Всем смертям назло
Шрифт:
— Я буду там на месте, Иона Петрович, — сказал Мотя.
Его откомандировали в уголовный розыск на должность младшего оперативного уполномоченного.
Ему выдали наган, кожаную куртку и свисток на цепочке.
— Пусть мне будет хуже! — сказал Мотя.
А мы пока остались без секретаря.
С кем связана Горская? Этого уголовный розыск на месте установить не смог.
— Лямина придется освободить, — сказал Шумилов.
— Что?! Заведомого фальшивомонетчика?
— Кем он изобличен? — холодно спросил Шумилов.
— Как кем? Как кем? Жанной! — воскликнула я.
— Нет. Жанна всякий раз получала фальшивые червонцы от Софьи Яковлевны.
— Но Жанна знает, что Софье Яковлевне привозил их Лямин.
— Это называется «косвенным доказательством», и этого мало для суда.
— Значит, прав был Лямин-старший: мы выпустим сына и преступники останутся безнаказанными?
— Да, если мы не добудем новых доказательств. Прямых, а не косвенных.
Я задумалась. Нет, я ни за что не хотела мириться с таким положением.
— Прямым доказательством могло бы быть признание Лямина-сына... — осторожно начала я.
— Нет, — отрезал мой шеф, — признание, ничем не подкрепленное, ничего не стоит в глазах суда. На процессе обвиняемый откажется от своих показаний. И все. Лучше прекратить дело в стадии следствия, чем выходить на суд без улик.
Первый раз я в душе осудила Шумилова. Все было плохо. Мы ничего не добились, введя в игру Жанну. Нам решительно не везло.
Прошло два дня. Шумилов не возвращался к делу о фальшивомонетчиках. Утром третьего дня он велел мне выписать из камеры вещественных доказательств первую, вторую и третью партии фальшивых червонцев.
Взяв образцы из всех трех, Шумилов принялся изучать их под сильной лупой. Потом он подозвал меня:
— Видите?
Да, я видела абсолютно схожие бумажные деньги, отличающиеся от настоящих чем-то неуловимым в строении водяных знаков.
— Не то, — сказал Шумилов, — они все имеют одни и те же дефекты.
— Какие?
— Присмотритесь: обрыв хвостика в букве «е» и пятнышко над буквой «о».
Да, действительно, это было...
— Ну и что?
— А то, — с торжеством заявил мой начальник, — что они все сделаны в одном месте!
— Допустим. Но ведь мы все равно не знаем, в каком.
— Легче найти одно место, чем два или несколько!
Нет, я решительно осуждала Шумилова. Все это было каким-то крохоборчеством, какой-то бесплодной игрой ума.
— Но почему вы решили, что именно в Тарыни делают фальшивые деньги? А не в Одессе, скажем?
— В Одессе появлялись в обращении фальшивые деньги, а в Тарыни — нет.
«Убийственная логика»! — про себя иронизировала я и сказала, потеряв терпение:
— С таким же успехом можно предположить наличие шайки фальшивомонетчиков в любом городе, где не появляются фальшивые деньги.
Шумилов не обиделся, а вполне серьезно ответил:
— В ваших рассуждениях есть логический провал: Тарынь имеет нечто, заставляющее искать именно тут.
— Что же это?
— Мадам Горскую с пакетами из плотной бумаги.
Шумилов вытащил из ящика стола один из знакомых уже мне пакетов и подал мне лупу.
— Что вы видите? — спросил он с торжеством.
— Какую-то стертую, еле заметную надпись: «12 гроссов»...
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы деньги считали на гроссы?
— Н-нет...
— Значит?
— Значит, использовались пакеты от чего-то другого ...
— Что считается на гроссы! Браво! Пишите письмо в Тарынь. Пусть немедленно сообщат, какие фабрики у них имеются. Может быть, карандашные?
Вскоре мы получили ответ. В Тарыни была только одна фабрика, могущая нас заинтересовать: пуговичная.
Она принадлежала молодому энергичному дельцу Варскому. Рабочих на фабрике было немного, и все они были близкими или дальними родственниками хозяина.
Его жена ведала учетом готовой продукции и, как говорили, парализованный тесть его, старик, коротал вечера, в уме подсчитывая прибыли и убытки.
Таким образом, дела «фирмы» не выходили из семейного круга.
Кто же на фабрике был из посторонних людей? Или их вовсе не было? Были. Три пожарника. На пост пожарника не могли быть устроены родственники хозяина фабрики, потому что пожарники набирались районной пожарной охраной.
Три пожарника бездельничали при фабрике и целыми днями лузгали семечки на крыльце. Ночами они спали беспробудным сном в коридоре под огнетушителем.
Шумилов прочитал это место с видимым удовольствием и велел мне вызвать Мотю Бойко.
Через день один из трех пожарников пуговичной фабрики «заболел». На его место тотчас явился новый, молодой паренек с туповатым видом. Такой вид умел напускать на себя Мотя Бойко.
В этот вечер Иона Петрович был необычно оживлен. Вспоминал свои студенческие годы, смешил меня рассказами о том, как полицейские пытались «переквалифицироваться» в «советских сыщиков».
Потом Иона Петрович сказал:
— Дайте сегодняшнюю почту...
Я положила перед ним только что полученную корреспонденцию, и Шумилов извлек из нее увесистый пакет со штемпелем Тарыни.
Он с жадностью читал каракули Моти Бойко, щедро усеявшие три стандартных бумажных листа с обеих сторон. Морщины на лице Шумилова разгладились, глаза довольно сощурились. Но я ждала другого. Я ждала смеха. Без смеха читать Мотины донесения было невозможно.
Но Шумилов не был расположен смеяться, хотя было чему.