Всеобщая история
Шрифт:
В нравах и общественных привычках этоляне сохраняли много от первобытной простоты и относительного экономического равенства, мужество и дружную стойкость в борьбе с внешним врагом, то единомыслие, каким, по словам Исократа, отличались и лакедемоняне. Но наряду с достоинствами они обнаруживали, особенно в отношениях к чужеземцам, варварскую грубость, пренебрежение к понятиям международной справедливости, беспощадность в обращении с имуществом и жизнью врага, т.е. чуть не каждого, кто не принадлежал к их союзу, о чем с некоторым преувеличением не раз говорит Полибий. В IV И V книгах его истории читатель находит немало примеров этолийской жестокости и посягательства на чужеземное достояние; самые учреждения этолян и еще больше унаследованные исстари навыки не возбраняли отдельным личностям ходить за добычей в чужие земли. Посланный в Фигалию с политическими целями Доримах дает у себя приют этолийским пиратам и дозволяет им совершать хищнические набеги в дружественную Мессению; почти так же действует впоследствии начальник этолийского отряда Филлид. Этоляне запятнали себя грабежом и опустошением в эллинских землях, зависимых от Македонии, уже во вторую македонскую войну. В 192 г. до Р.X. этолийский отряд, посланный в Спарту для освобождения города от Набида, под командою Алексамена перешел немедленно по умерщвлении тирана к грабежу и насилиям против мирных лакедемонян, и Спарта была потеряна для союза. Тот же самый Алексамен в бытность стратегом этолян в угоду Т. Кв. Фламинину взял на себя убиение Брахилла, вождя антиримской партии в Беотии; палачами консул выбрал трех этолян и столько же италийцев. Понятно, почему справедливые нападки этолян на двоедушие римской политики, а равно разоблачение завоевательных планов римского сената и призыв к оружию во имя свободы Эллады в союзе с Антиохом против римлян находили мало сочувствующих среди эллинов. К тому же за сие время этоляне не дали ни одного выдающегося человека, ни политика, ни полководца. Очевидно,
Частое посещение промышленных и богатых городов, знакомство с предметами чужеземной высшей культуры, которые добывались большею частью в войнах и хищнических набегах, прививали этолянам новые вкусы и потребности, нарушали первоначальную простоту жизни и то «единомыслие», которое составляло главный источник силы в подобных племенах и народах. Полибий не раз говорит о кичливости и роскоши этолян. Филипп нашел в Ферме множество статуй; по свидетельству Афинея, этоляне любили украшать свои праздники, дома и храмы предметами чужеземного искусства, а известная уже нам теосская надпись упоминает об актерах, заходивших из Теоса в Этолию. Нет никаких признаков того, чтобы чужеземные влияния отражались на Этолии заметным подъемом промышленности, торговли, вообще мирных занятий и просвещения; но они действовали разлагающим образом на патриархальные туземные отношения, увеличивали неравенство состояния, а это в свою очередь при скудости средств к законному обогащению делало граждан более доступными подкупу, обостряло вражду между классами населения.
