Всеобщая история

Полибий

Таковы были важнейшие условия и антецеденты, споспешествовавшие распространению местного, племенного союза на большую часть Пелопоннеса и не оцененные по достоинству нашим историком. К этому присоединялись вековые взаимные отношения различных пелопоннесских республик, сглаживавшие мало-помалу племенную отчужденность и выдвигавшие на первый план политические интересы. Полибий только мимоходом кратко замечает, что «в прежние времена многие безуспешно пытались объединить пелопоннесцев во имя общего дела, но тогда каждый помышлял не об общей свободе, а о собственном преобладании» ²⁰⁷*.

Столь же недостаточно историк наш обращает внимания на другой мотив объединения пелопоннесцев в общей организации. Мотив этот — борьба против македонского владычества, опиравшегося на тиранию и иноземные гарнизоны в пелопоннесских городах. Деятельность Арата и союза в первую и самую плодотворную пору направлена была к освобождению городов от македонских гарнизонов и от тиранов. Первоначальный союз двенадцати, потом десяти ахейских городов распался главным образом по вине македонских царей. Так, еще Александр, сын Филиппа, уничтожил народоправство в Пеллене и заменил его тиранией борца Херона (335 г. до Р.X.), чем и следует объяснять воздержание пелленян от участия в восстании эллинов против Александра и в войне против наместника его Антипатра (323/322 г. до Р.X.). Он же посягал на союзные собрания ахеян и аркадян. Так, в одной из речей Гиперида против Демосфена упоминается о прибытии в Пелопоннес (324 г. до Р.X.) того самого Никанора, который в 114-ю олимпиаду возвестил на олимпийском празднестве волю Александра возвратить изгнанников в родные города. В Пелопоннес Никанор явился с указом об изгнанниках и о союзных собраниях ахеян и аркадян. Кассандр поставил гарнизоны в Патрах, Эгии, Димах (314 г. до Р.X.), место которых заступили гарнизоны Деметрия в 294 г. Союз давно уже был в упадке, когда Антигон Гонат объявил его расторгнутым (288 г. до Р.X.). Войною с эпирским царем Пирром и другими замешательствами в Македонии воспользовались четыре названных выше городка Ахаи для восстановления исконных союзных отношений (280 г. до Р.X.). Пять лет спустя

