Время Лиха

Шевченко Андрей Иванович

А за стеной, у Степанчуков, как назло разгорелась очередная война, что и в спокойное-то время вызывало раздражение. Орали все сразу, что-то разбилось об пол, подала голос даже восьмидесятилетняя старуха, мать Степанчихи, давно выжившая из ума, про которую в селе говорили, что она уже умерла, но по привычке ходит, а предсмертное умалишение - наказание ей от Бога за то, что делала людям много зла "при жизни" через всякие гадания и ворожения. На старухину пенсию семья жила, по поблажек кормилице не делала.

Вдруг резко открылась дверь на веранде, и в дом вбежал Юра.

– Папа, папа, мы разговаривали

с Пашкой! Всё нормально! Он в Агафоновке!

– В Агафоновке...
– только и повторил Иван: вошедшая следом Дарья прижалась к нему и тихо заплакала.

А Юра торопился ввести отца в курс дела:

– Мы кое-как дозвонились в милицию, всё рассказали, пошли домой, а тут дядя Толя Семёнов выходит из двора и говорит: "А я к вам". Оказывается, им только что позвонили из Агафоновки какие-то люди, к которым пришёл наш Паха. Мы обратно в школу с этим номером телефона. Тоже долго дозванивались. Успели вперёд в милицию сообщить, что он в Агафоновке. Те

117

говорят: "Забирайте. Он у вас, наверное, из дома сбежал". Наконец, дозвонились в эту деревню. Пашке самому дали трубку. Его увезли на машине, а как с горки в машину попал, не знает. Теперь всё нормально. Довезли почти до города и высадили возле Агафоновки. Что-то ему там сказали про тебя. Он кричит по телефону, а толком рассказать не может. Да мы особенно и не расспрашивали: надо ехать забирать. Те люди, Ваденеевы, у которых он сейчас, сказали, что всё в порядке, он будет у них в доме, пока мы не приедем. Их очень легко найти: съедешь с трассы, по центральной улице до клуба - он на перекрёстке, - а дальше второй дом справа, перед домом будка для пасеки и несколько не распиленных брёвен. Пашка не дурак: шёл по деревне и смотрел, к какому дому подходят телефонные провода. Говорит, за нас сильно беспокоился, что будет переживать.

– Они ничего ему не сделали? Почему не помнит, как попал в машину?

Ответила Дарья, которая, хотя и вытирала слёзы, но уже улыбалась:

– Сказал: ничего плохого не сделали, "очень весёлые мужики", в дороге сломались и переругались. А здесь с горки съехал и помнит только, что какую-то тряпку из-за спины сунули в лицо. Наверное, усыпили.

– Ну, всё. Я еду.

– Кого пойдёшь просить?

– Я на мотоцикле.

– Иван, ты что? Зимой? Да вы околеете.

– Кто сейчас поедет? Я буду искать машину в течение часа. Потом заводить, разогревать... А мотоцикл факелочком погрею и через пятнадцать минут выеду. За стёклами не замёрзнем. Паша будет сидеть в коляске. Возьму тулуп, старое ватное одеяло. Дашь свои валенки: вдруг у него промоченные. Ничего, дорога расчищена. А мой маленький конь меня ещё никогда не подводил...

– Но шестьдесят километров...

– То до города. В Агафоновку меньше. Возьму масло, а на обратном пути заеду на заправку. Юра, достань аккумулятор.

Иван действительно сумел быстро для зимы завести мотоцикл; укутался

118

сам, а Дарья набила полную коляску тёплыми вещами так, что Юра, помогавший отцу, пошутил: мол, и Пашке негде будет поместиться. Взял Иван и ружьё, но мысленно попросил у Бога, чтобы не допустил такого греха: стрелять в людей, какими бы они ни были. Наконец, наказав жене и сыну закрыться на все крючки и никуда не выходить, даже если идиоты соседи начнут резать друг

друга, а также не нервничать и скоро его не ждать - мотоцикл всё-таки техника не особенно быстроходная - Иван выехал со двора.

Просидеть взаперти всё время ожидания у Дарьи не получилось. Сколько раз уже за свою непродолжительную деревенскую жизнь она наблюдала бои у беспокойных соседей по двухквартирному дому, однако когда Степанчиха дико завопила во дворе, Дарья не выдержала и вышла посмотреть, что случилось.

– Мам, ты только не вмешивайся: нам своих проблем хватает сегодня, - попросил Юра.

Она обещала, понимая, что сын имел в виду. Колькина жена во время пьяных драк могла искать спасения по всей деревне, но быстро мирилась и мужем и потом цинично охаивала своих заступников. Пару раз поймались на этом и Иван с Дарьей.

– Если только убивать будут друг друга...

– Не будут, мам. Им лишь бы пошуметь...

Сцена, слабо освещённая луной, могла показаться занятной, если бы не выглядела страшной. Степанчиха, прижавшись к маленькой летней кухне, огромными глазами смотрела на своего супруга, который, хоть и принял театральную позу разбойника с топором в руках, но угрожал вполне правдоподобно:

– Убью, зараза!.. На куски порублю!..

"Беседу" родителей наблюдали с крыльца дети, настолько испуганные, что не решались вмешиваться даже словом. Какой-то собутыльник, которого Дарья не узнала в темноте, занял позицию на расстоянии сабельного удара и вяло уговаривал Кольку пойти с мороза в дом.

119

В тот момент, когда Дарья подошла к границе дворов, разбойник начал решительно препираться с миротворцем, и можно было надеяться, что сценарий не предусматривает трагической развязки.

– Не мешай, братан! Не мешай мне, говорю! Или ты мне больше не корефан! Прирежу эту стерву, как свинью, тогда выпьем!

"Зарублю", - автоматически поправила логическую ошибку соседа Дарья, а ситуация обострилась.

Колька бросился на жену, взмахнул топором, та увернулась и бросилась за кухню. Муж выразительно шарахнул орудием по стене и бегом последовал за супругой. Они бодро обежали строение.

– Беги в дом, беги в дом!
– визгливо закричала с крыльца полоумная старуха, которую Дарья сразу и не заметила среди толпившихся на возвышении.

– Да я ему сама башку разобью!
– вдруг осмелела жертва и взяла в руки какую-то железяку.

– Ну, разбей, - добродушно согласился гость и поднялся на крыльцо.

С криком "Ах, ты, стерва!" Колька вновь бросился в атаку, и супружница его опять рысью побежала за кухню. На этот раз атакующая сторона попала в сугроб, а преследуемая, совершив круг, едва не уткнулась в спину преследователя. Пришлось подождать, пока тот оббежит.

– Стой, б...! Всё равно убью!
– серьёзно заметил Колька, вновь оказавшись на виду у зрителей.

Его жена ответила вежливым обещанием:

– Сейчас милиция приедет! Милиция приедет! Понял?! Они с тобой разберутся!

– Ах, ты!..
– и третий круг совершился.

В следующей паузе Степанчиха прокричала целый монолог:

– Ирод! Убьёшь меня - сам же будешь хоронить! А кто детей кормить-одевать будет?! Ты ж ни хрена не можешь! Только воровать! А воровать-то уже негде!..