Время кобольда
Шрифт:
– А я о вас и сейчас не слышу, – осадил его я.
– Ах, извините. Я Эдуард. Эдуард Андриевский.
Дочь, не удержавшись, прыснула, а от моего пристального взгляда замахала руками и скрылась за угол, чтобы проржаться.
– Ах, ну если Эдуард! – захихикала Клюся.
Гость растерялся в полном непонимании ситуации. Явно не такой реакции ждал он в ответ на своё представление.
– Я сказал что-то смешное? – он быстро оглядел себя, предположив некий забавный непорядок в одежде, но нет – по-прежнему совершенен, и даже ширинка не расстегнута.
– Не обращайте внимания, – отмахнулся я.
***
Это наш внутренний юмор. Внутрисемейный я бы сказал, включая в этот круг Клюсю. Эдуардом звали первого поклонника дочери, приторного и самовлюбленного мудака. По первому разу его ухаживания («эдуардинг», как я это называл) развлекали её довольно долго, но потом послала так далеко, как он и заслуживал. С тех пор «эдуард» стало именем нарицательным.
«Очередной «эдуард», пап, не беспокойся. Если будет серьёзно, я тебе скажу».
Я не то чтобы не беспокоился, но в личную жизнь не лез, отчётливо понимая, что могу выступать только в качестве отрицательного примера. Клюся эту шутку отлично знала, они часто вместе с Настей хихикали, обсуждая безнадежную «эдуардовость» очередного претендента. В общем, визитёр не мог представиться более неудачно.
– Итак, чтобы разрешить возникшее недоразумение, – справился с неловкостью Эдуард. – Я не представлялся директором. Я сказал, что я, возможно, будущий и.о. директора. Эту должность мне предложили буквально сегодня утром, и прежде чем принять решение, я решил поближе познакомиться с вашим замечательным учреждением и его текущей администрацией.
– Откажитесь, – серьёзно сказала Клюся. – Настоятельно советую.
– Прошлому претенденту накладывали швы, – поддержала её Настя.
– Я наслышан о ваших талантах, Антон Спиридонович, – ничуть не испугался Эдуард. – Но я всё же рассчитываю на мирный исход нашей встречи.
– Зря, – сказал я, хотя вовсе не собирался немедленно его бить.
Моя репутация преувеличена, я не кидаюсь на первого встречного. Максимум на второго-третьего, да и то он должен нарваться.
– Не надо агрессии, поверьте, я более всех заинтересован в установлении хороших отношений со всеми присутствующими, – и он подмигнул моей дочери.
Худший способ завоевать моё доверие. Но она слегка покраснела и потупилась. Чёрт, природа, злобная ты сука! Девушка не может не реагировать на гендерные сигналы такой интенсивности.
– Видите ли, Антон Спиридонович, ваше отстранение – дело решённое. На сегодняшнем заседании попечительского совета вы перестанете быть директором, это, фактически, уже формальность.
– Сегодняшнем?
– Вас ещё не известили? Да, сегодня вечером. Поверьте, я не желал бы этого, но у меня пока нет голоса на совете. Пока – потому что сегодня он появится. И я хочу отдать его за то, чтобы вас оставили. Не директором, конечно, но на какой-то менее ответственной должности – почему нет? Здесь полно дыр в штате, займёте любую. Я поспрашивал – против вас все, кроме ваших воспитанников. Но они горячо на вашей стороне, это многого стоит. Дети вас ценят, а мне только предстоит завоевать их доверие. Ваша поддержка мне в этом очень поможет, а вы останетесь с ними и сгладите неизбежные сложности переходного периода. Согласитесь, им будет меньше стресса в вашем присутствии!
– Переходного куда?
– Учреждение ждут большие перемены. Во-первых, переезд…
– Ах, вот оно что…
– Антон Спиридонович, не спешите с выводами! Я видел помещение – это новое здание, светлое и просторное. Ну и что, что на окраине? Какая детям разница? Город небольшой, прогуляются. Здесь, конечно, историческое место, но уж очень оно… Мрачновато, не находите? Давайте смотреть в будущее позитивно! Раз уж оно неизбежно…
– Неизбежно, значит…
– Папа? – дочь меня хорошо знает, и интонация, с которой я это сказал, ей не понравилась.
– Увы, слишком влиятельные силы в этом заинтересованы, так что примите переезд как свершившийся факт и ищите в этом положительные стороны. Например, реорганизация на этом фоне будет менее травматична.
– Ещё и реорганизация?
– Ну разумеется! Вы, уж простите, Антон Спиридонович, ведёте дела совершенно волюнтаристским образом, с нарушением всех и всяческих норм и предписаний. Да, дети вас любят…
– Может, именно поэтому они его и любят? – спросила Клюся. – Потому что он кладёт на этот миллион правил, которые выдумывают бюрократы, в жизни не видевшие живого ребенка?
– Поймите, девушки, – Эдуард засиял идеальной, эталонной, достойной палаты мер и весов улыбкой. – Так не может продолжаться вечно! Система не может быть завязана на личные качества одного человека! Он полностью игнорирует контроль! Окажись на его месте кто-то менее достойный…
– Например, вы? – прямо заявила Клюся.
– Дорогая Клюся! Меня пока рано оценивать в этом качестве! Я говорю именно об этом – всё должно быть устроено так, чтобы должность и личность не зависели друг от друга! Директор – это административная функция, и, при соблюдении необходимых требований…
– Хотите заменить личность должностью? – спросил я.
– Не я! Не я хочу! Это нормальное общественное требование! Не должно быть незаменимых, на которых всё держится! Даже если им льстит быть таковыми – это неправильно! Потому что однажды их всё равно приходится заменять! Вот как сейчас…
Дочь сильно сжала мой локоть. Это спасло Эдуарда от расходов на пластику лица и, возможно, стоматологическое протезирование.
– Уходите, – сказала ему Клюся. – Прямо сейчас заткнитесь и уходите.
– Вы не правы, это бессмысленно. Я вернусь завтра, но уже в качестве директора!
– Зато, возможно, своими ногами, – угрожающе постучала битой по ладони Клюся.
– Жаль, что вы не настроены на конструктивное сотрудничество, Антон Спиридонович! Очень надеюсь, что ваша позиция изменится. Прошу прощения, что выступил дурным вестником, но уж лучше я, чем кто-то другой. Поверьте, у меня самые лучшие намерения!
И он ушёл, так и не получив по морде. Что, разумеется, правильно, но очень, очень обидно.