примкнули к союзу жители Эгия, выгнав из города македонский гарнизон. Вскоре после этого «возвратились к прежнему устройству» жители Буры по умерщвлении своего тирана, и каринийцы, тиран коих Исей добровольно отказался от единоличной власти и присоединил город к ахейскому союзу. Таким же, должно быть, способом вошли в союз и три остальных города Ахаи: Леонтий, Эгира, Пеллена. Как невелики были все эти города, показывает суждение поэта Иона о важнейшем из них — Эгии, служившем сборным местом союзников до 189 г. до Р.X.: «по населенности и значению он не имел права ни на третье, ни на четвертое, ниже на двенадцатое место в Элладе». Самые узы федерации были вначале довольно неопределенны, если жители Патр могли одни, а не совместно с прочими ахеянами участвовать в войне против галлов 278/277 г. до Р.X. В 251 г. к союзу примкнул Сикион, непосредственно перед тем освобожденный от тирании Аратом, а восемь лет спустя и Коринф, после того как из кремля его был удален насильно гарнизон Антигона Гоната и бежал тиран (243 г. до Р.X.). В том же году по удалении македонских гарнизонов присоединились к союзу Мегары, Трезена, Эпидавр. К этому времени приурочивается трезенская надпись о постановке статуи Арата в память освобождения Трезена; раньше надпись приурочивалась к Гермионе. Еще при жизни Деметрия (239—229 гг. до Р.X.), который всячески поддерживал тиранию в Пелопоннесе, мегалопольский тиран Лидиад по собственному почину сложил с себя власть и присоединил город к союзу (234/233 г. до Р.X.). После смерти Деметрия то же самое сделали тираны Аргоса, Гермионы и Флиунта. «Территория пятнадцати городов, — замечает Фримен, — простиралась теперь непрерывно от Ионийского моря до Эгейского, от мыса Аргоса до крайней оконечности аргивского полуострова. Ключ к Пелопоннесу был теперь в руках союза, цепи Эллады были порваны» ²⁰⁸*. Счет Фримена не совсем верен, ибо еще раньше Аргоса и самого Мегалополя приобретены были для союза Герея в Аркадии и Клеоны в Арголиде, а в одно время с Гермионою присоединилась и Эгина ²⁰⁹*. До начала Клеоменовой войны (228 г. до Р.X.) в ахейский союз вошли также Мантинея, Тегея, Орхомен, соединившиеся потом с этолянами и еще позже перешедшие на сторону Клеомена, а равно другие поселения аркадян, ибо аркадяне, по выражению Павсания, охотнее прочих эллинов примкнули к ахейскому союзу. По поводу упомянутой выше орхоменской надписи Диттенбергер с успехом доказывает, что присоединение Орхомена к союзу ахеян совершилось вскоре после отречения Лидиада от власти тирана, т.е. вскоре после 234/233 г. до Р.X ²¹⁰*. Известия древних о расширении территории ахейского союза путем изгнания македонских гарнизонов и низвержения или добровольного отречения тиранов, которые находили опору в македонских владыках, согласуются с замечанием Полибия: «Цель союза состояла в изгнании македонян из Пелопоннеса, в упразднении тирании и в обеспечении общей исконной свободы во всех городах», и Дюбуа тщетно силится доказать наперекор фактам и неоднократному заявлению нашего историка, что образование ахейского союза вовсе не означало пробуждения вражды эллинов против Македонии. Нельзя, конечно, согласиться с Фрименом, когда в ту отдаленную эпоху он переносит понятия и политические страсти своего времени, когда историю ахейского союза представляет себе как «борьбу федерализма с монархией, национальную борьбу Эллады против Македонии». Но не более прав и Дюбуа, отрицая борьбу с македонским владычеством, как один из руководящих мотивов в начальной истории ахейской федерации. Достаточно напомнить, что борьба Арата против македонской гегемонии перешла даже за пределы Пелопоннеса, и одним из похвальнейших своих подвигов он считал участие в освобождении Афин от гарнизона Деметрия. В собственных «Записках», послуживших источником для Плутарха и Павсания, восполняемых и исправляемых при помощи пирейской надписи в честь Эвриклида, Арат сильно преувеличивает свою роль в этом деле насчет начальника македонского гарнизона Диогена. Этого последнего, а не Арата афиняне почитали и чествовали как своего избавителя ²¹¹*.

