Врата судьбы

Кристи Агата

— Я стараюсь записывать не столько имена, сколько то, что мне говорят. Меню всех очень взбудоражило, потому что оказалось, что на этом обеде присутствовали многие, и всем очень понравилось. Ничего подобного раньше не бывало, и они впервые попробовали салат из омаров. Они слышали, что в самых богатых и фешенебельных домах его подают после вырезки, но раньше им пробовать его не приходилось.

— О, — протянул Томми. — Это нам ничего не дает.

— Что-то дает, потому что они сказали, что никогда не забудут тот вечер. Я спросила, почему же, а они ответили, что в тот день происходила перепись населения.

— Перепись?

— Да.

Ты же знаешь, что это такое, верно, Томми? Она была только в прошлом году — а может, в позапрошлом. Вспомни, они или задают вопросы, или просят заполнить данные и подписаться. Всех, кто находится в твоем доме в данную ночь. Ты же знаешь. Кто спал в вашем доме в ночь на 15 ноября? И ты записываешь, или они подписываются, уже не помню. В общем, в тот день была перепись, всем пришлось говорить, кто живет в их доме. И, конечно, люди, которые присутствовали на званом обеде, обсуждали это. Они сочли такой метод очень несправедливым и глупым, и вообще чрезвычайно неприличным, потому что приходилось говорить, есть ли у вас дети и сочетались ли вы браком, или вы были незамужем, но имеете детей, и все такое прочее. Приходилось рассказывать о себе все, и это было неприятно. Подумать только, в наше время! И они очень расстроились. Не столько из-за переписи, просто, так уж случилось.

— Эта перепись может оказаться полезной, если знать точное число, — сказал Томми.

— Ты имеешь в виду, можно поднять результаты перепади?

— О, да. Думаю, это несложно, если знать, к кому обратиться.

— И они вспомнили, что Мэри Джордан тоже обсуждалась. Все говорили, какой она КАЗАЛАСЬ хорошей девушкой и как все любили ее. И ни за что бы не поверили — ну, ты знаешь подобные разговоры. Потом они сказали, она, мол, наполовину немка, и следовало лучше знать, кого берешь себе в дом.

Таппенс поставила пустую кофейную чашку и откинулась на спинку кресла.

— Есть за что зацепиться? — спросил Томми.

— В общем-то нет, — ответила Таппенс, — но кто знает? Так или иначе, старики знали об этом и разговаривали. Большинство из них слышали эту историю от своих пожилых родственников. Много было рассказов о том, куда прятали вещи и где их находили. Была история о завещании, которое нашли в китайской вазе. Кое-что про Оксфорд и Кэмбридж, хотя мне непонятно, как они могли знать о вещах, спрятанных в Оксфорде и Кэмбридже. Совершенно невероятно.

— Возможно, у кого-то из них был племянник, — заметил Томми, — который увез с собой что-нибудь в Оксфорд или Кэмбридж.

— Возможно, я полагаю, но маловероятно.

— Но конкретно о Мэри Джордан шел разговор?

— Только слухи — никто определенно не знал, что она немецкая шпионка, слышали что-то от — своих бабушек, или двоюродных бабушек, или сестер, или кузин матери, или друга дяди Джона, который служит во флоте и знает все от начала до конца.

— Заходил разговор о том, как она умерла?

— Ее смерть связывали с историей с наперстянкой и шпинатом. По их словам, выздоровели все, кроме нее.

— Любопытно, — заметил Томми. — Та же история в другом изложении.

— Пожалуй, слишком много всего, — сказала Таппенс. — Некто по имени Бесси сказала: «Ну, это еще моя бабушка рассказывала; конечно, она тогда еще не родилась и, я думаю, многое напутала. Она постоянно путалась». Знаешь, Томми, они все говорят одновременно, и все перепутывается. Много говорили о шпионах и ядах

на пикнике. Я не смогла уточнить даты, поскольку, естественно, никто не знает, когда произошли события, рассказанные вам бабушкой. Если она говорит: «Мне тогда было всего шестнадцать, и мне было жутко интересно», сейчас уже трудно вспомнить, сколько бабушке лет. Она наверняка скажет, что ей девяносто, потому что после восьмидесяти они прибавляют себе годы, а если ей только около семидесяти, она скажет, что ей только пятьдесят два.

— «Мэри Джордан, — задумчиво повторил Томми, — умерла не своей смертью». Он, значит, заподозрил. Интересно, он поделился своими подозрениями с полицейским?

— Ты говоришь об Александре?

— Да. Возможно, ему пришлось умереть потому, что он слишком много болтал.

— Многое зависит от Александра, да?

— Мы знаем, когда умер Александр, по дате на его могиле. Но что касается Мэри Джордан, мы до сих пор не знаем, когда и почему.

— Рано или поздно узнаем, — сказал Томми. — Надо лишь составить списки имен, дат и данных. Случайное слово — другое может подсказать удивительно много.

— У тебя масса полезных друзей, — завистливо проговорила Таппенс.

— И у тебя, — сказал Томми.

— Да в общем-то нет.

— Есть-есть, — сказал Томми. — Ты заставляешь людей действовать. Отправляешься в гости к старой даме с именинным альбомом, а потом я узнаю, что ты пролопатила массу людей в каком-то доме для пенсионеров и знаешь все о событиях, которые происходили во времена их пра — прабабушек, и дядей Джонов, и крестных отцов, и, возможно, старого морского адмирала, который рассказывал всякие шпионские истории. Стоит нам уточнить несколько дат и навести кое-какие справки, и мы — как знать — можем узнать ЧТО-ТО.

— Интересно, кто были те студенты, которые упоминались — Оксфорд и Кэмбридж, те, о которых поговаривали, что они что-то прятали?

— На шпионаж это не похоже, — сказал Томми.

— Верно, — согласилась Таппенс.

— И доктора и старые священники, — добавил Томми. — Их, пожалуй, тоже можно проверить, но я не вижу, что это нам даст. Слишком много лет прошло. Мы никак не подберемся к сути. Мы не знаем… Больше ничего такого с тобой не произошло, Таппенс?

— Ты имеешь в виду, не было ли за последние два дня покушений на мою жизнь? Нет. Никто не приглашал меня на пикник. Тормоза машины в порядке, в сарае стоит банка садового яда, но ее еще не открывали.

— Айзек приготовил ее на тот случай, если ты как-то выйдешь в сад с сэндвичами.

— Бедный Айзек, — сказала Таппенс. — Перестань наговаривать на него. Он становится одним из моих лучших друзей. Подожди-ка — это напоминает мне…

— О чем?

— Забыла, — проговорила Таппенс, моргая. — Когда ты сказал про Айзека, мне что-то пришло в голову.

— Надо же, — сказал Томми и вздохнул.

— Об одной старой даме говорили, — сказала Таппенс, — что она каждый вечер прятала свои сережки в варежки. Та самая, которая считала, что ее хотят отравить. А еще кто-то вспомнил другую женщину, которая клала вещи в коробочку для сбора пожертвований — знаешь, такую фарфоровую штучку для найденышей и бродяг, с наклейкой. Но, судя по всему, она не предназначалась для найденышей и бродяг. Она прятала туда пятифунтовые бумажки, чтобы у нее был запас, а когда коробочка наполнялась, она забирала ее, покупала другую коробочку, а ту разбивала.