Вслед за Ремарком
Шрифт:
– Соринка в глаз попала, – объяснила Нина, торопливо взяла в руки сумку и вышла в холл. За огромными окнами было уже темно.
«Однако я здорово задержалась», – подумала Нина, надела свою уже видавшую виды дубленку и вышла на улицу. Администраторша даже не посмотрела ей вслед.
– А Клеопатру Михайловну она провожала на цыпочках! – усмехнулась Нина. – Наверное, я в самом деле делаю что-то не так!
И дождь, и снег уже перестали идти, под ногами блестел мокрый асфальт. Влажное небо, ветки деревьев с каплями на концах темнели над Нининой головой.
«Куда мне идти?» Она засунула руку в карман, достала оттуда остатки денег – мятые бумажки, пошарила еще – вытащила две связки ключей. Одну тяжелую – от нового жилья и два ключика на простом колечке отдельно.
– Что ж, пойду пока домой, – решила она, имея в виду их с Кириллом квартиру.
По дороге Нина зашла в магазин и накупила полный пакет полуфабрикатов – пельменей и блинчиков, рыбные котлеты, пластмассовые баночки разных салатов, именно то, к чему раньше относилась с недоверием и брезгливостью, – кто его знает, из чего приготовлены эти продукты? Раньше она готовила Кириллу все натуральное.
– Ничего, захочет есть, съест и такое! Пусть приучается! – сказала она себе и потащила пакет домой. Проезжая бульвар, она посмотрела в сторону памятника поэту – там вдали за березами располагалось здание автошколы. Из троллейбуса его не было видно, но Нина знала, что окна школы освещены. В одном из них, она прекрасно представляла себе, был виден медленно и скучно шевелящий губами Роберт, за столами сидели шепчущиеся ученики. Интересно, пришла ли сегодня на занятие Лиза? Сердце Нины казалось совершенно пусто, и ее не тянуло больше в класс, не то что несколько дней назад, когда она думала, что ничто – ни ураган, ни Кирилл, ни свекровь – не может помешать ей посещать занятия. Она не хотела даже допустить мысль о том, что села бы сейчас с Лизой рядом. И никакой Роберт не в силах тут был бы помочь. Она и не поняла, с чего это вдруг увидела во сне там, в комнате отдыха в косметической раковине,
Допив коньяк, она встала.
– Тебе куда? – равнодушно-вежливо спросил он.
Она назвала адрес косметического салона.
– А, знаю, – спокойно ответил он, и в его глазах она прочитала: почему же и не сходить девушке на процедуры после унылого посещения больницы? Конечно, необходимо поправить нервишки, они расшатались: общество повесившегося от бездарности прожитой жизни товарища – зрелище не для слабонервных дамочек.
«Да черт с тобой, думай что хочешь», – решила она и, когда они подъехали к салону, вышла из машины, сухо кивнув в знак прощания. «Только бы деньги Ленцу он передал, а остальное его не касается! – И она подумала, что очень некстати рассказала ему правду о домашних делах. – Черт меня дернул откровенничать с ним! – думала она. – Кто он мне такой? Подумаешь, преподаватель! Гуру! У него таких дур, как я, по десятку в каждой группе! Какой он мне товарищ? Еще романы какие-то стала читать!» Сердце же ее независимо от ума все-таки вело какую-то свою, странную, жизнь, храня воспоминание о прикосновении рук этого человека. И, войдя в квартиру, она первым делом спустила в мусоропровод совершенно неповинный, в сущности, в ее бедах роман Ремарка «Три товарища».
Роберт действительно в это время сидел за столом в своем классе, тупо смотрел в учебный журнал и ждал, пока его ученики напишут и сдадут экзаменационные тренировочные тесты. Время от времени он переводил взгляд от журнала вверх на стену, где на специальной таблице была изображена в разрезе коробка передач, а потом опускал его на склоненные над листами головы учащихся. Нинино место прямо перед ним пустовало. Лиза сидела одна и с равнодушным видом помечала крестиками определенные клеточки. Ее светлые кудри по-прежнему были уложены в роскошную прическу, только вот множество безделушек – брелочки, сережки, перстни куда-то исчезли. Теперь на правом указательном пальце ее прелестной ручки красовалось одно-единственное кольцо со светло-голубым камнем дивной красоты.
