Время кобольда
Шрифт:
– Считаешь, её можно скинуть на Клюсю?
– Да, у них неплохой контакт. Наверное, на контрасте. А вот Артура мне придётся самому обрабатывать, он Клюсю боится.
– Он всех боится.
Артур жил с отцом, но тот стал, как тут говорят, «покляпым». Жертва, так сказать, «неизвестного нейротоксического агента». Великого Балия откапывал. Попал под лечебную программу Кобальта, лежал у Микульчика в капсуле, в вирт-терапии, но поправлялся медленно или вообще никак. Увы, не всех удалось вывести, у некоторых повреждения психики оказались слишком обширными. А Артур, бестолочь такая, оказался мальчиком шустрым, пронырливым и сообразительным. Пробрался в клинику – что несложно, её и не охраняли до тех пор толком, – и как-то уговорил своего вирпа (тогда ещё были вирпы) подключить его очки (тогда ещё были очки) к отцовской капсуле. Думал, что тот его в своём бесконечном сне увидит, узнает и сразу себя вспомнит.
Неизвестно, что именно увидел Артур, но Микульчик с ним помучился с полгодика, вывел из ПТСР и отдал мне. А он в первую же ночь повесился. Хорошо, Нетта среагировала, даже сознание потерять не успел, как я его снял. Было ещё несколько неуспешных попыток – и не потому, что он не старался. Потом я начал с ним гулять. Сначала пешком, потом заставил бегать – и угадал. Он, как говорят легкоатлеты, «разбегался» – стал получать эндорфины в процессе. Вскоре я уже не мог за ним угнаться, Арти взял серебро в федеральном молодёжном зачете. И всё равно – то, что он там, в этом чёртовом Кобальте словил, так и сидит в нём, как невзорвавшаяся мина. С ним точно надо разговаривать, он плохо переносит перемены.
Мы с Неттой накидали список – с кем непременно надо говорить мне, кого можно сбросить на резковатую, но авторитетную Клюсю. Королеву влюблённых в неё через одного мальчиков и млеющих от её крутизны девочек.
Остальных я скрепя сердце решил предоставить самим себе. Они если и распереживаются, то без последствий. Я надеюсь. Так-то у любого подростка может на ровном месте крыша внезапно отъехать ненадолго. Чисто покататься и назад. Возраст такой. Но к этому я уже привык. Надеюсь, Эдуард тоже. Кстати…
– Нетта, а откуда это белокурое чудо вообще высралось так внезапно?
Вирп давно уже научилась понимать мои формулировки.
– Не так уж внезапно, – материализовала себе очки и гроссбух. Очки ей очень идут, и она этим пользуется. – Двадцать шесть лет, высшее педагогическое, психология и социология детских коллективов, входит в комиссию горобраза, заместитель начальника муниципального управления по образованию.
– Слушай, солнце моё, – озадачился я, – а почему я его до сих пор не видел? Если он зам того жабосвина, который у нас рулит образованием, то я должен был с ним пересечься раз сто. На совещаниях, мероприятиях, проверках… Но я вообще не помню, чтобы у Пергищенки был зам. Секретарша у него есть, и готов поспорить, он её пялит. Она такая, ебабельная. Но заместитель? На кой хер ему заместитель, если у него должность – щёки надувать? С этим он и сам справляется. Остальное давно в кобальте всё…
Современная система вирт-образования, которую некоторые проклинают, а некоторые превозносят, имеет одно неоспоримое преимущество – большую часть чиновников разогнали к чёртовой матери, отчего качество преподавания резко возросло. Когда нет ограничения по численности класса, хоть всю страну на урок собирай, то можно позволить держать для этого лучших лекторов. А домашние задания, проверки успеваемости и прочую лабуду отдали кобольду, у него голова электрическая. У нас в Макаре из живого преподавания осталась только физкультура (я) и рисование (Мила, два часа в неделю, для желающих). Мне вменялось в обязанность реагировать, если кто-то не справлялся с программой или откровенно динамил учёбу, но в остальном Кобольд рулил сам и рулил отлично. По сравнению с тем, как учили меня – праздник каждый день. По крайней мере, никто не ведёт уроки с бодуна, а то и опохмелившись на перемене.
– Не знаю, – признала мою правоту Нетта, – действительно странно, что вы с ним умудрились никак не пересечься.
– Мне про него никто даже не рассказывал, хотя про такую личность непременно должны сплетничать. Забавненько…
Ладно, кто там у нас первый? Артур? Зови.
– Тондоныч? Звали?
Ещё один упёртый. Весь в наскальной живописи и не убирает. Не потому, что меня не уважает, а потому что позиция. Я могу только догадываться, что означают картинки на руках, плечах и груди Артура. Догадки меня не радуют, уж больно мрачный арт он выбрал.
– Заходи, есть разговор…
***
Через пару часов я поговорил со всеми, с кем хотел, и был уже близок к суициду сам. Не знаю, что хуже – откровенные истерики или мрачное окукливание внутри покрытого пассивно-агрессивной инфографикой тела. Подростки теперь реагируют на стресс как хамелеоны – шкуркой. Покрываются сарказмом, отрицанием, гневом и отторжением, выраженными в графической форме. Я-то всю жизнь обходился двумя-тремя выражениями лица…
Теперь ушибки.
– Рита?
– Заходите, Тондоныч. Знаете, какое-то напряжение вокруг вас. Что-то происходит, да?
– Попроисходит и пройдёт. Ты-то как?
– За меня не бойтесь. Что бы с вами ни случилось, мне не станет хуже. Буду так же, шаг за шагом, возвращать себя себе.
– Это очень правильно Рит.
– Я очень хочу вернуться. И я справлюсь. Но лучше бы с вами, чем без вас. У вас руки хорошие. Погладите?
– Конечно, Рит.
Лучше бы у меня была хорошая голова.
***
Сложный момент дня – капсула. Сегодня Борис. В вирте он, как ни странно, менее агрессивен.
– О, Барон Суббота! Повелитель зомби!
Это я. Ведь если все мёртвые, то я, значит, их главный. Это обязывает.
– И каково тебе быть единственным выжившим?
– Было бы прекрасно. Если бы не вы.
– Я?
– Все. Отвратительно самодовольные покойники, которые делают вид, что живы.
– А что мы должны делать, по-твоему?
– Исчезнуть. Разложиться. Закопаться в свои могилы.
– А ты бы остался совсем один. Не заскучал бы?
– Ни за что! Только и мечтаю!
– Послушай, ну, допустим, ты прав. Мы все мёртвые, сами этого не понимаем…
– Понимаете, – решительно возражает Борис. – Просто боитесь себе признаться.
В вирте он живёт в лесной избушке. Что внутри – не знаю. Не приглашает. Беседуем на крылечке. Без Нетты, она его отчего-то злит.
– А от чего мы все умерли?
– Убили друг друга, конечно. Вы же всегда хотели всех убить. Наконец справились, поздравляю. Как же я вас, кровожадных тварей, ненавижу!
– Да уж, понимаю. А как мы друг друга убили? Задушили? Отравили? Ногами запинали? – зачем-то пытаюсь понять его логику.