Не обращая должного внимания на благоприятно сложившиеся для Ахаи внешние условия, Полибий тем самым вынужден был искать ответа на занимавший его вопрос в исключительных достоинствах ахейского племени, причем неминуемо впадал в преувеличения и неточности. Историк сознается, что ахейский народ сам по себе не выдавался над другими народами ни обширностью занимаемой территории, ни большим числом городов, ни богатством, ни военными доблестями, что ахеяне были слабее почти всех эллинов, не говоря уже об аркадянах или лакедемонянах. «Каким же образом, — спрашивает себя Полибий, — и по какой причине народы только что названные и все прочие пелопоннесцы соглашались теперь участвовать в союзе ахеян и именовать себя ахеянами ²¹²*?» Ввиду сказанного выше, казалось бы, достаточно было поставить такой вопрос для того, чтобы внимание историка обратилось к тогдашнему состоянию Пелопоннеса и здесь искало бы разгадки удивительного на первый взгляд явления. Тогда и оказалось бы, что относительная слабость ахеян, исключавшая возможность притязаний их на гегемонию или господство, составляла одно из важных условий преуспеяния ахейской федерации. Потом отсутствие сильных, богатых городов на ахейской территории облегчало возникновение организации на основе равного участия всех членов в общих делах и одинакового отречения от некоторых прав верховности. Мы уже знаем, что федерация аркадян на первых же порах своего существования сильно страдала от соперничества больших городов с Мегалополем. Слабое сравнительно с другими частями Эллады развитие местных интересов и городской обособленности давало ахеянам возможность сохранить старые привычки к совместному решению дел целого племени в большей силе и неприкосновенности. Вместо всего этого Полибий выдвигает на передний план добродушие, честность и неизменное благородство ахеян как основную причину роста ахейской федерации. В подтверждение того, что эти качества были искони присущи ахеянам, историк приводит некоторые факты из прошлого их, а именно: обращение италийских эллинов к ахеянам за содействием к водворению у них порядка и взаимного согласия, перенесение на почву Италии союзных ахейских отношений и наконец призвание ахеян в третейские судьи для разрешения споров между ахеянами и лакедемонянами ²¹³*. Историк не замечает того, что предпочтение ахеян со стороны италийских эллинов определялось зависимостью этих последних от ахейских городов как колонистов от своих метрополий; сибаритяне, кротонцы и кавлониаты только пересадили в Италию союзные учреждения родины. Что касается выбора ахеян в третейские судьи, то подобной чести удостаивались обыкновенно слабейшие эллинские народы, к тому же не заинтересованные прямо в подлежащем суду их споре. Таким образом, во всех случаях, сообщенных Полибием, нет места исключительным добродетелям ахейского племени. Самое уверение Полибия, будто по низвержении царей правление ахеян было непрерывно демократическое, не оправдывается показаниями Фукидида и Ксенофонта об олигархии в ахейских городах ²¹⁴*.

Образование ахейского союза и дальнейшие успехи его определялись не только внутренним состоянием Пелопоннеса и положением в нем македонян, но и тогдашними отношениями между династиями македонскою и египетскою. С первых шагов своей политической деятельности Арат находил сильную поддержку у царей Египта, Птоломеев Филадельфа и Эвергета, которые поощряли успехи новой организации, как более всего опасной Антигонидам. В разное время Арат получил от египетского двора 175 талантов, каковые суммы помогли ему привести к благополучному концу и дело освобождения родного Сикиона. Около 242 г. до Р.X. по его настоянию заключен был ахеянами союз с Птолемеем Эвергетом с присвоением египетскому царю звания военачальника на суше и на море, кажется, с этого же времени Арат получал от Птолемея Эвергета по шести талантов ежегодно. Теснимый Клеоменом, он долго медлил с призванием Антигона в Пелопоннес, между прочим, из опасения утратить через то дружбу и поддержку египетского царя. Этот последний действительно перенес свои милости на Клеомена, как скоро убедился, что вражда ахеян к македонской династии уступила место сближению и союзу ²¹⁵*. Таким образом, судьба ахейской федерации с самого начала определялась гораздо больше сложившимися к тому времени отношениями внутри Пелопоннеса и за его пределами, нежели природными добродетелями ахеян или личными качествами вождей их, на которых также настаивает Полибий. Вернее судил о себе сам Арат, когда говорил, что «не столько он властвует над обстоятельствами, сколько обстоятельства над ним» ²¹⁶*.

Поворотным моментом в истории ахейского союза и вместе непосильным испытанием для него была Клеоменова война (227—221 гг. до Р.X.). Начавшись между двумя важнейшими государствами, Спартою и ахейским союзом ²¹⁷*, она кончилась так, как и раньше кончались домашние распри эллинов: призванием на помощь той самой чужеземной силы, освобождение от которой было, казалось, целью и душою объединительного движения пелопоннесцев. Ахейский союз не выдержал испытания; в недрах его обнаружились раздор и борьба противоположных интересов; примирить их и направить хотя бы временно к одной высшей цели не сумели ни вожди ахеян, ни спартанский царь-революционер. Как всякая революция, не опирающаяся на широкий план органических преобразований, переворот Клеомена воодушевил народные массы Пелопоннеса лишь на первых порах; с другой стороны. Арат оказался бессильным совладать с новым движением, врывавшимся извне в ахейскую федерацию и грозившим гибелью делу рук его. В результате получились властное вмешательство македонской династии во внутренние отношения Пелопоннеса и утрата для эллинов свободы действия. Клеоменова война ознаменовалась социально-экономическим брожением в важнейших городах союза; оно, как бывало и раньше в Элладе, побуждало недовольных искать поддержки во враждебном государстве, на сей раз в Спарте, хотя бы с потерею некоторой доли политической самостоятельности, зато в надежде вознаградить себя имущественным равенством внутри общины; брожение, обнаружившее неустойчивость союзных связей в среде ахеян, вызвало со стороны союзной