Сведения наши об экономическом положении этолян за этот период крайне недостаточны. Однако Полибий сохранил весьма характерный факт: в 189/188 г. до Р.X. перехвачено было на пути в Рим посольство этолян, в коем находился и некий Александр, «богатейший человек в целой Элладе». Эпироты требовали за освобождение по пяти талантов с каждого; между тем как прочие пленные готовы были заплатить выкуп, Александр противился и тогда, когда эпироты сбавили выкуп до трех талантов с человека. «Я думаю, — замечает историк, — что он скорее расстался бы с жизнью, чем с тремя талантами», хотя имел больше 200 талантов, что на наши деньги составляет около 300 000 рублей. Прочие пленные были тоже богаты 192*. Если принять во внимание, что промышленность и торговля находились в Этолии в зачаточном виде, то необходимо допустить, что подобные состояния наживались главным образом хищением и отдачею денег в рост. Действительно, уже к 205 г. до Р.X., как рассказывает Полибий, «этоляне вследствие непрерывных войн и роскошной жизни незаметно для себя и для других впали в тяжкие долги. По этой причине склонные к изменению своего общественного устройства, они выбрали в законодатели Доримаха и Скопаса, ибо знали непостоянный нрав их самих и замечали, что их собственное имущество обременено многообразными долгами». В чем состояли перемены в управлении, клонившиеся к облегчению должников, мы не знаем; знаем только, что они остались недействительными. Сам Скопас вскоре удалился в Александрию с целью поправить свои денежные дела, а после насильственного расторжения союза римлянами, когда источники обогащения сильно сократились (189 г. до Р.X.), социальное зло, борьба между должниками и кредиторами, между имущими и неимущими возгорелась в Этолии с ужасающей силой. При грубости нравов, отличавшей эти народы, социальная борьба сопровождалась всевозможными жестокостями. Здесь в течение многих лет с небольшими перерывами должны были повторяться кровавые сцены наподобие тех, какие в V в. до Р.X. разыгрывались в Керкире, по свидетельству Фукидида, или в описываемую Полибием эпоху в среде аркадян в Кинофе. Движение охватило также все земли между Офрисом и Олимпом: Дориду, Фессалию, Перребию 193*. «В это время (174 г. до Р.X.), — замечает Полибий, — взаимная ярость этолян, казалось, приведет народ к гибели путем истребления друг друга» 194*. Внутренние распри были тем ожесточеннее и гибельнее, что ими пользовались для своих целей, с одной стороны, Персей, с другой — римские консулы. Немедленно по вступлении на престол Персей в числе монарших милостей объявил прощение всех долгов и посредством письменных воззваний в разных городах Македонии, а также на Делосе в Ларисе и в храме Афины Итонии, что в Коронее, приглашал в Македонию всех неоплатных должников, осужденных судом преступников, политических изгнанников. Относительно Этолии даже Полибий замечает, что междоусобная брань уступила там место благоустройству по смерти Ликиска, усердного пособника римлян, того самого, который вместе с Тисиппом отдал на жертву римскому гарнизону 550 старейшин, других изгнал, причем имущество потерпевших и погибших перешло в руки предателей и их сторонников 195*. Неподкупность также не принадлежала к числу добродетелей этолийских властей. Рассказ Ливия о том, как М. Валерию Левину удалось склонить этолян к союзу с римлянами против Филиппа V посредством тайных переговоров со старейшинами (211 до Р.X.), дает чувствовать, что в этом случае дело не обошлось без посулов или подкупа со стороны римского консула. Через шесть лет после этого Скопас проводит закон, направленный к облегчению должников ради того, по выражению Полибия, чтобы добиться должности стратега, очевидно дававшей возможность занимающему ее лицу поправить свои личные дела. По поводу отказа стратега Дамокрита заключить немедленно союз с римлянами против Филиппа (200 г. до Р.X.) ходила молва, что Дамокрит подкуплен македонским царем. В 196 г. до Р.X. этоляне были удивлены переменою в поведении Т. Кв. Фламинина относительно побежденного Филиппа. «Так как подкуп начал уже господствовать в Элладе, — говорит Полибий, — так как никто не делал ничего даром, а у этолян эта черта нравов сделалась обыденною, то они не могли допустить, чтобы столь резкая перемена в Тите по отношению к Филиппу совершилась без подкупа» 196*. Очевидно, для этолян ко времени расторжения союза давно прошла пора простоты нравов и относительного равенства состояния; и этоляне захвачены были тем социально-экономическим движением, в котором истощались жизненные силы остальной Эллады; благодаря своей отсталости они оказались неспособными не только разрешить возникавшие задачи, что стало не по силам и прочим эллинам, но хотя бы смягчить способы и приемы внутренней борьбы и направить свою энергию на другие ближайшие и легче достижимые цели. Между тем история не ждала, и внешний враг не намерен был упускать случая воспользоваться внутренними неурядицами для расширения пределов своего влияния и господства.
