Всеобщая история
Шрифт:
Вскоре после этого произошла битва между Димою и Фарами при Гекатомбее, кончившаяся жестоким поражением Арата. На происходившем вслед за сим собрании ахеяне единодушно постановили обратиться к Антигону, и Арат отправил послом к царю своего сына кончить переговоры о помощи. Теперь, как и прежде, не было речи в собрании о гарантиях договора, каких может потребовать Антигон от ахейского союза; вопрос о них возбужден был только после принятия окончательного решения, причем сразу обнаружилось, что союзу предстоит пожертвовать Коринфом, раз он желает пользоваться войсками Антигона. Дело было отложено до выяснения вопроса о залоге со стороны ахеян, ибо отдать коринфян насильно в руки македонян ахеяне не решались. Но теперь Антигон еще более убедился в готовности Арата загладить старую вину и отдать ему Акрокоринф обратно 223*. Арат поспешил отправить к нему родного сына, и если ахеяне не звали тотчас царя, то не по вине Арата. Настроение вождя и руководителя ахеян вполне раскрывает перед нами Полибий несколькими строками ниже, в кратком упоминании о третьем постановлении ахеян — заключить союз с Антигоном, после того уже, как в Коринфе возобладала партия Клеомена, призывавшая его в город; на Акрокоринфе все еще держался союзный гарнизон ахеян. Поведение коринфян, по словам историка, «давало ахеянам благовидный предлог и повод к действию; за него-то и ухватился Арат и предложил Антигону Акрокоринф, чем избавлял себя от тяготевшей на нем вины перед домом македонян, давал
В оценке этого хода Аратовой дипломатии, ставшего роковым для свободы эллинов, новые историки сильно разногласят между собою. Например, Шорн, Фримен, Дройзен, Герцберг, не говоря уже о Брандштетере и Лукасе, вслед за Плутархом осуждают Арата за то, что упорством в противодействии Клеомену и отказом уступить руководящую роль более даровитому и более счастливому сопернику, он накликал чужеземное иго на Пелопоннес и через него на всю Элладу, тем самым погубил свободу эллинов. Напротив, Васильевский, Клат, Дюбуа стараются найти оправдание для Арата в его отрицательном отношении к социальным замыслам Клеомена, в родстве и взаимной близости македонян и эллинов, которые давно уже не были чужими друг другу народами, в том наконец, что Клеомен и Арат представляли собою воплощение непримиримых политических и социальных начал 224*. Не защищая Арата и не нападая на него, не вдаваясь в туманные соображения о том, что сталось бы с Элладою, если бы Арат предоставил гегемонию над союзом Клеомену, мы обязаны только подвести итоги бесспорным фактам, а факты эти свидетельствуют, что Арат собственными руками разрушал дело, которое создано было при его деятельном участии и руководстве; он отдавал во власть тиранов и македонских гарнизонов те самые города, которые раньше освобождал с геройским самоотвержением и настойчивостью. Сообщаемые Полибием и Плутархом данные не оставляют на этот счет никакого сомнения. Плохой воин и полководец, «наполнивший Пелопоннес трофеями врагов»; что мог противопоставить Арат обаятельной личности спартанского царя, если он к тому же помышлял об отсечении от союза одного из главнейших его членов и тем решался купить помощь Антигона? То, что составляло душу объединительного движения, теперь отлетало от ахейского союза, и сопротивление Арата Клеомену, а равно отказ его принять гегемонию царя Спарты утрачивали теперь всякое оправдание; помощь Антигона означала, как вскоре и обнаружилось на деле, подчинение эллинов видам македонской династии. Между тем каждый эллин, сколько-нибудь уважающий благородство своего происхождения, допускал гегемонию последнего спартанца охотнее, нежели первого македонянина.
Правда, Клеомен обращал к себе массы пелопоннесского населения надеждами на социальный и экономический переворот, но и благомыслящие элементы в Ахае отвращались от своего вождя под давлением его новой, македонской политики. Как рассказывает Плутарх, сношение между ахеянами и Клеоменом не состоялось в решительную минуту благодаря главным образом проискам Арата, ибо к тому времени (224/223 г. до Р.X.) договор его с Антигоном заключен был окончательно, и он постарался не допустить Клеомена на собрание ахеян в Аргосе: там царь Спарты мог легко увлечь народ на свою сторону. Для читателя ясно, что политика главы союза далеко не отвечала настроению большинства. «Засим, — продолжает биограф Арата и Клеомена, — смута распространилась среди ахеян, и началось отпадение городов, ибо масса народная питала надежду на раздел полей и уничтожение долгов, знатные сильно тяготились Аратом, наконец, иных возмущало призвание македонян в Пелопоннес» 225*.