власти ряд насильственных мер, конфискацию имущества, кровопролитие, даже уничтожение целого города; выборный и ответственный стратег союза возведен в самодержавного вождя и наделен стражею телохранителей наподобие тирана.

Полибий под влиянием «Записок» Арата нападает с ожесточением на этолян, которые будто бы не устыдились заключить тройственный союз с Антигоном и Клеоменом с целью расторгнуть ахейскую федерацию, поделив между собою ее территорию, и были как бы виновниками войны. Коварными замыслами этолян историк старается оправдать обращение Арата к Антигону. Но дело в том, что этоляне дальше замыслов, — если еще таковые были, — не пошли ни перед началом Клеоменовой войны, ни во время ее. Тот же Арат не стал бы искать союза у союзников Спарты в самую трудную для себя пору; этоляне, правда, отказали ему в просимой помощи против Клеомена, упоминание о чем находим у Плутарха, но по-прежнему занимали нейтральное положение ²¹⁸*. Что этоляне действительно не участвовали в войне и не состояли в союзе с Антигоном, это дает ясно понять сам Полибий в нескольких местах своей истории: мегалопольские послы, отправившиеся к Антигону для переговоров по внушению Арата (224 г. до Р.X.), только угрожают тем, что этоляне могут выйти «из теперешнего покойного положения». Далее, когда Антигон выступил в поход на помощь ахеянам (223 г. до Р.X.), этоляне предупредили его, что встретят македонян с оружием в руках, если те попытаются пройти в Пелопоннес сухим путем, и тем вынудили Антигона переправить свои войска морем через Эврип и Эвбею. После несчастного сражения при Селласии (221 г. до Р.X.) бежавший в Александрию Клеомен только мечтал о возможности союза Спарты с этолянами против ахеян и македонян; но ни он, ни впоследствии этолийский посол Хленей ни одним словом не упоминают о союзных действиях этолян и лакедемонян в царствование Клеомена. Напротив, благодаря Плутарху мы знаем, что в пору спартанской революции (225 г. до Р.X.) этот самый Клеомен был враждебно настроен против этолян.

Словом, трудность положения, в котором очутился Арат и с ним вместе ахейский союз в борьбе с Клеоменом, создана была не этолянами. Замыслы этолян о тройственном союзе так и не осуществились вплоть до 218 г. до Р.X., и опасения мегалопольских послов, что ахеянам придется вести войну не с одним Клеоменом, но и с этолянами, не оправдались к тому времени, когда союзное ахейское собрание решило призвать Антигона в Пелопоннес и предоставить ему главнокомандование союзными войсками. Источник затруднений лежал глубже и ближе — во внутренних отношениях ахейской федерации. Он остался не выясненным для Полибия; еще меньше понимал его Арат, известия которого об этой эпохе исправляются отчасти и пополняются историком из других источников. Полибий был еще слишком близок к описываемым событиям, чтобы стать в свободное, критическое отношение и к личности основателя ахейского союза, и к его мероприятиям. Рассказ его о Клеоменовой войне (II 45—70) представляет яркий образчик того рода историографии, в котором необходимо возможно строже различать самое изложение фактов, обстоятельное, ясное и вообще правдивое, с одной стороны, и субъективное освещение и объяснение их — с другой. Позднейшим критикам не удалось уличить Полибия в сознательной лжи и умышленном извращении фактов; но вне всякого сомнения находится зависимость его от «Записок» Арата и вследствие того односторонность освещения некоторых событий и особенно противников вождя ахеян ²¹⁹*. Правдивость Полибия находит себе очевиднейшее подтверждение в том, что он без пощады разоблачает двусмысленное и двуличное поведение Арата по отношению и к македонскому царю, и к ахейскому народу, и в особенности к Коринфу, то самое, что скрыл Арат в своих «Записках».

