Время кобольда
Шрифт:
Я разделся и лёг поверх одеяла – мансарда прогрелась за день и тут жарковато, но включать кондиционер неохота, от него воздух какой-то неестественный. Бутылку я взял с собой, и теперь ничто не мешало мне медитировать на потолок. Ну что, боль – приходи!
И она пришла.
Микульчик прогнал меня через все свои электронные хренографы, просмотрев каждую молекулу в моей стареющей тушке. Я поразительно здоров для своего возраста и биографии. Костные мозоли на местах старых переломов, зубное протезирование и множество
Нечему там болеть.
Но болит.
Каждый вечер, стоит мне лечь, приходит она – её величество сраная боль. Она не очень сильная, с ней можно жить. Просто не хочется.
Потому что знаешь – вечером ты ляжешь в постель, и тебе будет больно. И сегодня, и завтра, и всегда. Если ухитриться заснуть, то утром встаёшь огурцом. Ничего не болит и кажется, что это было какое-то недоразумение. Весь день про неё не помнишь, но вечером она тут как тут.
Если бы у меня болело что-то конкретное, то это можно было вылечить или отрезать, или от него сдохнуть. Но это просто боль.
«Хронический болевой синдром» написал в моей медицинской истории Микульчик. Слово «хронический» очень меня воодушевило.
Боль, которая существует сама по себе, не снимается анальгетиками. Она же не реальна. Реальны страдания от неё. Страдания снимаются другими веществами.
Антидепрессанты — странная химия. От них не становишься счастлив, как многие думают. От них даже не становится менее больно. Они просто отодвигают тебя от боли, а боль от тебя. Как будто в тебе возникает другой человек. Ему больно, тоскливо, одиноко и вообще крайне хуёво. Ему практически пиздец. Но ты просто смотришь на него с жалостью и страдаешь от жалости, а не от боли.
Жалеть себя – идиотское занятие, но от него как раз лекарство есть.
И это виски.
Бутылка закончилась как-то быстро. А ведь было ровно половина, первую половину я выпил вчера. Хм… Не устремиться ли мне к новым рубежам, откупорив ещё одну? Ведь рано или поздно я возьму эту высоту, так почему бы не сейчас? Решил, что как разумный взрослый ответственный человек, вполне могу позволить себе сделать этот нелёгкий выбор. В конце концов, мне скоро сорок. Самое время что-то поменять в жизни.
Подумал, что можно позвать Нетту и поболтать на сон грядущий, но я всё ещё нелепо, глупо и бессмысленно, по-детски на неё обижаюсь. Ну не дурак ли? Дурак и есть. И всё же звать не стал. Она расстраивается, когда я пью вот так, в одно рыло, ночью, из горла. И она, конечно, права. Все вокруг правы, один я дебил несуразный.
***
Пойду открою окно, а то душно. Чёрт с ними, с комарами, пусть тоже примут свою дозу алкоголя с моей кровью. Мне не жалко, лишь бы не гудели громко, не мешали спать. Распахнув створку, столкнулся своим ломанным шнобелем с чьим-то курносым любопытным носиком.
– О, привет, Алёна. Или как там тебя? Джитсу?
– Джиу.
– Тоже неплохо.
– А вы всегда так?
– Что?
– Пьете один, ночью, в трусах?
– Если бы я пил без трусов, это был бы тревожный признак. А ты всегда подсматриваешь в окна за пьющими в трусах мужчинами?
– Нет, кажется, впервые.
– Ну, с почином тогда, – я попытался отхлебнуть из бутылки, но она оказалась пуста. Ах да, я же хотел взять вторую. Ладно, не в этот раз. Рубежи устояли, рекорд не побит, но это не последний день в моей спортивной карьере.
– Аспид, мне нужна ваша помощь.
– Называть меня «Аспидом» воспитанникам можно только за глаза, – я вздохнул и начал натягивать штаны. – Таковы неписаные, но от того не менее непререкаемые правила этого заведения.
– Я не воспитанница.
– Потенциальная. Ты, как минимум, фактическая сирота. Мои соболезнования, кстати.
Я натянул майку и задумался, куда могли деться носки. Майка несвежая, но и я не цветочек аленький.
– Не за что. Они мне не родители.
– А кто? – спросил я рассеянно.
Носки явно ушли на радугу тропой потерянных вещей. Придётся брать новые, хотя эти можно было ещё носить и носить. Если не разуваться при людях.
– Никто. Их, собственно, и не было. Вас это не шокирует?
– Я уже семь лет директор детдома. Меня сложно шокировать даже голой жопой.
– Жаль, я приберегала это на крайний случай.
– Итак, девочка, зачем ты влезла ко мне в окно?
– Я ещё не влезла, – сказала она, влезая. – Вот, всё.
– Сына не разбуди, он в соседней комнате спит.
– Мне нужно, чтобы вы кое-куда со мной пошли.
– Сейчас, только носки найду…
– Правда? – обрадовалась она.
– Нет, конечно. С чего бы?
– Это важно.
– Кому?
– Всем, наверное.
– Гостевая комната свободна. Давай поговорим об этом завтра. Я определённо не попрусь куда-то с тобой ночью. Это был тяжёлый день.
– Я вижу, – покосилась она на бутылку. – Ладно, спасибо за предложенное гостеприимство, но я пойду, пожалуй. Не хочу встречаться с полицией. Не сейчас.
Она выскользнула из окна и ушуршала по крыше к трубе водостока. И как её комары не сожрали в юбке? Болот давно нет, но комары все ещё здоровые, как чёрт знает что.
– Антон, можно к тебе? – Нетта обозначилась на стене тёмным профилем.
– А разве ты не тут? Впрочем, в любом случае можно. Обещаю больше не домогаться, – я начал раздеваться обратно.
– Ты все ещё обижаешься, да?
– Чуть-чуть, не обращай внимания. Носки мои не видела?