Все сонеты Шекспира

Шекспир Уильям

LXXIII

В такой поре меня находишь ты, когда листвы на зябнущих ветвях почти не видно, клиросы пусты, где прежде раздавалось пенье птах. Во мне ты видишь отгоревший день, зашедшего светила полусон, когда не смерть, но траурная тень клеймом покоя метит небосклон. Во мне ты видишь тлеющий костёр, который в пепле юности зачах, а то, чем жил огонь до этих пор, в полуостывший превратилось прах. Вот почему ты нежностью

объят к тому, кто свой предчувствует закат.

LXXIV

Но не грусти. Когда меня возьмёт темница без отсрочки по суду, моя душа на твой поступит счёт, составив строчек этих череду. И ты, строфу читая за строфой, во мне увидишь истинную часть: мой дух навек останется с тобой, мой прах во прахе должен запропасть. Утратишь ты с кончиною моей червей добычу, бытия отброс, кинжала малодушного трофей, не стоящий ни памяти, ни слёз. Все ценности мои — в моих стихах, они в тебе, с тобой, в твоих руках…

LXXV

Живущим — пища, ливни — целине, а ты мечтам моим необходим. Чтоб мирно жил ты, я живу в войне, как старый скряга с золотом своим. То я горжусь, то ужасом объят, что украдёт богатство юный вор, то я тебя тайком увидеть рад, то на всеобщий выставить обзор. Порой насытясь обликом твоим, изголодавшись по нему порой, владеть мечтаю счастьем, но таким, что будет мне даровано тобой. То я пресыщен, то убит постом, то на пиру, то за пустым столом.

LXXVI

Зачем мой слог чурается прикрас и от последних изысков далёк? Зачем я вслед за всеми не припас манеры свежей, прихотливых строк? Зачем воображенья скромный плод спешу одеть в известный всем наряд, чтоб выдали слова, откуда род они ведут, кому принадлежат? Всё потому, что ремесло моё тебе, любовь моя, посвящено; я лучшие слова ряжу в тряпьё и тем живу, что прожито давно. Любовь нова, как солнце, и стара и молвит нынче то же, что вчера.

LXXVII

Ты по часам узнаешь бег минут, по зеркалу — утрату красоты, а в книжице своей найдёшь приют, с умом заполнив чистые листы. Как склепы ненасытные, глядят морщины в честном зеркале твоём; и от тебя не скроет циферблат, как Время в вечность прячется тайком. Что не удержит память, запиши на белой глади книжки записной, и мысль твоя, дитя твоей души, повторно познакомится с тобой. Приходят мысли — ты пером скрипишь: и книге польза, и тебе барыш.

LXXVIII

Ты Музой был моею, ты порой едва ли не водил моим пером, но

нынче, вдохновлённые тобой, иные перья славятся стихом. Я — неуч, но летаю и без крыл; немой — пою от взора твоего, но ты же и крылатых оперил, им подарив двойное торжество. Но только мною ты б гордиться мог, ты, вдохновитель всех моих стихов; другим же ты латал дырявый слог, свой блеск отдав палитре блёклых слов. Ты — творчество моё, и твой урок отсталости моей пришёлся впрок.

LXXIX

Пока один я звал тебя в стихах, они одни в твоих лучах цвели. Теперь мой слог изысканный зачах, поскольку Муза от меня вдали. Родильной муки лучшего пера достоин ты, но в честь твою сонет украшен тем, что у тебя вчера украл и нынче возвратил поэт. И внешний вид, и образ жизни твой похитил и пустил он в оборот, восславив добродетель с красотой, — всё, что в тебе, любовь моя, живёт. Но не в чести поэт: по всем счетам, долги ему простив, ты платишь сам.

LXXX

Мне больно сочинять тебе сонет и знать, какой великою душой так мощно ты хвалим, что я в ответ немею, прославляя образ твой. Но, словно море, качества твои, где шлюпки не мешают клиперам, где, удалившись от чужой ладьи, челнок мой мчится по твоим волнам. Держи меня вблизи прибрежных вод, пока на глубину плывёт чужак, не то пойдёт ко дну мой хрупкий бот, а тот корабль поднимет гордый флаг. А если в море выйти я не смог, то на любви разбился мой челнок.

LXXXI

Я помяну тебя иль ты меня, но смерть не вынет памяти твоей из этих строк, в забвенье хороня все до единой чёрточки моей. Ты будешь к вечной жизни приобщён, а я навек отправлюсь в мир теней, в простом гробу вкушая смертный сон, — а люди твой увидят мавзолей. Мои стихи в грядущем перечтут, твоё надгробье обнаружат в них; тебя восславить не сочтут за труд и перед смертью голоса живых. Одушевлён моим живым пером, ты оживёшь в дыхании людском.

LXXXII

Ты не вступал с моею Музой в брак и без стыда поэтому привык смотреть на посвящения писак, кому ты служишь украшеньем книг. Учёности и внешности твоей я похвалами положил предел, поэтому искусство новых дней ты в оттисках увидеть захотел. Да будет так! Когда же отомрёт риторики фальшивая труха, под стать себе прими правдивый плод по-дружески правдивого стиха. Правдивой красоте твоей претит бескровный блеск накрашенных ланит.