Все себя дурно ведут
Шрифт:
«Он является ко мне, сидит у моих ног и поет мне осанну, – рассказывал он Гертруде Стайн. – И мне становится не по себе» [292] .
Однако тексты Хемингуэя ему понравились. «Я не успел прочитать больше шести написанных им слов, как решил публиковать все, что он только прислал мне», – писал Форд [293] . Он с готовностью включил новый рассказ Хемингуэя «Индейский поселок» в апрельский выпуск 1924 года. В том же номере появились рецензии на сборники «В наше время» и «Три рассказа и десять стихотворений», написанные секретарем Форда; в них воспевалась лаконичность прозы Хемингуэя [294] .
292
«Он является ко мне…»: Гертруда Стайн, «Автобиография Алисы Б. Токлас» (Gertrude Stein, The Autobiography of Alice B. Toklas, Vintage Books Edition, New York: Vintage Books, 1990),
293
«Я не успел…»: Форд Мэдокс Форд, «Это был соловей» (Ford Madox Ford, It Was the Nightengale, Philadelphia: J. B. Lippincott Company, 1933), стр. 323.
294
Готовность Форда опубликовать все написанное Хемингуэем выглядит доброжелательным преувеличением: в марте 1924 г. Хемингуэй сообщал Эзре Паунду, что хотя Форд принял один рассказ для апрельского выпуска, несколько других он опубликовать не смог. Хемингуэй не указывал точной причины, по которой Форд отклонил последующие рассказы.
Благодаря новой должности и приобретению еще одного покровителя и издателя в одном лице, Хемингуэй стал, как позднее заметил писатель Джон Дос Пассос, «фигурой из верхней Валгаллы литературного Парижа» [295] . Но вскоре возобновил отчаянные стремления завоевать новые территории. Крупные издания на родине по-прежнему отказывались публиковать его. «Я начал писать хорошие вещи, как и обещал себе, – вспоминал он. – Однако каждый день отвергнутые рукописи просовывали в щель в двери» [296] . Хемингуэй признавался, что плакал, читая уведомления об отказе. Он жаловался Форду, что нужны годы, чтобы заработать себе репутацию.
295
«Фигурой из…»: Джон Дос Пассос, «Лучшее время» (John Dos Passos The Best Times, New York: Signet Books, 1968), стр. 172.
296
«Я начал писать…»: А. Э. Хотчнер, «Папа Хемингуэй», (A. E. Hotchner, Papa Hemingway, New York: Random House, 1966), стр. 57.
«Чепуха, – возражал тот. – Вы в два счета сделаете себе имя» [297] .
Но перспектива сделать себе имя «в два счета» представлялась слишком долгой Хемингуэю. Он знал: ему есть что сказать, верил, что сумеет выразиться иначе, лучше, понятнее, чем кто-либо другой. Требовался лишь доступ к широкой аудитории. До сих пор зарисовки и рассказы, какими бы блистательными они ни были, не открыли перед Хемингуэем двери, в которые он стремился войти. Пришла пора повысить ставки.
297
«Нужны годы…», «чепуха…», «вы в два счета…»: Карлос Бейкер «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 126.
«Я сознавал, что должен написать роман», – вспоминал он [298] .
Об этом Хемингуэй знал уже давно. Ведь он собирался строить свою карьеру с романа, но после того, как Хэдли потеряла его дебютное сочинение на Лионском вокзале, почти не предпринимал попыток восстановить его или начать новый. К его возрасту все успевают сочинить роман, твердил себе Хемингуэй, а ему уже 24 года, время практически ушло, а крупного произведения, подписанного его именем, по-прежнему не существует.
298
«Я знал, что…»: Эрнест Хемингуэй, «Праздник, который всегда с тобой. Авторская редакция» (Ernest Hemingway, A Moveable Feast: The Restored Edition, New York: Scribner, 2009), стр. 71.
Однако перспектива начать полномасштабную книгу выглядела устрашающе. Еще несколько лет назад Хемингуэй делился с Хэдли своими идеями романов, а теперь вдруг эта форма стала представляться ему немыслимой. Писательство слишком осложнилось с тех пор, как он прибыл в Париж. Хемингуэй уже не рассчитывал «выехать» за счет наивной легкости, его подход стал более обдуманным и трудоемким. Было и без того непросто каждый день складывать слова в абзацы, а тем более связать сотни слов в крупное модернистское произведение в прозе.
«Буду откладывать [написание романа], – решил Хемингуэй, – пока потребность не станет сильнее меня. Я примусь за него тогда, когда невозможно станет заниматься ничем другим, когда у меня не будет выбора».
