Время кобольда
Шрифт:
Я почувствовал на своих запястьях чьи-то ловкие пальчики. Сэкиль пытается ослабить узлы. Она тянула и дёргала, но бесполезно – слишком плотно и туго, у неё просто не хватает сил. А меня стянули так, что я пальцев почти не чувствую.
– Тащите кровати, – скомандовал Стасик.
Принесли четыре разобранных кровати, собрали, застелили матрасами. Нас перенесли на них, предварительно сводив в туалет. Не знаю, как женщин, а меня не развязали. Стасик лично оказал мне помощь. Хорошо, что в полночь я это забуду. Надеюсь, завтра я это не вспомню.
Навалившись вчетвером, развязали мне руки и привязали их к раме кровати. Теперь они хотя бы не так затекают. С женщинами поступили так же.
– Может, их сразу раздеть? – предложил кто-то.
– Давайте не будем начинать с насилия, – отказал этому озабоченному Стасик. – Возможно, окажется достаточно их присутствия. Пододвигайте стулья, садитесь рядом, ночь уже близко.
Вокруг нас сгрудились люди, каждый старается поставить стул вплотную к кровати и коснуться наших тел. Стасик положил руку мне на живот, и это крайне омерзительно.
– А ну, кончай меня лапать, онанист! – возмутилась сзади Натаха.
Сэкиль и Абуто молчат, я тоже. Разговаривать бесполезно. У моего плеча устроился на стуле Сэмми, и вторую руку Стасик положил ему на колено. Негр поморщился, но руку не сбросил.
– Начинается, Станислав, – говорит кто-то, кого я не вижу. Голос женский.
– Держитесь за них.
В меня судорожно вцепился десяток рук. Некоторые делали больно, будут синяки, но я не обращал на это внимания. Я сосредоточился на том, как тонкое лезвие натахиного самоточенного ножика осторожно подрезает тканевую полосу, которой привязана к кровати правая рука. Молодец, Сэмми, не слил нас. Одной правой маловато, но надо же с чего-то начинать.
– Су-ука, блядь, су-у-ука… – начал подвывать мужской голос за спиной.
– Божемой, божемой, божемой… – вторит ему женский.
– Убейте меня кто-нибудь!
– Не могу больше, не могу!
– Ямёртвая, ямёртвая, ямёртвая…
Руки вцепляются в меня сильнее, кажется, сейчас будут рвать на куски.
– Да больно же блядь, что вы творите! – орёт Натаха.
Треск ткани и крик:
– Прекратите! Не надо!
Кажется, там переходят к более близким тактильным контактам. Ну давай, Сэмми, режь быстрее!
Негр сереет на глазах, глаза его закатываются. Последние волокна – и он оставляет нож в моей ладони.
Слышу звуки потасовки и визг Сэкиль – кажется, там не поделили, кто будет её первым насиловать. Бью освободившейся правой Стасика снизу в нос, чувствую, как ломается хрящ. Угол неудобный, замаха нет, лезвие в руке мешает, но я постарался. Стасик отлетает, отваливаясь от кровати, и я быстро пилю тряпку на левой. Мне никто не мешает специально, вцепляются в руки и ноги, не видя, что происходит. На, получи! Ах ты так? Ты тоже… Теперь ноги.
Они не способны оказать сознательное сопротивление, просто цепляются за одежду и руки, пытаются то ли обнять, то ли повиснуть. Со всех сторон вой и плач, кто-то стоит на коленях, молча и страшно бьётся головой о кафельный пол, словно в пародии на молитву. Сухой мерзкий стук, летят капли крови. Завывающая женщина пытается порвать себе вены алюминиевой вилкой, потом бросает её и с разбегу врезается головой в стену, неловко заваливаясь на бок.
Я аккуратно вытаскиваю у Стасика из кармана свой пистолет, и к нему сразу тянется несколько рук, которые я отбиваю рукояткой. Патроны в дефиците, пусть сами как-нибудь. Сэкиль бешено вращает глазами и пытается кусаться, майка разорвана спереди сверху донизу, штаны спущены, какой-то мужик рвёт с неё трусы, но они прочные, и ей больно. Бью его ногой в копчик, ноги ещё не отошли, удар выходит смазанным, но хватает – отлетает с криком. Натаха каким-то образом освободила одну руку и теперь душит ей Васятку, но тот, даже выпучив глаза и задыхаясь, терзает руками её грудь. Одним движением ножика перехватываю верёвку на руке Сэкиль, сую в освобождённую ладонь рукоять. Кинувшись к кровати Абуто, где кто-то буквально зубами грызет её голое чёрное бедро, вижу краем глаза, как азиатка втыкает лезвие кому-то в пах.
Нападающих много, но они бестолковы, неумелы и не вполне уверены, чего хотят больше – растерзать нас или покончить с собой. Мы бы отбились, я уверен – но тут меня обресетило.
Глава 14. Аспид
Five nights warmer than one night. But they should be five times as cold.Lewis Caroll. Through the looking-glass
________________________
На утренней пробежке оконфузился – не сразу заметил, что бегу не один. Нельзя так глубоко задумываться, не моё это. Но надо же было придумать, что врать психотерапевту, чтобы он не догадался, насколько я невменяем?
– Привет, Алёна, – сказал я, споткнувшись от неожиданности и чуть не упав.
– Чудо явлено? – ехидно спросила она.
– Видали мы чудеса и почудесатее.
С Петровичем я пытался связаться весь вечер после Совета, но безуспешно. Может быть, он теперь слишком большая шишка для того, чтобы разговаривать с бывшим сотрудником, а может, я у него в блэклисте как не представляющий никакого интереса для «Кобальт Системс». Он теперь топ-топ-топ менеджер, не глава компании, но где-то рядом. Витает в эмпиреях. Что ему директор муниципального детдома в заштатном городишке на задворках всего. Удивительно не то, что он не ответил мне. Удивительно, что он лично вмешался в ситуацию. Дело тут не во мне, конечно, а в кобальтовском оборудовании, установленном в «Макаре». В уникальных капсулах. А Злой Аспид устраивает Кобольда в качестве цепного пса при них. И что на это скажешь? Они правы. Хер я их кому отдам.
– Так что с обещанием? – напомнила о себе Джиу.
– Ладно, – признал я, – чудо было. Лет пять не видел Петровича, и появился он как нельзя вовремя. Выкладывай, что тебе нужно.
– Мне нужна Сумерла.
Сказать, что я удивился, – это как назвать «Кобальт Системс» просто «компьютерной фирмой».
Я конкретно охуел.
Пришлось снова прервать пробежку и присесть на лавочку. Этак недолго и форму потерять.
– Прости, Алёна, я тебя правильно расслышал? Тебе действительно нужна эта древняя злобная хтонь?
– Она нейка.
Вот сразу всё понятно стало, да…
– Она-то нейка, что бы это ни значило. А ты что такое?
– Я не «такое». Я «такая». У вас, Антон Спиридонович, правильные рефлексы, верьте им.
***
– Твои рефлексы, Антон, это патология на патологии, – сказал Микульчик.
Я в это время боролся с рефлекторным желанием разбить ему физиономию, поэтому промолчал, только посмотрел со значением.
– Ты истерический социопат, и давно бы подался в маньяки, если бы это не уравновешивалось болезненными потугами защитить всех, кого тебе не хочется убить. Как хочется сейчас убить меня.