Возьми моё проклятие
Шрифт:
– Иди, иди. Теперь моя очередь.
Андрей поднялся с кровати вслед за племянником, поправил сбившийся джемпер и вопросительно глянул на сестру. Та никогда не отличалась особенной ласковостью – не любила «ритуальные обжиманцы», как она называла приветственные и прощальные объятия. Так что же ей надо? Хочет поговорить?
Он ошибся. Мила заглянула в глаза умильно-лисьим взглядом и пропела медовым голоском:
– Братишка! Андрюшечка!
И, поднявшись на цыпочки, обняла.
Это поведение, обычно несвойственное сестре, поразило Андрея и он закаменел в объятиях, вопросительно косясь
– Братик мой!..
Добила она тем, что, заставив ладонью склонить шею, стиснула лицо руками и по-прежнему присюсюкивая, по очереди поцеловала глаза. Вот тогда-то у Андрея в голове всё стало по местам: шарики – справа, ролики – слева. Это же она мать передразнивает! Вот ведь… коза! Что случилось? Они что, поссорились? Всё ведь всегда было нормально – родители поженились, когда сестре почти исполнилось четыре года, поэтому она считала Людмилу Горяеву матерью, а не мачехой. Да и мама относилась к ней как к родной дочери… Да, временами сестра потешалась над ним – дразнила маменькиным сынком, «Андрюшечкой-душечкой»… Над ним потешалась! Не над матерью же! Никогда её шутки не были такими неприятными. Что за муха её сегодня укусила? Может, перепила? Свадьба всё-таки.
Сбросив оцепенение, Андрей наклонился к сестре и тщательно понюхал воздух перед лицом – запах слабый, да и в глазах Миланы не безрассудное тупое веселье, присущее пьяным людям, а скорее шальная ликующая злость. Или показалось? А, неважно! Прижавшись губами к уху сестры, он шепнул приторно-ласковым голосом:
– Ах ты ж пьянь! – и звучно шлёпнул её по заднице.
Мила такого поворота явно не ожидала – изумлённо вытаращила глаза, шарахнулась в сторону и завопила:
– Ты… ты… ударил меня!
– И ещё раз вмажу, бесстыжая ты засранка! – пригрозил Андрей, угрожающе рванувшись в сторону сестры.
Та отскочила в сторону, выставила руки в оборонительном жесте и вдруг запела:
– Как на Андрюшины именины… Испекли пирог… из глины! Каравай-каравай кого хочешь выбирай! Я люблю, конечно, всех! А Андрюшеньку, душеньку – милого сынка – больше всех!
Последнюю фразу сестра уже не пела, а выкрикивала из противоположного угла комнаты, из-за дверей, за которыми спряталась от разошедшегося Андрея, с подушкой в руке пытающегося выудить прячущуюся хулиганку.
– Хватит! Прекратили, я сказал!
Это кричал Санька, исподлобья наблюдавший за их дикими скачками по комнате со стиснутыми в кулачки ладонями. Заинтересовавшись, Мила чуть отпустила дверь и Андрей воспользовался моментом – дёрнул за ручку, вытащил сестру из укрытия и хорошенько наподдал подушкой по заду.
– Всё! Прекратите! Вы же взрослые! Вы не можете так себя вести!
Глава 5
Вечером, когда вся семья собралась на кухне, подозрения Андрея подтвердились – между матерью и Милой и впрямь произошла размолвка. Ссорились они и раньше, но никогда сестра не вела себя столь нарочито и пренебрежительно, подчёркнуто игнорируя мать и общаясь с ней только через посредников – отца или брата. При этом, старшая Горяева, вместо того чтобы осадить дочь,
Один отец вёл себя непринуждённо – хохотал, рассказывал дурацкие бородатые анекдоты и спорил до хрипоты по любому поводу. Но в атмосфере общей напряжённости такое поведение сильно отдавало фарсом. К концу ужина Андрей окончательно уверился, что вместо родного дома случайно попал в психушку. Настроение, и без того не самое лучшее, ушло в минус.
Тогда, решив отвлечь всех, он принялся задавать вопросы о Кузнецовой. Думал разрядить обстановку, но вышло только хуже. Отец, до того громко хохотавший над собственными шутками, внезапно разразился руганью:
– Сдохла – туда ей и дорога! Нечего эту нечисть в моём доме поминать!
Как ни странно, обычно уравновешенная мать, ненавидящая скандалы и ругань, поддержала отца:
– Андрюш, да какая разница – кто убил? Она же была очень старая. Убили и чёрт с ней – теперь хоть в лес можно спокойно ходить…
Пропустив мимо ушей последнюю фразу, Андрей покачал головой, удивляясь легкомыслию родителей. Ладно, предположим, на старуху им наплевать. Но неужели они не понимают – нельзя оставлять убийцу на свободе, особенно если он из местных! Или – «моя хата с краю, ничего не знаю»?
Нет, он не сказал вслух ничего подобного – зачем усугублять без того паршивое настроение скандалом? К чему выяснять что-то, продираясь сквозь дискуссии и склоки, когда он знает человека, который ответит на все вопросы спокойно и с расстановкой, без воплей и нравоучений?
Приняв решение, Андрей встал из-за стола, пошёл к себе в комнату, достал смартфон и позвонил Филиппычу. Ему повезло – сосед как раз собирался идти в баню, но искренне обрадовался звонку и пригласил составить компанию, обещая подождать. Довольный придумкой, он достал из сумки сменное бельё, полотенце и гель для душа и двинулся на кухню – попросить у матери пакет и забрать из холодильника купленное по случаю пиво.
Мила, похоже, уже ушла париться; на кухне остались моющая посуду мать, отец, почти без паузы перещелкивающий каналы, и Санька, равнодушно наблюдающий безумное мельтешение картинок. Услышав шаги, мать глянула на него, оценила «боеготовность» и качнула головой:
– Соскучился по баньке? Не торопись. Сейчас Мила выйдет, потом я схожу, а следом уже вы с отцом.
– Мам, да я с Филиппычем попарюсь. Уже договорился, он меня ждёт.
Эти слова пришлись матери не по вкусу – выключив воду, она вытерла мокрые руки о полотенце и неприязненно поджала губы:
– А кому отец баню топил? В кои-то веки приехал навестить и снова удираешь к этому старому хрычу!
Андрей лишь глаза закатил – о материнской нелюбви к престарелому соседу он прекрасно знал ещё с тех самых пор, как Шашков в начале девяностых годов купил домик по соседству с Горяевыми. Причины этой антипатии оставались загадкой – Матвей Филиппович, будучи, как и мать бывшим педагогом, со всеми вёл себя очень корректно и дружелюбно, не давая повода для претензий и ссор.
В другой день он не стал бы делать никаких замечаний, но напряжённая обстановка в семье так накалила его, что не сдержавшись, Андрей бросил резковато и зло: