Время кобольда
Шрифт:
– Не, – сказал Сэмми, – контейнеры стальные, их в микроволновку нельзя. Но вообще идея богатая.
– А мозет, тут есть отдерьный ад для поваров… Представьте, как им надоеро чистить картоску…
– Тьфу на тебя, Сека, – фыркнула в компот Натаха, – придумаешь же… Я огляжусь тут, мальчики и девочки, а то совсем без инструмента осталась. Может, хоть пассатижи где завалялись, или ключ разводной…
Она встала, вытирая пот с красного, как помидор, плоского лица, и вышла из столовой. Мы, доев котлеты и завернув остаток с собой, тоже прошвырнулись по этажу, не найдя ничего интересного.
Натаха вернулась с таким сложным лицом, что я сразу спросил:
– Что стряслось?
– Ничего. Но мы можем решить проблему с этими уродами. Реально можем.
– В смысле?
– Магистральные паровые трубы. В них приличное давление, восемь атмосфер, если верить манометру. Я попробовала – если прикрыть проходной вентиль, то давление начинает понемногу расти. Значит, если его полностью закрутить при перекрытых байпасах, то…
– Сто? Сто? – спросила взволновано Сэкиль. – Натаса, сто будет?
– Будет большой «БУМ»!
– Насколько большой? – заинтересовался я.
– Не очень. Скорее всего, просто сорвёт вентиль. Однако тут будет шикарная пароварка. Твоим чертям будет не до тебя, Абутка.
– Делай! – тут же сказала негритянка. – Крути!
– Погоди, – остановил я Натаху. – Мы же не знаем, что ещё произойдёт.
– А нам не пофиг? – спросил Сэмми. – Что нам терять-то?
Я покрутил эту мысль в голове. Действительно, и так всё в жопу валится. А сделать фанеромордым гадость – само по себе приятно.
– Все так думают? – спросил на всякий случай. – Единогласно?
Все кивнули. У Абуто аж глаза засветились. Прямо факельное шествие тараканов в голове.
– Крути, Натах.
– Мигом, Кэп. А вы на выход, и ждите там. Мгновенно оно не рванёт, но лучше не рисковать.
– Ну, что? – спросили мы её хором, дождавшись на лестнице.
– Да ничего. Как давление дойдёт, так и хлопнет. Я не знаю, когда это будет, так что обратно уже не зайду.
Натаха плотно вбила в проём разбухшую от сырости дверь и подперла столом.
– А есри не хропнет?
– Значит, Сека, не судьба. Пойдёмте отсюда на всякий случай.
И мы пошли.
***
Двумя пролётами выше на ступеньке сидит унылый Стасик. Рожа разбита куда сильнее моей, приятно посмотреть. Я было взялся за кобуру, но сразу понял, что это не засада. Это переговоры.
– Кэп, я как руководитель общины приношу вам глубочайшие извинения за принятые в спешке нерациональные решения.
– Нерациональные? Это так теперь называется?
– И неэтичные, увы. А самое главное – ошибочные. Нас извиняет только, то, что они приняты в состоянии аффекта.
– Извиняет?
– Ну, не извиняет. Согласен.
– Страх не оправдывает подрость!
– Говнюки вы, а не община! – откровеннее выразилась Натаха.
– Вы не знаете, что мы пережили!
– Знаем, – сказала Сэкиль.
– Тогда тем более должны понимать – нет ничего, что не сделает человек, чтобы избежать таких мучений.
– Даже извинится?
– Даже. И не думай, что мне это легко! Я по-прежнему считаю, что ты плохой человек, и все наши беды из-за тебя.
– А вы, значит, хорошие? И вообще ни при чём?
– Нет, – вздохнул Стасик, – мы тоже плохие. Наверное, получаем по грехам нашим. Во всяком случае, многие так думают.
– А ты как думаес?
– Я думаю, даже в аду надо договариваться.
– Серьёзно?
– Драться мы уже пробовали… – он осторожно потрогал разбитую скулу.
– И о чём нам договариваться?
– Возвращайтесь, Кэп. Как ни неприятно это признавать, но, похоже, что весь смысл нашего существования – в вас. Вы мне отвратительны, но пока вы в общине, мы живём. Когда вас нет – умираем.
– Хотя бы к трубе не приковали… – хмыкнула Абуто.
– К какой трубе? – удивился Стасик.
– Ни к какой, проехали, – скривился я.
Не стоит подавать им идеи.
***
На нашем этаже царят уныние и депрессия. Настолько плотные, что ощущаются медным привкусом во рту. На нас не смотрят, отворачиваются, обходят по стеночке. То ли страх, то ли совесть… Но, скорее всего, просто и так погано.
Стасик обещал и клялся, что никто и никогда больше, и что бес попутал. Но бесов я уже видел, у них хари фанерные. Поэтому для нас очистили «склад» – самую большую комнату, где сваливают всякий хлам вроде лишних кроватей и стульев. Мужчины вынесли разобранную мебель, женщины вымыли пол и протёрли пыль. Теперь тут стоят пять лучших кроватей, застеленных наименее истёртыми простынями, стол, стулья, тумбочки – всё чистенькое. Личные апартаменты нашей группы, в которую как-то сам собой включился Сэмми.
Важный плюс возвращения – нормально помылись. Зашли вместе, моемся по очереди. Двое дежурят с пистолетом и дубинкой, остальные – в душе. Никто на нас не покушается, рожи у всех виноватые, но мы помним, как вязали к кроватям и рвали одежду. И что будет ночью?
Еду предлагали приносить, но я отказался. Лучше держать руку на пульсе – как смотрят, как держатся, о чём шепчутся. В столовой это лучше видно. На раздаче снова Васятка, на Натаху старается не смотреть, пока ей накладывал – покраснел до свёкольности. Может, и не безнадёжен, но это уже всё равно.
Я смотрю на этих людей – и не вижу их людьми. Так, некий фактор, который надо учитывать. Не прощу, не забуду, не пойму, не оправдаю. Те, кого я перестрелял на лестнице, хотя бы морды за фанерой прятали. Не смотрели в глаза друг другу. Нет, это не лучше, ничуть. Но всё же.
За наш стол, составленный из двух и задвинутый в угол, подсел Стасик.
– Знаете, – сказал он с интонацией почти интимной, – о чём они все говорят?
– И знать не хочу, – буркнул я.
Котлеты сегодня какие-то недожаренные, что ли… Мерзее обычного. И пюре почти холодное.