Все себя дурно ведут
Шрифт:
Видимо, мнение Макэлмона о Хемингуэе не изменилось к лучшему после истерики, которую тот закатил во время одной из прогулок компании. Заподозрив, что Хэдли опять беременна (на самом деле нет), он так бурно возмущался перспективе снова стать отцом, что жена Билла Берда, Салли, осадила его при всех.
«Хватит вести себя как болван и плакса! В этом есть и ваша вина. Надо было либо не допустить этого, либо смириться» [367] .
Даже после того, как выяснилось, что Хэдли не беременна, Хемингуэй находил новые причины для раздражения. Он сообщал Эзре Паунду, что арена для корриды – единственное место, где еще сочетаются искусство и доблесть. Завидовал похвалам, которыми осыпают матадоров, но отказывают в них молодым писателям. Матадоров узнают на улицах, их уважают, устраивают им овации. А писателям, чтобы добиться таких же почестей, надо дожить до 89 лет. Плюс ко всему, в литературном мире чем «ничтожнее и подлее человек», тем б'oльший успех ему обеспечен, утверждал Хемингуэй, и приводил в пример Джеймса Джойса [368] .
367
«Хватит вести себя…»: там же, стр. 247.
368
«Ничтожнее и подлее…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Эзре Паунду, 19 июля 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под
Денежные затруднения вновь возникли и прибавили ему мрачности: он сообщал Паунду, что средства тают, значит, ему придется бросить писать.
«Мне никогда не удастся издать книгу» [369] , – вздыхал он.
По его мнению, далее неизбежно должно было произойти следующее: какой-нибудь ничтожный конкурент обскачет его и осуществит в стилистике тот самый грандиозный переворот, на острие которого так отчаянно стремился оказаться сам Хемингуэй. К следующей весне, угрюмо шутил он, «какой-то сукин сын скопирует все написанное мной, и меня просто назовут его очередным подражателем».
369
«Мне никогда…», «шансов нет…» и «какой-нибудь…»: там же.
Пора было возвращаться в Париж и вновь бросить все силы на прорыв.
Вероятно, никого не удивила произошедшая вскоре ссора Хемингуэя с Фордом Мэдоксом Фордом и уход из «Transatlantic Review». Подобно многим литературным журналам с большими амбициями, но недостатком финансов, «Transatlantic Review» вскоре очутился на грани разорения. Пока Хемингуэй планировал поездку в Испанию, Форд отправился в Штаты, чтобы заручиться финансовой поддержкой, а Хемингуэю доверил завершить подготовку июльского выпуска журнала и собрать материалы для августовского. Хемингуэй воспользовался этим случаем, чтобы вставить в июльский номер редакторскую статью без подписи, высмеивающую некоторых видных сюрреалистов, а потом посвятил почти весь августовский номер своим американским друзьям, хотя журнал предполагал интернациональное содержание. К тому времени, как Форд вернулся в Париж, было уже слишком поздно что-либо менять в августовском номере. Тогда Форд вставил в него редакторскую колонку, заверяя читателей, что этот выпуск – дело рук одного только Хемингуэя, и уже со следующего журнал «вновь станет интернациональным» [370] . Затем, в октябрьском номере, Хемингуэй раскритиковал поэта Т. С. Элиота, на что Форд ответил еще одной редакторской статьей с извинениями в ноябре. К тому моменту коллеги уже не разговаривали друг с другом. Хемингуэй объявил Гертруде Стайн, что Форд «законченный лгун» и «жулик». Партнерские узы распались, через несколько месяцев журнал закрылся.
370
«Вновь станет…»: Форд Мэдокс Форд, колонка редактора, Transatlantic Review, август 1924 г., в Майкл Рейнольдс, «Хемингуэй: парижские годы» (Michael Reynolds, Hemingway: The Paris Years, New York: W. W. Norton & Company, 1999), стр. 207.
После этого скандала Хемингуэй обратился к сатире. Для него писательство «могло быть стрелой мщения в его колчане», как позднее выразилась его невестка [371] . Он не только работал над новыми рассказами, но и набрасывал сатирические заметки о своих соотечественниках с Левого берега, в том числе неопубликованный очерк о ссоре Форда и его жены в ресторане «Тулузский негр» [372] . Еще один рассказ, в конце концов опубликованный под названием «Мистер и миссис Эллиот», изображает старания супружеской пары обзавестись ребенком («Они предпринимали попытки так часто, как только могла выдержать миссис Эллиот», – гласила вторая строчка); он основан на реальных трудностях с зачатием, с которыми столкнулись писатель Шард Пауэрс Смит и его жена. Хемингуэй написал также рассказ о девственнице с избыточным весом, приезжавшей в Париж в поисках романтики, – на это его вдохновили злоключения одной из подруг Хэдли. В то время у Хемингуэя находилось недоброе слово для всех и каждого, он научился ловко пополнять подробностями чужой жизни и чужими слабостями запасы литературного сырья.