Как бы то ни было, этолийский союз представляет поучительнейший пример того, как эллинские и близко родственные им племена на основе унаследованных от давнего прошлого учреждений создали могущественную политическую организацию, не без успеха боровшуюся как против македонских фаланг, так и против римских легионов. Благом она была для Эллады хотя бы потому уже, что в широких пределах союза уменьшалось число столкновений и войн между отдельными общинами. В союзном народном собрании и в союзном совете старейшин, пополнявшемся представителями союзных общин, причем число советников каждой общины зависело от величины ее и доли участия в расходах союза, этоляне впервые создали подобие двух палат: народное собрание должно было воплощать в себе верховную власть союза, а совет старейшин представлял собою нацию, различные части коей соответственно своему значению участвовали в направлении союзной политики. Не подвергая отдельных выражений Полибия придирчивой, сомнительной критике, не заподозревая его авторской добросовестности, мы старались при помощи его же показаний и документальных свидетельств восполнить по возможности оставленные им сведения. Если несправедливо было оценивать поведение этолян по мерке иных понятий и иного общественного склада, то не более справедливо усматривать умышленное извращение истины там, где на самом деле мы имеем присущие известному историческому периоду приемы изыскания чужеземных бытовых явлений.
V. Федерация ахеян.
Разница между прежними союзами с гегемонией одного народа и позднейшими федерациями определялась с самого начала исходными пунктами движения: тогда как лакедемонский, или афинский, или фивский союзы возникали на готовой почве политической силы и преобладания одного города над прочими, основу союзов этолийского и ахейского составляли племена, до того времени не заявлявшие себя в истории образованием блестящих городов и продолжавшие жить в условиях стародавнего быта и в пределах собственной территории. Тогда как прежде господствующий город ревниво охранял права своего гражданства и с гордостью указывал на свое превосходство в отношении военном и других, тем оправдывая свои притязания на гегемонию, здесь граждане различных поселений сохранили старую привычку сходиться в общие собрания на положении равноправных участников и охотно допускали к пользованию теми же правами всякий другой народ, город или поселок, раз они соглашались принять на себя вместе с правами и некоторые обязательства, равнявшие их с первоначальными участниками союза. С каким трудом давалось право гражданства в афинской республике, показывает пример оратора и горячего афинского патриота Лисия. Метек по происхождению, он оказал большие услуги республике во время освобождения ее от тирании Тридцати (403 г. до Р.X.). По решению народного собрания Лисий получил право афинского гражданства, но вскоре утратил его по предложению некоего Архина на том единственно основании, что предложение
Основная разница между федерациями этолийскою и ахейскою сводилась к тому, что в первой вовсе не было столь значительных городов, как Сикион, Коринф, Аргос, Мегалополь или Спарта; городской быт совсем почти не развился в Этолии и в тех частях средней Эллады, которые наитеснее примыкали к этолийскому союзу; самый Ферм, состоявший из нескольких поселков, был скорее сборным местом союзников, а не городом-государством в смысле эллинском. Здесь почти не существовало той формы политического быта, привязанность к которой препятствовала бы слиянию малых и слабых народностей с более многолюдною и сильнейшею. Поэтому-то в недрах этолийской федерации мы не находим стремлений к отпадению, проявление которых не раз колебало федерацию ахеян в самых основах ее. Союз ахейский с самого начала и до последнего времени был соединением городов, в числе коих иные имели блестящую историю, прославили себя успехами в искусствах и философии, в торговле и промышленности. В своем устройстве и поведении ахейская федерация обнаруживает гораздо большую сознательность и последовательность, нежели этолийская; она могла выдвинуть немало искусных политических деятелей и полководцев. Преобладание городского быта в ахейском союзе по сравнению с этолийским выразилось в особой системе голосования в союзном собрании, по городам: тогда как союзные собрания этолян по-своему составу и поголовной подаче голосов были только расширявшимся по мере возрастания самого союза собранием племени, в ахейском собрании каждый город располагал одним голосом наравне с прочими, безо всякого отношения и к величине города, и к числу присутствовавших на собрании его граждан.