Если Полибий вслед за Аратом негодует на этолян за коварные замыслы и враждебные действия против ахеян, то для наблюдателя более отдаленного поведение союзных властей ахейских с Аратом во главе представляет, если не больше, то никак не меньше ошибок и несправедливого насилия. Как бы в ответ на замыслы этолян Арат весною 227 г. до Р.X. совершил вооруженное вторжение в Элиду, находившуюся в дружественном союзе с Этолией, что равнялось вызову, обращенному против самих этолян ²²⁰*. Вообще первый период войны до революции в Спарте (225 г. до Р.X.) прошел в нескольких захватах с одной и другой стороны и в нескольких сражениях: те и другие доказали военное превосходство Клеомена и ловкость Арата в захвате городов путем хитрости и тайных сношений с изменниками. Важнейшим делом этого периода было отнятие у Клеомена Мантинеи, первоначально союзного ахейского города. Властью союзного стратега Арат даровал право гражданства мантинейским обывателям в видах, разумеется, усиления ахейской партии и поставил здесь союзный гарнизон и наемное войско для обеспечения верности завоеванного города. Таким образом, один из сильнейших городов Пелопоннеса низведен был на положение подчиненного члена союза; внутренние отношения его устраивались сообразно целям союзной власти. Понятно, что город воспользовался первым случаем к отпадению, или точнее, к возвращению себе политической независимости. Когда по совершении переворота Клеомен снова появился на поле сражения, жители Мантинеи отдались ему добровольно, часть союзного гарнизона перебили, остальных ахеян выгнали из города. Нельзя при этом обойти молчанием, что, по словам самого же Полибия, передача города Клеомену была последствием междоусобной распри и, следовательно, делом, одной из партий, на время восторжествовавшей над сторонниками принадлежности к союзу, а не «тяжким и преступным вероломством» всех мантинеян, как выражается Полибий. Жертвою междоусобной распри пала, вероятно, и часть гарнизона. Впоследствии (222 г. до Р.X.) ахеяне при помощи Антигона отвоевали Мантинею у Клеомена и жестоко покарали город. Как ни старается Полибий смягчить нарисованную Филархом картину бедствий, постигших в это время мантинеян, непререкаемым остается тот факт, что кара постигла всех мантинеян без различия пола, возраста, состояния и простиралась не на современников только, но на вечные времена, на все последующие поколения. Самый город переименован был в угоду могущественному союзнику в Антигонию. Если описание Филарха страдало обычными у этого писателя риторическими прикрасами, то и возражения Полибия не менее того обличают крайнее усилие подыскать оправдание в общих рассуждениях о людской неблагодарности и о суровых правах победителя. Рассказ Плутарха занимает середину между крайностями, и факты, им сообщенные, менее всего свидетельствуют о добросердечии Арата и ахеян. «Обращение ахеян с Мантинеей признавалось несогласным с достоинством эллинов, — рассказывает Плутарх. — И в самом деле, руками Антигона овладев мантинейцами, они умертвили влиятельнейших и знатнейших граждан, остальных частью продали, частью заковали в цепи и отправили в Македонию, детей и женщин обратили в рабство, причем третью долю вырученных от продажи денег взяли себе, а две трети предоставили македонянам. Но это можно бы еще оправдать требованием возмездия; ибо хотя и жестоко поступать так в состоянии раздражения с единоплеменниками и единокровными, но, по словам Симонида, в бедственном положении сладостно и нежестоко доставлять врачевание и удовлетворение душе больной, как бы снедаемой пламенем. Однако то, что потом учинил Арат с городом, не может быть оправдано ни благовидными доводами, ни трудностью положения, именно: когда аргивяне получили этот город в дар от Антигона и постановили заселить его снова. Арат, будучи выбран в вожди колонии и занимая должность стратега, настоял на том, чтобы город не именовался более Мантинеей, но Антигонией, имя, которое он удерживает до сих пор. Так “восхитительная Мантинея” стерта была с лица земли, думается нам, по вине Арата и продолжает по настоящее время называться именем своих палачей и истребителей ее граждан» ²²¹*. Участь Мантинеи близко напоминает последовавшую в 146 г. до Р.X. гибель другого, еще более знаменитого города, Коринфа, с тою разницею, что Коринф был разрушен до основания и восстановление его возбранено было врагами ахеян и завоевателями Эллады, римлянами.