371
«Могло быть…»: письмо по электронной почте от Валери Хемингуэй к Лесли М. М. Блум, 21 сентября 2014 г.
372
Неопубликованный очерк о Форде и Стелле Боуэн: Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 128, 584.
При этом его период «литературы сплетен» совпал с более достойными сочинениями и мотивами. Тем летом он закончил рассказ «На Биг-Ривер», который обдумывал на рыбалке в Бургете. Готовый текст Хемингуэй разделил на два рассказа, и тот стал не только наглядным образцом его нового стиля, но и содержал позднее вычеркнутый отрывок, какой принято считать примером отношения автора к своему писательству в то время:
«[Ник] хотел быть великим писателем. И не сомневался, что станет им… Он, Ник, хотел написать о стране так, чтобы совершить то же самое, что сделал Сезанн в живописи… Он почти свято верил в это. Со всей серьезностью» [373] .
373
«[Ник] хотел…»: вычеркнутое окончание «На Биг-Ривер», Эрнест Хемингуэй, в Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 132.
Рассказ «На Биг-Ривер» стал девятым законченным после бегства из Торонто, а это означало, что теперь Хемингуэю хватало материала на полноценный сборник рассказов. Помимо девяти упомянутых новых рассказов, были еще три опубликованных в сборнике «Три рассказа и десять стихотворений».
Хемингуэй на скорую руку составил сборник, поместив между рассказами короткие зарисовки-виньетки. Вскоре он дал книге название «В наше время» – каждое слово с большой буквы, чтобы подчеркнуть ее отличие от его же тонкой парижской книжечки. Это, конечно, был еще не роман, который он в любом случае собирался написать, но сборника оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание крупных американских издателей и наконец обеспечить Хемингуэю известность в Нью-Йорке.
И старые, и новые друзья по-прежнему старались помочь ему. К октябрю Дональд Стюарт вернулся в Нью-Йорк, где остановился в Йельском клубе [374] . Хемингуэй возложил на Джона Дос Пассоса обязанность переправить рукопись сборника «В наше время» через Атлантический океан и вручить ее в собственные руки Стюарту, обещавшему показать ее в своем издательстве «George H. Doran Company».
Дос Пассосу также предстояло выступить в качестве посланника. Он вспоминал, что после прочтения зарисовок в первом сборнике «В наше время» «сразу же приписал [Хемингуэю] несомненный талант в умении обращаться с английским языком». Кроме того, он начал «восхвалять его за границей» и нашел собственный способ рекламировать Хемингуэя и его тексты.
374
Стюарт учился в Йеле и входил в местное закрытое общество «Череп и кости». Джон Дос Пассос сообщал, что, когда Хемингуэй якобы начинал жалеть себя, поскольку не учился в колледже, Дос Пассос уверял его, что ему «чертовски повезло… а если бы он учился в Йеле и ему пришлось бы довольствоваться костями, как Дону Стюарту? [Хемингуэй] смеялся и признавал, что тогда ему настала бы крышка». (Источник: Джон Дос Пассос, «Лучшее время» (John Dos Passos, The Best Times, New York: Signet Books, 1968), стр. 161).
«Я объяснял, что, строя свои крепкие короткие фразы по образцу телеграмм и Библии короля Якова, Хем станет первым великим создателем американского литературного стиля» [375] .
Вдобавок на помощь поспешил Гарольд Леб. Если прежде он лишь беспокоился о том, «почему у Хема ничего не получается», как выражался он сам, то теперь ему наконец-то представился случай помочь другу [376] . И он принялся разрабатывать стратегию презентации Хемингуэя в своем издательстве «Boni & Liveright», а также готовиться представить его самому мистеру Ливрайту.
375
«Сразу же приписал…», «восхвалять его…» и «я объяснял…»: Джон Дос Пассос, «Лучшее время» (John Dos Passos, The Best Times, New York: Signet Books, 1968), стр. 159–160.
376
«Почему у Хема…»: там же, стр. 219.
Знакомство получилось незабываемым.
Хорас Ливрайт был нетипичным издателем. Десятью годами ранее он буквально прорвался в замкнутый издательский мирок и с тех пор не переставал вызывать негодование коллег.
