Вслед за героем
Шрифт:
Гостеприимный ординарец действует быстро: рядом с пиалой появляется пачка галет и горсточка изюму.
— А вот ташкентских лепешек в нашем хозяйстве нет, — говорит он, как бы извиняясь, и, подойдя к двери, останавливается, прислонившись к косяку.
Я поблагодарил его и, сделав несколько глотков, стал ждать, что еще расскажет ординарец. Ждать не пришлось. Он был рад поговорить на родном языке.
— Для русских у меня всегда есть черный чай. Кок-чай они не любят… У каждого народа свои привычки. Вот немцы, говорят, один кофе пьют. Эх-хе-хе! А что может быть лучше плова из
— Вы, что же, поваром раньше служили? — полюбопытствовал я.
— Никогда в жизни поваром не работал, — засмеялся ординарец. — Я раньше был известным человеком в Узбекистане. В газетах писали, портрет печатали. Мое дело — хлопок. Мое звено меньше сорока центнеров с гектара никогда не собирало. А если тридцать, так это уже позор всему звену.
— А вот за войну, — продолжал ординарец, — много специальностей переменил. Сначала был бронебойщиком, потом сапером. А вот к майору Абдурахманову попал, тут он меня за пулемет посадил. В пулеметчиках я и тяжелое ранение получил. А после госпиталя потянуло меня опять к родным гвардейцам. Только уже прежней сноровки не стало. Тут майор меня к себе определил…
— Ну, как чай? — вдруг оборвал он свое повествование.
— Настоящий ташкентский, из чайханы, — похвалил я.
— Пейте еще, — он тем же быстрым манером исчез за дверью и, возвратившись, вновь поставил передо мной дымящуюся ароматом чая пиалу.
Опершись снова о дверной косяк, ординарец собрался продолжать рассказ. Я готов был с интересом слушать его. Он помог бы мне собрать кое-какие важные черточки из жизни своего командира, из быта его славных гвардейцев.
Но в это время я увидел сквозь зелень листвы, как на голубой эмали неба промелькнула какая-то тень, за ней другая, третья. Угрожающий рев моторов повис над нами. Мы молча ожидали, что вот-вот начнут свой разговор зенитки и пулеметы. Если фрицы заметят наши танки, то уж, безусловно, не обойдется без бомбежки.
Вдруг гул моторов стал затихать, а на дворе послышались громкие голоса.
Кто-то продолжал давно начатый разговор и, уже подходя к нашему дому, заканчивал в весьма энергичных выражениях.
— …И передай ему, что если он, чтоб ему лыхо було, ще раз нарушит приказ майора, я с ним сам побалакаю.
Послышались шаги на крыльце, а вслед за ними раздался еще более громкий голос:
— Самсонова пошлите ко мне.
Дверь с шумом открылась и в комнату стремительно вошел высокого роста офицер. Из-под фуражки, сдвинутой на затылок, выбивался светлый льняной чуб, а из-под таких же светлых бровей на меня уставились серо-стальные глаза с пронзительно черными зрачками.
— Эге! — воскликнул он, удивившись, — еще один приятный незнакомец! Давайте скорее знакомиться, чтобы не было больше незнакомцев!
Его большой рот с пухлыми губами раздвинулся в приятнейшей улыбке, показывая ряд крупных белых зубов.
— Старший лейтенант Головня!
Я об этом уже догадался, услышав его украинское произношение. Подробно изложив старшему лейтенанту цель своего прибытия, я тут же осведомился о том, скоро ли смогу увидеть майора Абдурахманова.
Головня стоял передо мной, упершись руками в бока и с откровенным любопытством рассматривал меня.
— А воевать вы не боитесь? — вместо ответа спросил он. Понимая, что этот вопрос может вызвать нежелательную реакцию, он тут же поспешил добавить:
— Только, я прошу вас, не обижайтесь. Я воюю четвертый год и не раз видел военных корреспондентов, но в первый раз вижу военного корреспондента, прибывшего с танковым десантом.
И он с силой еще раз пожал мне руку.
— Ну, сидайте! Вахаб, чаем поил?.. Всем хорош ординарец, вот только галушки и вареники делать не умеет…
Разговаривая, Головня снимал с себя ремни, сумку, пистолет, гимнастерку и, оставшись в одной нижней рубашке, сказал:
— Прошу прощения! Хочу немного отдохнуть. А когда я обвешан всей этой амуницией, чувствую себя, как в упряжке… Да, вы спрашивали, кажется, когда здесь будет майор Абдурахманов. Вы извините, что я не ответил сразу. Выигрывал время, хотел точнее ответить на ваш вопрос. Но как тут умом ни раскидывай, как ни прикидывай, а ничего определенно сказать нельзя.
Дверь открылась, и мощный бас протрубил:
— Разрешите войти.
— Самсонов, не гуди!
— Есть не гудеть! —ив комнату вошел человек огромного роста. Обладатель мощного баса старшина Самсонов был еще совсем молод. Яркий румянец заливал его щеки. Кончик носа, по-мальчишески вздернутый кверху, облупился, как это бывает у ребят в жаркую летнюю пору.
Рукава гимнастерки были ему коротки, а голенища сапог кончались где-то на середине между ступнями и коленями.
Своим телом он совсем загородил дверь. Ординарец Вахаб ворчал за его спиной:
— Ну ты, Собор, подайся в сторону.
Самсонов ответил, добродушно улыбаясь:
— Проходи, чайханщик…
Как я узнал впоследствии, старшину Самсонова товарищи в шутку прозвали за его рост и комплекцию Собором Парижской богоматери. Однако это прозвище его боевые друзья произносили скорее с уважением, чем с насмешкой.
— Связи с ротой капитана Александрова все еще нема? — спросил Головня.
— Никак нет, — ответил Самсонов и опустил голову. Видно было, что это его очень беспокоит.
— Пошли связистов, может быть удастся найти место разрыва. Сам не ходи… Ты здесь нужен будешь. Выполняй!
Самсонов, хоть был он высок и громоздок, к моему удивлению, ловко повернулся и бесшумной походкой скрылся за дверью.
Старший лейтенант Головня перехватил мой взгляд:
— Це он с виду глыба, а ловчее его трудно найти солдата. Одно слово — гвардеец!
Головня отхлебнул горячего чаю из большой эмалированной кружки.
Что же произошло до того, как я попал к старшему лейтенанту Головне?