Вслед за героем
Шрифт:
У всех на лицах засветилась улыбка, как будто и в самом деле гитлеровцы уже выслали своих парламентеров.
— А ты зря не скромничай, — заметил лейтенант, командир саперов, — не то мне придется дополнять твой рассказ.
Слушатели с удивлением перевели свои взоры на командира, недоумевая, чем же может дополнить он рассказ Шкуракова.
— Командование отметило подвиг Шкуракова, — сказал лейтенант, — он у нас теперь кавалер ордена Славы третьей степени.
Пока сапер вел свой рассказ, курильщики столько напустили махорочного дыма, что дышать стало трудно. Чья-то заботливая рука открыла дверь. Мы вдохнули свежий воздух. Никто из нас не заметил, как на пороге появились две фигуры, и когда при последних словах лейтенанта раздался возглас:
— Разрешите поздравить, товарищ старший сержант, с высокой наградой! — мы оглянулись и увидели перед собой двух неразлучных друзей — Андронова и Мадраима.
Андронов спустился первым, и обратившись к Головне, отрапортовал:
— Пленные по приказанию майора Абдурахманова доставлены в армейскую комендатуру. По приказанию полковника Лебедева выполнял боевое задание в расположении роты капитана Александрова.
Он отошел в сторону, и Головне пришлось выслушать рапорт Мадраима.
— После лечения в госпитале вернулся в часть. По приказанию полковника Лебедева направлен в батальон майора Абдурахманова. Вам пакет от полковника, — добавил он, вынимая из-за пазухи небольшой конверт, запечатанный сургучными печатями.
— Гм… «Совершенно секретно», — пробурчал Головня, пробежав глазами адрес. — Тогда я, пожалуй, удалюсь. Вы пойдете со мной или останетесь?
Я решил остаться.
Шкураков и Мадраим наперебой задавали друг другу вопросы:
— Жив-здоров?
— Ну, а ты как?
— Гляди сам.
Пришедших окружили солдаты, которые тоже забросали их вопросами. Мадраиму снова пришлось бы рассказывать с начала до конца всю историю своего ранения, лечения, поездки в Ташкент, но тут Шкураков, взяв под руку Мадраима, подошел с ним ко мне и сказал:
— Вот наш знаменитый Мадраим-Кундак.
— То есть как, — Кундак? За последние дни я с ним встречался несколько раз и слыхал, что его зовут Мадраим Мадумаров.
— Все это правильно по паспорту, вернее, по красноармейской книжке, — заметил сапер. — Но если взглянуть глубже в его биографию, то он — Кундак.
Я начал догадываться, что за всем этим скрывается какая-то интересная история. И стал допытываться.
— Верно, старшему сержанту такое прозвище дали в Узбекистане?
— Не угадали, товарищ лейтенант! Это его так прозвали за то, что он неаккуратно прикладом пользуется.
— Интересно, как это у него получилось. Расскажи, Шкураков, — закинул я удочку.
— Длинная история, товарищ лейтенант, — ответил Шкураков, — сам он об этом лучше расскажет.
Тут меня поддержали обступившие солдаты:
— Давай, Шкураков, рассказывай!
— Ты ж мастак байки балакать.
— Не тяни!
В конце концов, явно польщенный нашими просьбами, Шкураков согласился. Он зажег от старых плошечек две новые, сел за стол и начал рассказывать. Впоследствии я опубликовал этот рассказ во фронтовой газете.
Мадраим-Кундак
Андронов, плотно прижимаясь к земле, полз в сторону леса, который не столько виднелся, сколько угадывался в этом кромешном мраке: размытые очертания леса почти сливались с небом.
«Где же Мадраим», — думал Андронов, изредка останавливаясь и прислушиваясь.
Минные поля давно остались позади. Сапер Шкураков, провожавший разведчиков, шепнул на прощанье:
— До леса рукой подать, а там вас ни один фриц не сыщет.
Андронов дружески ткнул Шкуракова в бок так, что тот тихо охнул…
— Якши! Кланяйся нашим.
— Ползи не торопясь.
«Сколько же времени могло пройти?» — задавал себе вопрос разведчик, поднимая голову вверх, как будто редкие звезды, мерцавшие в небе, могли дать ответ на этот вопрос.
Руки начали ныть в локтях. Звенело в ушах.
Вдруг тонкая красная нить трассирующей пули прошила мрак и погасла. Разведчик замер, прислушиваясь. Где-то вдалеке хлопнул выстрел, вслед за ним в небо взвились две ракеты, разбрасывая яркие зеленые капли света.
«Неужто заметили?»
Но ракеты погасли, и снова наступила та особенная тишина, которая свойственна только фронту в минуты затишья.
Темнота стала настолько плотной, что Андронов не заметил, как дополз до леса. Он почти сразу услышал негодующий шепот Мадраима:
— Тебя шакалы сзади кусают? Может быть, скорпион залез под рубашку? Что ты гремишь, как старая арба?
У Андронова отлегло от сердца: Мадраим здесь, значит, все в порядке.
Но, видимо, не все еще было в порядке, так как тот продолжал шепотом распекать друга:
— Мы в разведке, товарищ Андронов, а не в чайхане. Почему вы плохо пригнали оружие?
— Эх, покурить бы, — так же шепотом ответил Андронов на выпады друга.
— Курить, Василий, будем только в пять ноль-ноль. Понятно? А сейчас: ётыб колгунча, отыб кол!
— Чего-чего?
— Я говорю: лучше вперед, чем оставаться на месте.
На рассвете разведчики оказались недалеко от большой фронтовой дороги, которая, как бурно пульсирующая артерия, питала передний край гитлеровской обороны.
— Нужно уточнить обстановку, — Мадраим указал на густые кусты орешника.
Пробравшись в середину этих зарослей, разведчики устало растянулись на мягкой росистой траве. Над ними яркой бронзой окрасилось высокое облачко. Проснулись птички и начали голосисто хлопотать у своих гнезд. На большой дороге изредка раздавались гудки машин. Лязгая гусеницами, прополз танк, расплескал в лесу звуки скрежещущего металла. Завывая моторами, на бреющем полете прошли черные самолеты с белыми пауками свастики на бортах. Птички смолкли, потревоженные голосами войны.