Ничто не предвещало, что он прославится на литературном поприще. Если главы других издательских домов могли похвастаться образованием, полученным в университетах «Лиги плюща», то Ливрайт покончил с тяготами официального обучения уже после средней школы. Подростком он зарабатывал себе на хлеб в пенсильванской брокерской конторе. Однако у него явно имелись грандиозные планы на будущее. Вскоре Ливрайт перебрался в Нью-Йорк и открыл магазин в колоннаде у старого отеля «Уолдорф-Астория», где платил посыльному, чтобы тот называл его «лордом Роузберри» [377] . Он написал оперу. Дело дошло до репетиций, но представление так и не состоялось. В двадцать пять лет Ливрайт основал «Pick-Quick Paper» – концерн по производству туалетной бумаги. Название для своей продукции он с гордостью выбрал сам. Лишь после трагического завершения истории этого предприятия Ливрайт обратил взор на более интеллектуальную бумажную продукцию [378] .
377
«Лордом Роузберри…»: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 2.
378
В середине 20-х гг. ХХ в. Хорас Ливрайт женился на девушке из семьи коммерсантов: его новоиспеченный тесть являлся вице-президентом международной бумажной компании, и он был достаточно уверен в Ливрайте, чтобы поддержать его начинание – «Pick-Quick Paper», концерн по производству туалетной бумаги. Ливрайт с гордостью сам выбрал название продукции. Авантюра с туалетной бумагой быстро завершилась, как выразился один из биографов Ливрайта, «потерпела фиаско», но Ливрайт оказался неутомимым. (Источник: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 4). Новое предприятие он задумал, когда случайно встретился с Альбертом Бони, который на деньги для обучения в Гарварде приобрел книжный магазин в Гринвич-Виллидж. В то время мечтой Бони было основать издательство. Ливрайт, обладавший нулевым опытом в книгоиздательстве, сразу предложил себя в партнеры Бони, и в 1917 г. они объявили о создании издательства. Оно вошло в пятерку новых издательств, основанных евреями, среди них были В. У. Хюбш и Альфред А. Кнопф, которые, согласно одному историку этого периода, имели меньше причин следовать «проверенному англо-американскому литературному наследию» и стремились издавать более оригинальные произведения. (Источник: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 8–9).
Он как раз подумывал о новой компании, когда познакомился с Альбертом Бони. Тому принадлежал книжный магазин в Гринвич-Виллидж, но его мечтой было основать собственное издательство. Ливрайт вызвался стать партнером Бони, и в 1917 году они объявили о создании издательства «Boni & Liveright». Вскоре Бони вышел из дела, но в названии издательства его фамилия сохранилась [379] . Эту компанию нередко называли сумасшедшим домом, а о ее владельце другие издатели отзывались как о шарлатане, умеющем пустить пыль в глаза, наглом выскочке и бесцеремонном чужаке [380] . Свою чековую книжку Ливрайт держал на столе, рядом с бутылкой виски; в его приемной царила на редкость непринужденная атмосфера.
379
«Партнерство Ливрайта и Альберта Бони было недолгим. Они расходились во взглядах: Ливрайт стремился издавать известных авторов-американцев, Бони предпочитал ориентированных на политику европейцев. Чтобы решить вопрос о том, кто чью долю выкупит, партнеры подбросили монетку. Ливрайт победил. Альберт Бони вскоре после этого уехал в Европу, а затем в СССР, чтобы лично следить за ходом революции. В 1920 г. его арестовали по подозрению в шпионаже, позднее выпустили, и после возвращения в США он основал новое издательство, на сей раз вместе с братом» (Источник: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 19).
380
Не прошло и двух лет после его смерти в 1933 г., как Хорас Ливрайт стал источником вдохновения для романа «Годы ошибок» (The Years of Indiscretion, 1934 г.) и фильма «Негодяй» (The Scoundrel, 1935 г.). в них главный персонаж, напоминающий Ливрайта – злодейского вида нью-йоркского издателя, которого невероятно смешно сыграл Ноэль Кауард, – считают «исчадием зла, разрушающим все, к чему он прикасается». В рецензии в New York Times 3 мая 1935 г. этот похожий на Ливрайта персонаж назван «блистательным внешне и с обострением слоновой болезни эго… он представлен как самый одиозный человек в мире». К характерным, подчеркивающим личность этого персонажа, названного Маллером, репликам относятся: «Женщины способны застрелить вас или потащить в суд, если вы откажетесь лгать им и притворяться, будто бы все еще любите их» и «видимо, у меня талант делать людей несчастными. Знаете, сейчас не меньше девяти из них несчастны только потому, что я существую». Еще одна деталь, касающаяся «Негодяя» и сплетен в литературных кругах: критик и легенда «Круглого стола „Алгонкина“» Александр Вулкотт также сыграл в этом фильме эпизодическую роль, появляясь главным образом в сценах в переполненной авторами приемной в офисе Ливрайта-Маллера. Копию фильма Лесли М. М. Блум предоставил Film Forum в октябре 2014 г.