Всё хорошо, что хорошо кончается
Шрифт:
Андраник деликатно покашливает.
— Прошу прощения, — смущённо вмешивается он, — но может быть, нам стоит сперва представиться? Благородная дама, я принц Андраник из Четвёртого королевства.
— Четвёртого? — немедленно интересуется незнакомка, удивлённо поднимая брови. — А где оно находится?
— К западу от этих краёв, за Кромешными горами и за рекой, — с готовностью поясняет Андраник. — А вы, вероятно, правительница здешних земель?
—
— Почему на этих землях лежит проклятие? — спрашивает Нела, и не думая представиться.
— О том я могу лишь догадываться, — отвечает старая дама, — но думаю, догадки мои верны. Прежде чем я поделюсь с вами, могу ли я просить вас о помощи?
— Какого рода помощи? — поднимает бровь Нела.
Адалинда вздыхает, заламывая пальцы, лоб её прорезают морщины. Взяв себя в руки, она говорит:
— Накануне дня, когда проклятие пало на эти земли, у нас с сыном вышла размолвка. Сгоряча он пожелал никогда больше меня не видеть, и так оно и вышло. Мой мальчик... Вилхелм здесь, в тронном зале, но не видит и не слышит меня, хотя я остаюсь рядом с ним все эти годы. Зло бродит за стенами, но пока я рядом с сыном, оно бессильно. Прошу вас, пожалуйста, поговорите с Вилхелмом, скажите ему, что мать никогда его не оставляла, что она его любит и всегда любила.
Слёзы дрожат в больших голубых глазах старой женщины, губы её трясутся.
— Я не буду... не буду присутствовать при вашем разговоре, но если Вилхелм... если он простил меня, тогда, может быть, я хотя бы с вашей помощью побеседую с ним ещё раз. Прошу лишь об этом, а потом я сделаю для вас всё, что в моих силах. Прошу! — шепчет она.
— Нам это несложно, — то ли говорит, то ли спрашивает Гилберт, глядя на Нелу. — Поговорим с её сыном?
— Так и быть, — царственно склоняет растрёпанную голову Нела. — К тому же, и от него мы можем что-то узнать. Где ваш сын?
Адалинда, прижав левую руку к губам, правой указывает в глубину зала. Вглядевшись, мы замечаем вдали, на помосте, три кресла, в одном из которых сидит неподвижная фигура.
Нела немедленно идёт вперёд, и мы следуем за ней. На середине зала она останавливается и резко разворачивается, глядит назад. Видимо, проверяет, достаточно ли далеко мы от Адалинды и вправду ли хозяйка замка не следует за нами.
— Что вы об этом думаете? — спрашивает Нела. — Мне не нравится это место. Не пойму пока, в чём дело, но здесь хуже, чем во всём городе. Нам стоит выслушать призраков, но не спешите им доверять.
— А мне так жаль королеву! — решительно заявляет Тилли. — Вот это настоящая мать! Сотни лет остаётся рядом с сыном, который даже её не видит, только чтобы защитить его! Как бы я хотела, чтобы моя собственная мать была на неё хоть чуточку похожа.
Тут у Тилли начинает дрожать нижняя губа, а в голосе явно слышатся слёзы.
— Мои-то распрекрасные родители предпочитали увеселения, приёмы и балы, так что вскоре после рождения отдали меня деду и были таковы. Мол, он после смерти бабки страдает, так пусть отвлечётся. А сами даже не заглядывали, потом и вовсе перебрались в Третье королевство. Вспомнили о нас, лишь когда деда не стало — думали, что дом и мастерская завещаны им. Притворились добренькими, убеждали меня всё продать и перебраться под их крыло, да только я доходчиво пояснила, куда им это самое крыло стоит засунуть. Так что я, знаете, многое бы отдала, если б моя мать хоть вполовину любила меня так же, как Адалинда своего сына. Да что там вполовину, хоть в сотую часть!
— Не плачь, Тилли, — пытается утешить её Андраник, шаря по карманам в поисках платка, который так и не находит. — Надо же, а я всегда считал, что твои родители умерли. Мои мамочка и папочка меня любят, и даже не представляю, как жить без этого. Наверное, тебе пришлось очень тяжело!
— И всё-таки, вспомните, молодой правитель по какой-то причине пожелал больше не видеть свою мать, — напоминает нам Гилберт. — Моя мать тоже была очень хорошей и любящей, потому я не понимаю, как можно было сказать ей такие слова, что же должно было произойти.
Тилли трубно сморкается, отыскав платок в своём саквояже.
— Я тоже не представляю, — соглашается Андраник, — как бы я мог сказать такое мамочке.
— Или она чем-то настолько сильно уязвила своего сына, что он в сердцах бросил подобную фразу, или сам сынок, возможно, гнилой человек, который не ценил чувств матери, — предполагает Нела. — Ведь любовь бывает слепа, и люди нередко закрывают глаза на недостатки близких.
Тут она ещё раз глядит вдаль, туда, где в напряжённом ожидании застыла хрупкая фигура Адалинды.
— Как мать, я понимаю её, — продолжает Нела. — И если бы над теми, кого я люблю, нависло проклятие, пожалуй, я тоже сделала бы всё, чтобы защитить или хотя бы оставаться рядом, разделив их судьбу, даже жертвуя своим покоем. Но я ощущаю в самом замке что-то недоброе. Может быть, проклятие зародилось здесь, может, ещё что. Не спешите никому из них доверять, прежде чем мы не узнаем больше. Теперь, пожалуй, пора нам побеседовать с сыном.
Пока мы приближаемся, фигура в кресле не шевелится, и у меня даже возникает мысль, что это мёртвое тело.
На правителе зелёный наряд того же оттенка, что и у матери, руки безвольно лежат на кованых поручнях, глаза на бледном лице закрыты. Голова склонилась к левому плечу, и светлые волосы венчает лёгкая золотая корона, будто сплетённая из усиков вьющихся растений и листьев, на которых каплями росы поблёскивают прозрачные камни.
— О мои боги! — восклицает Тилли, всплескивая руками. — О, это любовь с первого взгляда! Милашка, как же мы могли с тобой так долго оставаться незнакомы?
И она спешит вперёд, сунув опешившему Андранику промокший платок в довесок к саквояжу, который бедняга тащил всю дорогу.