В общем, он просто решил подождать – «пусть нарастает напряжение» [299] .
Подобно Гертруде Стайн, Форд Мэдокс Форд вскоре стал принимать у себя членов «сборища», хотя вечеринки у него получались определенно более шумными. Сильвия Бич побывала на одной такой вечеринке, которую Форд и его жена устроили в просторной студии; присутствующих угощали пивом и сыром, аккордеонист играл громко и визгливо. Форд вышел встречать гостью босиком; он заставил Бич разуться и закружил ее в танце – впрочем, в паре с Фордом, по словам Бич, «это были скорее скачки, чем танец» [300] . Он устраивал также званые вечера в дансингах (bal musette), в том числе расположенном под сомнительной первой квартирой, которую Хемингуэи снимали в Париже на улице Кардинала Лемуана.
299
«Буду откладывать…» и «пусть…»: там же, стр. 71.
300
«Это были скорее…»: Сильвия Бич, «Шекспир и компания» (Sylvia Beach, Shakespeare and Company: Bison Book Edition, Lincoln: University of Nebraska Press, 1980), стр. 137.
По четвергам Форд собирал гостей на чай в тесной редакции «Transatlantic Review». Эти чаепития носили более литературный характер, чем его танцевальные вечера, и гости из числа голодающих артистов постоянно посещали их. «Голодные молодые таланты подкрепляли силы пышными оладьями и сандвичами, сдобой с орехами и сливовым кексом, – возможно, это была единственная их еда за весь день», – вспоминала одна из посетительниц. Наряду с деликатесами Форд раздавал литературные советы: «Наблюдайте, слушайте, вычеркивайте, шлифуйте, публикуйте», – наставлял он [301] .
301
«Голодные молодые…» и «наблюдайте, слушайте…»: Кэтлин Кэннелл, «Второй очерк о Форде Мэдоксе Форде» (Kathleen Cannell, «Essay II on Ford Madox Ford», Providence Sunday Journal, September 20, 1964), приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 263.
Хемингуэй редко бывал на чаепитиях, хотя Хэдли нравился Форд и доставляло удовольствие общение с его женой-художницей, Стеллой Боуэн, которая однажды набросала забавный портрет Форда, с разинутым ртом, уснувшего на стуле [302] . Но той весной Хемингуэй тоже явился на чай к Форду и познакомился с еще одним редактором и писателем-экспатом Гарольдом Лебом. Эта встреча круто изменила жизнь обоих.
«Он робко и обезоруживающе улыбался и, похоже, не интересовался другими гостями», – вспоминал Леб. Хемингуэя он счел отличным и непритязательным молодым человеком. «Я и не надеялся встретить американца, которого ничуть не испортила жизнь в Париже», – добавлял он [303] .
302
Источник случая с нарисованным Стеллой Боуэн портретом спящего Форда Мэдокса Форда: Элис Хант Соколофф, «Хэдли: первая миссис Хемингуэй» (Alice Hunt Sokoloff, Hadley: The First Mrs. Hemingway, New York: Dodd, Mead & Company, 1973), стр. 72.
303
«Я и не надеялся…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 190.
Сам же тридцатидвухлетний Леб намеревался поддаться влиянию парижской жизни. Он прибыл во Францию, повинуясь неотступной, но несмелой жажде обновления. Потомок двух наиболее богатых и влиятельных еврейских семей Нью-Йорка, Лебов и Гуггенхаймов, на протяжении нескольких лет он изображал «бедствующую богему» [304] . Много лет назад у Леба с отцом, брокером с Уолл-стрит, состоялся разговор, который не давал ему покоя. Однажды вечером после работы отец Леба вошел в его детскую и велел ему послушать внимательно. Он собирался преподать сыну важный урок.
304
«Бедствующую богему»: там же, стр. 10.
«Гарольд, – сказал отец, – держись подальше от Уолл-стрит. Делай что-нибудь. Твори. Только не становись брокером. Мы не что иное, как паразиты» [305] .
Леб накрепко запомнил эти слова. И вместо того, чтобы после окончания Принстона прямиком направиться в еврейские светские круги Нью-Йорка, он устроился поденщиком на стройку в Канаде. После завершения канадской авантюры Леб ушел в армию, потом финансировал нью-йоркский магазин авангардной литературы «Sunwise Turn». К тому времени он уже обзавелся женой, женщиной из хорошей семьи, принадлежащей к тому же нью-йоркскому кругу, что и сам Леб. Ее удручало стремление мужа к богеме, тем более что приходилось растить двух его малолетних детей.
305
«Гарольд, – сказал отец…»: там же, стр. 18.