Время Музы
Шрифт:
Итак, в самом начале две тысячи десятых трое сибирских подростков случайно попали в такой портал, вышли в прошлом, набедокурили в нем, и, убегая, привели с собой одного незадачливого местного жителя. Простого доктора, имеющего небольшие проблемы с законом. Он оказался первым, кто путешествовал во времени вперед. Портал переместился в неизвестном направлении, дверь захлопнулась, несчастный оказался заперт в будущем.
– Знакомое слово «набедокурили». Из лексикона тети Гали. Я права? И так ли был несчастен тот несчастный доктор, что спасся в будущем? И еще вопросик: полагаю, я знаю всех троих, да и доктор мне знаком?..
– Варька, не отвлекайся. Не о том спрашиваешь, до ребят мы еще не дошли. Слушай дальше. Ученые во все времена стремились изучить и воспроизвести любое природное явление в лабораторных
Я со злостью отвернулась от Петьки. Облокотилась локтями на перила веранды, вновь посмотрела на сосны. Нет, эти москвичи просто несносны! Они со своей машиной преследовали меня все лето. Я отчаянно трусила и с упорностью улитки на смазанном жиром склоне убегала от этого разговора, раз за разом возвращаясь к началу пути. Новые работодатели не давали прохода: то тетя Галя приедет, начнет убеждать о моей избранности, то Гронский лично примчится (какая честь!), то на почте окажется тонна писем от Санчо… Я, конечно, легко пообщалась бы на эту тему с отцом, но папка на все вопросы лишь загадочно отмалчивался.
Единственным приятным моментом во всей этой истории оказалась круглая сумма на моем счету, оплата командировки. Именно она и сделала брешь в моей обороне. С видом царственной особы, оскорбленной в лучших чувствах, я, так и быть, согласилась выслушать наименее вредного из всей этой шайки – Петьку. И теперь с трудом терпела его, уж больно нудный.
– Ты не слушаешь меня, Варька!
– Да, не слушаю. И не подумаю даже, – я повернулась к голограмме, коварно ухмыльнулась. Сейчас ты у меня поумничаешь, мудрила! – А знаешь что?.. Я выслушаю тебя здесь, прилетай. Приглашаю тебя в гости ко мне на дачу. Чудное место: сибирский лес, настоящая тайга, чистый воздух, тишина. Прямо сейчас закажу тебе флаер. Сегодня будет дивный теплый вечер, разведем костер во дворе, пожарим шашлыков, покормим комаров. С тебя био-чипсы. А я ради такого случая даже вина у отца стащу. Неплохое малиновое вино, местное. Приезжай! Тогда и выслушаю тебя. Отчитаешься перед своими боссами, мол, теперь Муза проинформирована и готова (не факт) к очередному, более сложному заданию. Ну, не знаю… динозавра с руки покормить или неандертальца арифметике обучить.
Голограмма вполне заметно задрожала – Петька был в ужасе. Эх, Варвара, нельзя так с тонкими душами! Есть же такое заболевание – боязнь открытого пространства. Возможно, оно как-нибудь умно называется, да только я не знаю. Чего-то-там-фобия.
Но вдруг технический консультант дрогнувшим голосом пробормотал:
– Х-хорошо. Я буду через два часа, – и отключился.
Даже как-то неловко получилось: хотела поиздеваться, потроллить, а этот перец взял, да согласился.
Петька оказался настоящим героем, на какое-то мгновение (ненадолго) мне даже стало стыдно за себя. Вытащила из норки спящего сурка, трясу его, выспрашивая погоду, а он, сонный, понять ничего не может, лишь жмурится и пугливо прижимает ушки. Хотя, если честно, парня давно следовало встряхнуть – не век же сидеть затворником и бояться каждой бактерии или вируса.
Страх, ужас и потрясение – естественная реакция на неизведанное. Для человека, не бывавшего на улице ни разу в жизни, было страшно выйти за дверь. Он, если и передвигался по Москве, то всего пару раз в году, и то в специальной капсуле, оберегающей от всего на свете, включая чистый воздух. А тут: пролететь на общественном флаере пять тысяч километров за два часа и оказаться в ночном лесу с такой ненадежной особой как я – браво! Петька сделал это, и я была готова аплодировать. Парень оказался храбрецом, поэтому и мне пришла пора поднять руки и сдаться: хватит бегать от слов «прошлое», «машина времени», «временные прыжки» и от прочих временных терминов. Что ж, примем то, что мне так навязчиво вручали.
