Все сонеты Шекспира

Шекспир Уильям

CXXXIII

Проклятье той душе, что, душу мне измучив, раны другу нанесла! Пускай тобой истерзан я вполне, зачем же другу эта кабала? Меня со мной развёл, забрав с собой моё «другое я» твой грозный взгляд. Забыт собою, другом и тобой, я трижды по три раза был распят. Душа моя в тюрьме груди твоей, но душу друга дай мне под залог моей души, чтоб от твоих плетей конвой мой душу друга уберёг. Но весь я твой в узилище твоём и

сам расстался со своим добром.

CXXXIV

Согласен я, что он отныне твой, а я в залоге у твоих страстей и продаю себя, чтоб «я другой» назад вернулся, к радости моей. Но против ты, и он неволе рад, корыстна ты, а он непогрешим: он брал взаймы, чтоб мой вернуть заклад, связав себя ручательством своим. Ты всё взяла с лихвой, как ростовщик, исполнив красоты своей устав, и по суду мой друг и твой должник мне изменил, права мои поправ. Он не со мной, но мы в твоих руках: он выкупил меня, а я в цепях.

CXXXV

Мы пред тобою — твой желанный Вилл, в придачу Вилл и Вилл в лице моём… Своим желаньем я тебя смутил, мечтая жить в желании твоём. И ты, чьему желанью нет границ, моё хоть раз не поместишь в него? И, снисходя к желаньям разных лиц, желанья не осветишь моего? Как ни обильны влагою моря, дождями умножаются они, и ты, своим желанием горя, моё желанье с ним объедини. Чтоб никого отказ твой не убил, ты знай: все — это я, твой верный Вилл.

CXXXVI

Душа твоя слепая не со мной, но пусть я буду твой желанный Вилл, чтоб я, воспринят всей твоей душой, ходатайство любви осуществил. Присвоит Вилл любви твоей дары, что были всем желанны до него, хотя в таких делах до сей поры для нас один не значит ничего. В толпе других считай меня ничем, но для души бери меня всего. Моё ничто тебе приятно тем, что в нём есть всё для счастья твоего. Влюбись в моё прозванье что есть сил, а в нём — желанье, твой желанный Вилл.

CXXXVII

Мешает мне Любовь, глупец слепой, увидеть то, что вижу наяву. Не красота взор ослепляет мой, а то, что красотой не назову. Влекомый ложью по морям страстей, где не один скитался экипаж, мой взор в неверной гавани твоей моё же сердце взял на абордаж. Но почему фамильною землёй оно считало пастбище для всех? Или мой взор, обманутый собой, окутал чистой правдой грязный грех? Я словно погружён в чумной туман: глаза мне лгут, и на сердце обман.

CXXXVIII

Когда она мне лжёт, что целиком из правды состоит, я верю ей. Я ей кажусь неопытным

юнцом, невеждой в мире каверзных затей. Сочтя, что молод я в её глазах, хоть виден ей закат моей весны, я поощряю фальшь в её речах: для нас обоих в правде нет цены. Что ж мы признать с любимой не хотим её притворство и мои лета? да, но любовь идёт и пожилым, и любит слыть правдивой красота. На ложе нашей лжи ложится лесть, и льстят грехи нам, чтоб не надоесть.

CXXXIX

Не заставляй оправдывать обид, что терпит от тебя душа моя. Пусть силой то, в чём я силён, сразит не твой фальшивый взгляд, но речь твоя. Скажи, что неверна, но предо мной, любимая, не стой, потупя взор; бей не таясь, поскольку я стеной не стану, отражая твой напор. Но если милой ясно и без слов, что мне грозят её глаза войной, она отводит их, моих врагов, чтобы с другим вступить в смертельный бой. Меня мои мученья умертвят, и пусть добьёт меня твой нежный взгляд.

CXL

Будь злой, но мудрой, чтобы палачом не стать для тихой кротости моей, не то в моём страдании немом проступят голоса моих скорбей. Не ради страсти научить уму тебя я мог бы, — ради нежных слов; поверит умирающий всему, что от своих услышал докторов. Отчаявшись, зайду умом в тупик и оскорблю тебя, а белый свет так извращён, что глупый клеветник найдёт глупцов, охочих до клевет. Тебя спасёт от них твой честный взгляд, хотя ты сердцем метишь невпопад.

CXLI

Я, видя тысячи твоих грехов, глазами не люблю тебя ничуть, но им назло я сердцем не таков, и страсть к тебе мою терзает грудь. Ни слух мой — речью томною твоей, ни осязанье — ласковой рукой, ни вкус, ни обонянье в мир страстей не втянуты для пиршества с тобой. Но чувства и способности ума не сладят с глупым сердцем нипочём, что, их не слыша, служит задарма, рабом при сердце состоя твоём. Ты — бедствие моё, а мой профит — в том, что мой грех меня же и клеймит.

CXLII

Любовь — мой грех, и грешный мой порыв клеймишь ты добродетелью своей, но твой упрёк не будет столь правдив, когда сравнишь ты, кто из нас грешней. Нет, не твоим бранить меня устам, чей пурпур осквернён печатью лжи, скреплявшей грех так часто, как я сам взимал с чужих постелей платежи. Люблю тебя, другого любишь ты, а он твой ловит взор, подобно мне. В душе взрастив сочувствия цветы, сочувствие заслужишь ты вполне. А если хочешь брать, не подарив, то не придёт никто на твой призыв.