Первым последствием сближения ахеян с Антигоном через Арата и Мегалополь был переход Птолемея со всеми его денежными средствами на сторону Клеомена, и вскоре засим последовала несчастная для Арата битва при Гекатомбее, в которой приняли участие все союзные войска 226*. В то время, когда настоятельно требовалось единодушие и напряжение сил в одну сторону, ахеяне впадали в раздумье и нерешительность под влиянием крутого поворота во внешней политике. Заключить союз с Антигоном оказалось невозможным, не пожертвовав Акрокоринфом, и большинство ахеян, но не Арат, предпочло примириться с Клеоменом на условии признания царя Спарты гегемоном союза. Переговоры с Клеоменом приходили к благополучному концу, пока Арат, добровольно отказавшийся от предложенной ему стратегии, не стоял у власти, и затем в ближайшую стратегию Арата и главным образом благодаря ему кончились ничем или — вернее — обоюдосторонним недовольством и раздражением 227*.
Теперь-то наступили события, поколебавшие самые основы ахейской федерации. В сравнении с ними потеря Мантинеи была маловажною подробностью: ведь и до Клеоменовой войны город этот находился в слабой связи с союзом, если вначале он перешел к этолянам, потом к Клеомену. Вслед за возобновлением военных действий обнаружилась измена в Сикионе, и город едва не был взят царем Спарты; пала Пеллена, причем изгнан был союзный стратег, быть может, сам Арат, взяты Феней и Пентелий. Тотчас после этого примкнули к Клеомену аргосцы и ввели в свой город спартанский гарнизон флиунтяне; многие сикионяне и коринфяне вели открыто переговоры с Клеоменом о сдаче. «Тяжелое смущение вдруг овладело Аратом, — замечает Плутарх, — ибо он видел, что Пелопоннес потрясен, и склонные к переменам граждане поднимают восстание в городах» 228*. Ахейский союз распадался не только в тех частях, которые были приобретены в разное время, как это представлялось Плутарху, но и в первоначальном своем составе: Пеллена была собственным городом ахеян. Эпидавр, Гермиона, Трезена добровольно передались Клеомену. С появлением его на Коринфском перешейке мегаряне отделились от Ахаи и «с согласия ахеян» вошли в беотийский союз 229*. Мало согласуется следующая характеристика союзных отношений у Полибия с теми самыми историческими данными, которыми мы обязаны главным образом ему же: «Эта форма правления (союзное устройство ахеян), — говорит историк, — усвоена была некоторыми пелопоннесцами по собственному почину; многие привлечены были посредством увещания и доводов рассудка; наконец и те, которых ахеяне при удобном случае заставили примкнуть к союзу, весьма скоро нашли для себя удобным вынужденное вначале устройство» 230*.
Что было бы с Пелопоннесом и Элладою в том случае, если бы Арат согласился уступить Клеомену руководящую роль в Пелопоннесе, мы загадывать не станем. Верно одно, что он не оправдал бы опасений одних и упований других на насильственный раздел имуществ. Плутарх положительно свидетельствует, что возвращение Аргоса от Клеомена в ахейский союз совершилось при участии самого аргивского народа, недовольного тем, что Клеомен вопреки ожиданиям не уничтожил долговых обязательств 231*. Если бы Арат твердо верил в превосходство союзных учреждений, то он мог бы спокойно рассчитывать на то, что гегемония Клеомена сама собою уступила бы место первоначальному союзному устройству. Потом, ни на чем не основанным кажется нам предположение некоторых новых историков, будто прежние тираны пелопоннесских городов находили себе поддержку в Клеомене. Напротив, тирания давно уже опиралась на македонские гарнизоны и на деньги македонских царей; следовательно, если в Клеоменову войну бывшие тираны и подняли голову, то случилось это не по вине Клеомена, а благодаря македонской политике Арата. Тогда как Антигон Досон
Вскоре по вступлении в Пелопоннес Антигон занял положение не равноправного союзника, но господина ахеян. В Аргосе он устроил дела по своему усмотрению и явился на собрание в Эгий, где и были приняты предложенные им условия союза (223/222 г. до Р.X.). Прежде всего, Антигон провозглашен был главою нового союза, в состав которого наряду с другими эллинскими народами входили и ахеяне; царю отдан был не только кремль коринфский, но и самый город; сношения с прочими государствами ахеяне могли вести впредь не иначе, как с согласия Антигона; расходы по содержанию македонского войска, а равно по устроению игр и иных празднеств, разумеется, в честь могущественного союзника падали на ахеян 233*. «Так позорно кончилось благородное возбуждение эллинов, — восклицает Дройзен, — которое за тридцать лет до того предвещало, казалось, новую эру Элладе; омерзительно представить себе, что эти некогда свободные народы превозносили властителя, а он, сильный и ясно понимающий, что делает, не трудился даже поморочить их обещаниями свободы, что они дарили ему Коринф, как будто это была ничтожная деревенька, постановляли чествовать его, как божество, торжественными процессиями, играми, жертвоприношениями. И всем этим руководил Арат». По мере военных успехов росла власть Антигона, обнаруживалась зависимость эллинов от царя, и пределы ахейского союза сократились. Коринф и Орхомен получили македонские гарнизоны; Мантинея переименована в Антигонию и подарена Аргосу; Магары остались в беотийском союзе; в завоеванной Спарте восстановлено доклеоменовское устройство, за отсутствием царя — Клеомен бежал в Александрию — превратившееся в чистую олигархию; партия-то олигархов и считала избавление от Клеомена освобождением Спарты; начальником города Гераклидов Антигон назначил беотийца Брахилла. Для наблюдения за интересами македонской династии во всем Пелопоннесе поставлен был некий Таврион; позже, при Филиппе V, такого же положения добивался для себя один из приближенных царя Апелла. Предупредительность Арата к Антигону выразилась и в том еще, что по взятии Аргоса он предложил подарить царю имущества аргивских граждан, передавших было город Клеомену.