Ночь оказалась действительно дивной. Как всегда в августе падали звезды, в прохладном чистом воздухе искры от костра поднимались высоко в небо, шашлыки были сочными, собеседник, пусть и жался немного вначале, но от вина разговорился и даже немного освоился.
Суть его задания была ясна и раньше – проинформировать меня о том, что я сделала, где была и в чем моя будущая
Невозможно представить, какие возможности по изменению истории открываются перед институтом: можно уничтожить Гитлера до тридцать третьего года и спасти мир от фашизма (или хотя бы поддержать в живописи и направить весь его пыл на творчество, ведь говорят, что фюрер был неплохим художником). Или пустить под откос злополучный запечатанный вагон с Лениным… Или сделать так, чтобы конь Наполеона оступился еще на Аркольском мосту, или… Хотя, будь в курсе бравые ребята в костюмчиках, во владениях Гронского был бы другой порядок. Так что наш большой шеф и босс укрывает от правительства весьма любопытную штуку. На этом можно поиграть, не все же ему меня шантажировать!
Ответа на эти вопросы Петька не знал, и я решила сама это выяснить. А пока дала возможность парню объяснить мою задачу. Итак, муза. Вернее, Муза, не иначе, с заглавной буквы. Не функция, а призвание, не работа, а воодушевление. Вдохновление, направление, посыл для гения.
Изоляция двадцать первого века сломала общество, разрушила связи, личные контакты, из-за этого одаренных и инициативных людей стало в разы меньше. Но раньше, когда люди общались офлайн, подобных проблем не было. Человек всегда был социален по своей натуре, ему требовалось общение, в этом была его сущность. А талантливой личности, помимо признания и оваций, требовалась еще и поддержка. Материнский поцелуй, дружеское похлопывание по плечу, ласковый взгляд жены, страстное прикосновение любовницы, восторженное восхищение детей. Все они, люди, находящиеся рядом с гением, вдохновляли его на творчество, на реализацию его потенциала, подталкивали к действию, поддерживали при падении.
Еще Сократ утверждал, что если повезет с женой, то будешь просто счастливым, а если попадется стерва – то станешь философом. Понятно, какая жена была у древнего мудреца. А ведь он был предшественником Платона и Аристотеля, а последний, в свою очередь, наставлял самого Александра Македонского! Вот она, сила музы: в один прекрасный день необходимо взять в руки скалку и с силой треснуть ею гения, чтобы тот рассердился, обиделся, взревновал (нужное подчеркнуть) и принялся действовать. Да, вдохновить можно, не только на арфе играя. Можно даже отказать в замужестве, как некогда было отказано Бетховену. Действительно, иногда необходимо грубо взять за шкирку и с силой тряхнуть, чтобы гений не раскисал и взялся за работу. И тогда история свершится, человечество перейдет на новый уровень в своем развитии.
В патриархальном обществе прошлого героями были мужчины, на злобу современных феминисток роль женщин была второстепенной – лишь вдохновлять на свершения. Хотя, по сути, вдохновление это горючее для двигателя творчества, и потому без женщины рядом с гением никуда не денешься.
Итак, одной из таких сильных женщин в девятнадцатом веке была мадам с мужским именем. Аврора Дюпен, баронесса Дюдеван, известная в Европе как писатель-романист. Чтобы пробиться в мужском литературном мире, ей пришлось скрыть, что она женщина, взять псевдоним и назваться Жорж Санд. Разумеется, она не уподоблялась мадам Дуровой и не чувствавала себя мужчиной, но говорила и писала о себе в мужском роде, носила брюки, курила сигары, ходила на охоту и скакала галопом в мужском седле не хуже любого парня тех времен. Во времена Июльской монархии мадам с грубым мужским именем оказалась одинокой, непонятой обществом ласточкой феминизма. Она вела порицаемый всеми добродетельными матронами образ жизни и с высокой колокольни плевать хотела на мнение света. Веселая госпожа меняла любовников как перчатки, вела себя в обществе непозволительно раскованно, разговаривала на запретные темы и (о боже!) садилась в опере на дешевые места в партере, куда дам не пускали. Жирным плюсом к скандальности ее репутации был затяжной и громкий развод с бароном Дюдеван, что было делом весьма редким в девятнадцатом веке.