Далее, в политическом и военном отношении главную силу этолийской федерации составляли сами этоляне с привычками, нравами и учреждениями, в мало измененном виде перешедшими в эпоху Полибия из доисторического прошлого.
Ядро ахейской федерации составили также незначительные городские поселения собственных ахейцев, во взаимных отношениях которых сохранилась еще память о той поре, когда они жили небольшими поселками и для обсуждения и решения общих дел сходились вместе у святилища «Соборного Зевса»; такими же символами исконного единения и родства были культы Аполлона у этолян и Зевса Ликейского у аркадян. Дима, Патры, Тритея и Фары положили начало ахейской федерации в 124-ю олимпиаду, около времени похода Пирра в Италию (280 г. до Р.X.). Событие не ознаменовалось начертанием договора на столбе, так как оно было не более как восстановлением исконных отношений, на время упраздненных македонскими владыками. Древнейшее известие о существовании ахейского союза приурочивается к 374/373 г. до Р.X. и находится у Страбона и Диодора Сицилийского 198*. После восстановления союза ахеяне как один народ упоминаются впервые в афинской надписи 266/265 г. до Р.X., когда к союзу не принадлежали еще Тегея, Мантинея, Орхомен, Кафии. Изданная и объясненная первый раз Рангави, надпись относится к так называемой Хремонидской войне 199*. Что союзные отношения существовали и раньше, доказывает такая же организация италийских колоний ахеян, выведенных туда в конце VIII в. до Р.Х.: Сибариса, Кротона и колонии последнего, Кавлонии. По примеру метрополии италийские города соорудили святилище Соборного Зевса, выбрали место для общих собраний и совещаний; формального договора с начертанием на столбе не было и здесь.
Однако ростом военной силы и политического влияния ахейский союз обязан был гораздо больше другим пелопоннесским республикам, соединившимся вокруг первоначального ядра и превосходившим города ахеян богатством и значением в Пелопоннесе. Обращение ахейского союза в сильную политическую организацию начинается присоединением к ней Сикиона и развивается по мере вступления в нее Коринфа, Аргоса, Мегалополя и других городов Аркадии. Правда, и в числе деятелей Этолии видное место занимали уроженцы локрского Навпакта и акарнанского Страта, как например стратеги Агелай и Ликиск 200*; но большинство этолийских стратегов выходили все-таки из среды самих этолян. Не то мы наблюдаем в ахейской федерации. После Марга из Каринии, первого единоличного стратега Ахаи (255 г. до Р.X.), направление союзной политике давали уроженцы новых городов союза: Сикиона, Аргоса и особенно Мегалополя. Достаточно напомнить, что сикионец Арат впервые вывел ахейскую федерацию за пределы собственной Ахаи, шестнадцать или семнадцать лет занимал должность союзного стратега и в течение тридцати трех лет был главным руководителем союзной политики; одним из влиятельнейших стратегов, трижды избираемым на эту должность, был Лидиад аргивянин; восемь раз был стратегом мегалополец Филопемен; продолжателями его политики явились также мегалопольцы Ликорт и Полибий; Диофан, Аристен, Диэй, имена которых связаны с позднейшим периодом независимости Ахаи, были тоже родом из Мегалополя. Из пятнадцати союзных стратегов, родина коих нам известна, только пять были собственные ахеяне: Архон и Ксенарх из Эгиры, Эперат из Фар, Ксенон из Патр и Калликрат из Леонтия; все прочие, притом более влиятельные, — из городов, примкнувших к союзу. Сам историк в следующих немногих словах резюмирует историю ахейского союза: «Начинателем и руководителем во всем этом предприятии должно почитать сикионца Арата, борцом и довершителем дела — мегалопольца Филопемена; утвердил и укрепил его на некоторое время Ликорт вместе с людьми, преследовавшими общие с ним цели» 201*. Зато ахейский патриотизм Мегалополя оказался выше всякого искушения. По словам Полибия, Клеомен никогда не находил ни одного сторонника или предателя ни в Мегалополе, ни в Стимфале, также аркадском городе 202*. Между тем в Пеллене, собственном ахейском городе, жители сами помогли Клеомену выгнать союзный гарнизон 203*. Словом, Сикион, Аргос и Мегалополь, а не Дима, Патры или Эгий, определяли судьбу и значение федерации.