Однако добровольная сдача Мантинеи Клеомену открывала собою целый ряд тяжелых потерь и неудач для ахеян и Арата. По мере того как росло в массах сочувствие к смелому преобразователю Спарты, убывали силы Арата и его влияние в союзе, и он, еще не дождавшись какого-либо большого сражения, решил заручиться союзом Антигона на случай новых опасностей. При посредстве мегалопольских друзей Арат начал тайные переговоры с царем Македонии, тайные не только потому, что, как рассказывает Полибий, он опасался вызвать противодействие своим замыслам со стороны Клеомена и этолян и показать себя перед ахеянами человеком, ищущим помощи у врагов, но и потому главным образом, что не мог пока рассчитывать на принятие ахейским собранием открытого предложения о союзе с Антигоном. Помимо того, что ахеяне считали для себя наиболее почетным вести войну одним, без союзников, и желали сохранить дружбу Птолемея Эвергета, помимо этого, ахеяне и, прежде всего, коринфяне должны были бы увидеть в таком предложении прямую измену союзу, посягательство на целость и неприкосновенность его территории.

Верность Мегалополя союзу не подлежала сомнению. Первый шаг к сближению ахеян с Антигоном сделан был Аратом с искусством тонкого дипломата. Мегалопольские друзья его, снабженные тайными полномочиями от Арата, возвратились от македонского царя с положительными известиями о дружественном его настроении и о готовности помочь Мегалополю, если последует на то согласие ахейского собрания. Мегалопольцы, с одной стороны, жестоко теснимые лакедемонянами, с другой — более прочих ахеян связанные с македонской династией взаимными услугами с давнего времени, предлагали народному собранию ахеян не медлить с призванием Антигона в Пелопоннес и тут же предоставить ему верховное ведение дел союза. Арат хорошо знал, что помощь царя может быть куплена ценою Акрокоринфа, того самого кремля, с отнятием которого у Антигона Гоната соединены были самые славные дни в его жизни. Антигон понимал Арата, когда этот последний через мегалопольских послов обещал в неопределенных выражениях разрешить вопрос о гарантиях к обоюдному удовольствию; для него было достаточно, что договор о вознаграждении откладывался до той решительной минуты, когда Арату нельзя будет выбирать и колебаться. Предложение мегалопольцев о призвании Антигона было принято ахейским собранием, тем самым осуществлялось затаенное в глубине души желание Арата, чтобы почин в обращении к «врагам» исходил не от него, а от самого ахейского народа. Эта главная цель была достигнута. Тогда Арат выступил с патриотическим увещанием к народу: до поры до времени вести войну собственными силами, испытать раньше все средства и только тогда искать помощи у «друзей», когда собственные усилия не увенчаются успехом ²²²*. Руками мегалопольцев, путем сокрытых переговоров для ахеян Арат достиг того, что народ взирал на Антигона как на дружественного государя, и союзное войско ахеян готово было стать под его начальство. Достойно внимания, что Полибий ни одним словом не упоминает о том, чтобы Арат, до принятия ли решения, или после, возбуждал вопрос о вознаграждении Антигона за услугу. На этом вопросе он ясно провидел крушение всех своих планов.