Вскоре после битвы при Селласии (июль 221 г. до Р.X.), живо описанной по Плутарху и Полибию В. Г. Васильевским, Антигон умер, но дело рук его перешло по наследству к юному Филиппу V, сыну Деметрия II. Ахеяне оставались в союзе, образовавшемся при Антигоне и во главе имевшем царя Македонии. В битве при Селласии кроме македонян и наемников участвовали под командою Антигона ахеяне, мегалопольцы, беотяне, эпироты, акарнаны; завоеванная Спарта тоже вошла в новый союз. Все эти народы, по имени свободные союзники Македонии, на самом деле находились в подчинении у македонской династии, потеряли право почина во внешней политике и служили лишь династическим целям македонской политики. Скрепленный клятвою договор между ахейцами, эпиротами, фокидянами, македонянами, беотянами, акарнанами и фессалийцами был в действительности восстановлением македонской гегемонии времен Филиппа и Александра Великого.
Как в конце IV в. до Р.X., так и теперь носителями преданий независимой и самодовлеющей Эллады оставались одни этоляне, если не считать афинян, которые по освобождении от македонского ига держались в стороне от общего движения эллинов и в своем поведении сообразовались с видами египетской династии. Македонии оставалось сломить сопротивление Этолии, с которою союзническими отношениями связаны были Элида и Мессения в Пелопоннесе, и вся Эллада обратилась бы в подчиненную македонским владыкам страну. Разрешение этой последней задачи, столь удачно начатое Антигоном Досоном при участии Арата и ахейского союза, выпало на долю семнадцатилетнего Филиппа V. Для достижения гегемонии над значительною частью Пелопоннеса и Эллады Антигон воспользовался враждою между Аратом и Клеоменом; дальнейшему упрочению македонского господства помогла давняя ненависть того же Арата к этолянам. Так называемая союзническая, или этолийская, война (220—217 г. до Р.X.), начавшаяся вскоре за усмирением Спарты, показала воочию, как мало к тому времени эллины, и в частности ахеяне с Аратом во главе, располагали политическою свободою в смысле эллинском. Само собою разумеется, война эта должна была составить последний акт той борьбы македонской династии за гегемонию в Элладе, которая на время была прервана образованием ахейской федерации и окончательному завершению которой долгое время препятствовали этоляне. Царь Македонии не только был военачальником всех союзных сил во время войны; ему принадлежала руководящая роль в самих приготовлениях к ней, в наборе войск, в определении контингентов, какие должны были доставить союзники, и пр. Поэтому союзническая война была на самом деле войною Филиппа против этолян, причем эллины, впереди всех ахеяне, были его союзниками, несвободными и покорными. В одном месте Полибий и говорит, что союзническую войну «предпринял в союзе с ахеянами сын Деметрия и отец Персея Филипп». В других случаях он называет ее войною ахеян и Филиппа против этолян 234*, и лишь опять в одном месте войною эллинов с этолянами. Только первое из этих обозначений должно считать точным. По словам Полибия, не только союзники Филиппа, но и все эллины возлагали упования на мягкость и великодушие царя.
Союзническая война составляет для Полибия исходный пункт всего повествования; историк излагает ее с достаточными подробностями, что дает читателю возможность самому определить подлинный смысл и значение излагаемых событий. Разделяя вражду Арата к этолянам и одобряя наступательные действия Филиппа на этолян, Полибий не замечает того, что все это предприятие ведено было собственно Филиппом, что кончилось оно ослаблением не одних этолян, но и ахеян и эллинов вообще и рядом с этим усилением Македонии и утверждением господства македонских царей в Элладе. Есть основание предполагать, что и предшественник Филиппа, Антигон Досон, заботился о разъединении этолян и ахеян, ибо этим путем устранялась возможность единой эллинской политики 235*.