По своему составу и положению входивших в него городов ахейский союз был несравненно ближе, нежели этолийский, пониманию и привычкам просвещенного гражданина эллинской республики. Тогда как объединительное движение этолян больше напоминает политику Рима, дарованием гражданства приобщавшего италийские племена к римской народности, в союзе ахейском цветущие города Пелопоннеса не утрачивали своей индивидуальности и взамен некоторых прав суверенитета приобретали со вступлением в союз новые средства для достижения своих целей и более широкое поле деятельности для выдающихся граждан. По сравнению с ахейским этолийский союз с преобладанием грубых этолян должен был представляться Полибию делом насилия и неправды, помимо других мотивов неприязненного отношения историка к Этолии. Историк не мог не иметь в виду притязаний Спарты на гегемонию, а равно расширения этолийской территории за счет соседей, когда писал: «Нигде в такой степени и с такою последовательностью, как в государственном устройстве ахеян, не были осуществлены равенство, свобода и вообще истинное народоправство». «Так как ни один из первоначальных участников не пользовался никаким преимуществом, напротив всякий вновь примыкающий вступал на совершенно равных правах, то устройство это быстро достигло поставленной заранее цели, ибо имело двоякую надежнейшую опору в равенстве и милосердии» 204*.
Однако преобладающая роль многих неахейских городов в ахейской федерации обязывала историка искать причин быстрого возрастания союза не столько в недрах первоначальной организации, сколько за ее пределами, в тогдашнем состоянии различных частей Пелопоннеса и их прежней истории. В одной из предыдущих глав мы старались свести вместе данные, свидетельствующие об успехах федеративного движения в Аркадии, особенно со времени основания Мегалополя (371—369 гг. до Р.X.); начала этого движения, теряются в более глубокой древности, на что указывает существование общеаркадского культа Зевса Ликейского и чеканка монет в V или даже в VI в. до Р.X. с надписью. Ко времени возобновления ахейского союза (284—280 гг. до Р.X.) привычки к согласному решению своих дел были очень сильны в аркадских городах и селениях, и от Павсания мы узнаем, что «аркадяне охотнее всех эллинов примкнули к союзу ахеян», чему предшествовал ряд совместных действий аркадян 205*. Вскоре по окончании пелопоннесской войны Аргос и Коринф решили образовать общую республику, симполитию, с одним именем, с общими границами и учреждениями; по Анталкидову миру (387 г. до Р.X.) аргивско-коринфская симполития распалась. В смысле сближения пелопоннесцев между собою должны были действовать многократные попытки Спарты образовать пелопоннесский союз под своей гегемонией, попытки, увенчавшиеся временным успехом перед войною с персами и во время пелопоннесской войны. Пятнадцать лет спустя после Анталкидова мира народы Пелопоннеса соединяются сначала под главенством фивян, потом одни для борьбы с общим врагом, Спартою. Страх спартанской гегемонии побудил аркадян, аргивян и мессенян призвать в Пелопоннес войска Филиппа II (346—344 гг. до Р.X.); враждою к Спарте внушены Полибию те слова укоризны и обличения, с какими он обращается против Демосфена за его чрезмерный афинский патриотизм и за невнимание к нуждам утесненных Спартою пелопоннесцев 206*. Унаследованная от предков ненависть к Спарте входит составным элементом в суждения нашего историка и о царе-реформаторе Клементе III, не говоря уже о Маханиде и Набиде. Родной город Полибия, по мысли основателей его Эпаминонда и Ликомеда, должен был оставаться навсегда оплотом свободы Пелопоннеса против посягательств Спарты.