов этого доброго человека убедил леди Карбери в ее ошибке, и больше она таких промахов не допускала. С мистером Альфом она часто говорила о своем разуме, с Броном – о своем сердце, с мистером Букером – о своем теле и его нуждах. Она была вполне готова при случае побеседовать о своей душе, но ей хватало ума не навязывать такую тему даже и епископу. Сейчас она восхищалась красотами Карбери и окрестностей.

– О да, – ответил епископ. – Суффолк – очень приятное место, а поскольку мы всего в миле-двух от Норфолка, я скажу то же самое о Норфолке. Хорошая птица свое гнездо не обгадит.

– Я люблю сельскую местность, которая сохраняет сельское очарование, – проговорила леди Карбери. – Стаффордшир и Уорикшир, Чешир и Ланкашир превратились в города и утратили всякую индивидуальность.

– Мы по-прежнему храним наши старые прозвища и репутацию, – сказал епископ. – Блажной Суффолк!

– Однако это прозвище всегда было незаслуженным.

– Как, надо полагать, и другие постоянные эпитеты. Думаю, мы сонный народ. У нас нет ни угля, ни железа. Нет живописных пейзажей, как в Озерном крае, ни богатых рыбой рек, как в Шотландии, ни охотничьих угодий, как в центральных графствах.

– Куропатки! – с очаровательным пылом вступилась за Суффолк леди Карбери.

– Да, у нас есть куропатки, красивые церкви и сельдяной промысел. Мы замечательно проживем, если не требовать от нас слишком много. Мы не можем расти и умножаться, как большие города.

– Именно за это я и люблю здешние края. Что хорошего в густонаселенных местах?

– Земля должна быть населена людьми, леди Карбери.

– О да, – ответила ее милость с ноткой почтения в голосе, чувствуя, что епископ, возможно, изрек божественное установление. – Земля должна быть населена, но я сама предпочитаю сельскую местность городу.

– Я тоже, – сказал Роджер. – И я люблю Суффолк. Люди тут здоровые, радикализм не так распространился, как в других местах. Бедные приподнимают шляпу при встрече, богатые думают о бедных. У нас сохранилось что-то от старых английских обычаев.

– Это так мило, – подхватила леди Карбери.

– Что-то сохранилось от старого английского невежества, – заметил епископ. – И все же мы улучшаемся, как и остальной мир. Какие у вас красивые цветы, мистер Карбери. По крайней мере, цветы мы в Суффолке выращивать умеем.

Миссис Йелд, жена епископа, сидела рядом с католическим священником и, по правде сказать, немножко опасалась соседа. Она была, возможно, чуть тверже в протестантизме, чем ее муж, и, хотя признавала, что мистер

Бархем не обязательно перестал быть джентльменом, сомневалась, что ей и мужу разумно с ним общаться. Мистер Карбери не застал их врасплох. Он написал, что пригласил католического священника, и епископ ответил, что будет очень рад с ним познакомиться. Миссис Йелд никогда не настаивала на своем мнении после того, как муж выскажет свое, однако она считала, что добро – это добро, а зло – это зло и что католики – зло. И еще она считала, что, не будь католических священников, не было бы и католиков. Мистер Бархем, впрочем, был из хорошей семьи, что меняло дело.

Мистер Бархем всегда вел свои наступления очень постепенно. Малословная робость, с которой он начинал, была вполне соразмерна пылкой говорливости последующего решительного натиска. Миссис Йелд обратилась к нему с несколькими вежливыми словами, и он ответил так смущенно, что почти развеял ее неприязнь к своему роду занятий. Она заговорила о беклских бедняках, старательно касаясь только их материального положения. Очень много пьют пива, а молодые женщины наряжаются чересчур щегольски. Откуда берутся деньги на все те шляпки, которые можно видеть каждое воскресенье? Мистер Бархем смиренно соглашался с каждым ее словом. Без сомнения, мысленно он уже видел, как миссис Йелд регулярно устраивает мессы в епископском дворце, однако сегодня даже не начал претворять замысел в жизнь. Только когда он как будто случайно заметил, что «наши люди чаще ходят в церковь», миссис Йелд подобралась и сменила тему, заметив, что в последнее время погода была очень дождливая.

Когда дамы удалились, епископ тут же завел разговор со священником и начал задавать вопросы о нравственном состоянии Беклса. Очевидно, мистер Бархем считал, что «его люди» нравственнее всех остальных, хоть и гораздо беднее.

– Ирландцы всегда пьют, – заметил мистер Хепуорт.

– Меньше, чем англичане, полагаю, – ответил священник. – И не следует думать, будто мы все ирландцы. Среди моей паствы больше англичан.

– Удивительно, как мало мы знаем о наших соседях, – сказал епископ. – Разумеется, я знаю, что вокруг есть сколько-то людей вашей веры. Собственно, я даже могу назвать их точное число в этой епархии, но в ближайшем соседстве я не могу указать на семьи, про которые знаю, что это католики.

– Однако, милорд, это не потому, что их нет.

– Конечно. Это потому, что я, как уже сказал, плохо знаю соседей.

– Думаю, здесь, в Суффолке, это по большей части бедные, – сказал мистер Хепуорт.

– По большей части бедные первыми поверили в Спасителя, – ответил священник.

– Мне думается, что аналогия неверна, – со странной улыбкой проговорил епископ. – Мы говорим о тех, кто по-прежнему держится старой веры. Наш Спаситель проповедовал новую религию. То, что бедные в простоте сердца первыми признали ее истинность, отвечает нашим представлениям о человеческой природе. Но то, что старая вера сохраняется среди бедных после того, как богатые от нее отказались, понять труднее.

– Простые римляне продолжали верить, когда патриции уже смотрели на своих богов как на удобные пугала, – заметил Карбери.

– Патриции внешне не отказались от своей религии. Народ держался за нее, думая, что их правители и хозяева тоже за нее держатся.

– Бедные всегда были солью земли, милорд, – заметил священник.

– Это очень спорное утверждение, – ответил епископ и заговорил с хозяином о свиньях, которых выписал для своего дворца.

Отец Бархем повернулся к мистеру Хепуорту и начал развивать свой довод, вернее, излагать следующий. Неверно думать, будто все английские католики – бедные. Есть А***, B***, C*** и D***. Он знал их всех пофамильно и гордился ими. На его взгляд, именно они были солью землю, людьми, которые однажды помогут Англии вернуться в старые добрые времена. Епископ сказал, что про многих соседей не знает, какой они веры, и это было правдой. Отец Бархем, не пробыв здесь и года, знал по имени почти каждого католика в графстве.