«Как она домой-то пойдет с таким бриллиантом? – вяло подумал Роберт, мельком взглянув на ее кольцо. – Треснут еще по башке в темном переулке!» И вдруг его будто что-то зацепило: «А уж не Нинин ли муж так облагодетельствовал девочку?!» Роберт ничего не понимал в драгоценных камнях, но стоимость украшения бросалась в глаза – кольцо было действительно дорогое, не бижутерия. Он вспомнил рассказ Нины о ее злоключениях с мужем и Лизой. Сначала ему показалось, что Нина для красного словца что-то выдумывает или преувеличивает, уж очень нестандартной выглядела история. Ему и раньше попадались дамочки из числа учащихся, как правило, бальзаковского возраста, желающие выдать себя за героинь необыкновенных романов, преподносящих себя как натур на редкость чувствительных или, наоборот, стервозных. «Женщины – странные существа, – думал Роберт. – Головы их забиты какой-то несущественной дрянью – поисками тряпок, желанием нравиться, желанием приукрасить себя. Вообще-то это легко объяснить – они не могут жить без мужчин – без мужей, без любовников». Сам Роберт считал, впрочем, как многие другие, что любой женщине, если ее не любит никто из мужчин, просто нечем заняться на белом свете. (Необходимо отметить, что мой дорогой герой Роберт не так уж был и виноват в своих мыслях. В противовес Советской власти, приучившей мужчин к тому, что женщина в оранжевой дорожной куртке с кувалдой в руках есть явление в мире весьма распространенное, он полагал, что смысл существования женщины заключается в наличии у нее мужчины, то есть его самого, как представителя сильного пола, то теперь этой точки зрения на женщину учат нас не пионерские диспуты на тему «Может ли девочка быть другом?», а общественное мнение – многочисленные ток-шоу, иллюстрированные журналы и базарные разговоры. И то, что женщины еще с середины девятнадцатого века более или менее успешно боролись против неравноправия и с огромными трудностями поступали в университеты, уходили из своих домов и от мужей и даже вступали в революционную борьбу, чтобы хоть как-то и где-то проявить ум и волю, теперь, как говорится, никого не колышет. Сто пятьдесят лет назад в России вызывал активные дискуссии женский вопрос, и лучшие представители сильного пола, а среди них, например, и некто Герцен из далекого Лондона, пытались привлечь к его разрешению самые блестящие умы, а теперь у нас женского вопроса нет. Интересно, что некоторые российские мужчины, как и тогда, тоже живут в Англии, но головы их заняты не тем, чем у Герцена, и вопросов к ним мы поэтому не имеем.)
Учебное время закончилось, учащиеся стали сдавать Роберту работы. Небрежным жестом и Лиза протянула ему свой листок.
– Останься! – тихонько сказал он ей, когда она уже поворачивалась к нему спиной.
– А что? Я тороплюсь, меня ждут!
– На минутку.
– На две секунды, не больше! – Лиза делано вздохнула и уселась прямо перед его носом на первую парту. Он сам удивился, заметив, что куда-то улетучился его просящий тон в обращении с Лизой. Раньше он не мог смотреть на нее прямо – так она его ослепляла. Теперь же он совершенно спокойно смотрел на ее лицо и ясно видел те недостатки, которые абсолютно не замечал раньше. Так, например, он отчетливо понимал, что на самом деле черты лица Лизы совершенно не похожи на черты американской кинозвезды, а просто искусно нарисованы под нее, и родинка над губой тоже не настоящая, а нарисованная. Он подумал, что, наверное, должен был видеть все это и раньше, просто ум его, сверх меры заинтересованный, отказывался осознавать эти детали.
«Интересно, как бы она выглядела сразу после бани с парилкой?» – подумал Роберт, но тут за последним учеником затворилась дверь.
– Есть что-нибудь новенькое насчет сдачи экзаменов? – нетерпеливо спросила Лиза.
Роберт закрыл учебный журнал и аккуратно положил рядом простенькую шариковую ручку.
– Ты на кого все-таки учишься в институте, моя красавица? – вкрадчивым тоном начал он. Он и сам еще точно не знал, зачем попросил остаться здесь эту девушку, которая очень нравилась ему всего несколько недель назад. Так нравилась, что он, повидавший за годы работы в школе столько женщин, робел перед ней. Но почему-то не мог он после Нининого рассказа отпустить Лизу с занятия просто так. Он должен был поговорить с ней. Но не спросишь же ее сразу, прямо в лоб, знает ли она, что разрушать чужие семьи очень нехорошо? Какое, собственно, ему до этого дело? Лиза капризно надула губки, завела глаза в потолок.
– На психолога. Еще вопросы будут?
– Интересная специальность… – протянул задумчиво Роберт, не моргнув глазом в ответ на ее явное нетерпение. – Чему же вас там учат? Психологии предпринимательства, как теперь говорят, менеджмента и маркетинга, или психологии воспитания детей, или психологии любви?
Лиза перевела взгляд куда-то в область его подбородка, очевидно, почувствовав подвох. Роберт замечал в ней и раньше, что прямо в лицо собеседнику она никогда не смотрела, взгляд у нее был блуждающий, и из-за этого было трудно понять, о чем же она на самом деле думает. Но если некоторое время назад Роберт полагал, что такой взгляд придает Лизе заманчивую таинственность, которая якобы должна присутствовать в каждой женщине, то теперь ему казалось, что она все время что-то недоговаривает или просто врет и пытается это скрыть.
– Психологию общества! – с вызовом заявила Лиза. – И психологию жизни! Как суметь выжить в такое время, как наше! Но тебе-то до этого что?
– А-а-а, – понятливо закивал Роберт. – Изучаете психологию хищника?
– В том числе. И хищника, и жертвы.
– Угу! По принципу: мир есть борьба! Сначала изучаете, как правильно заманить и загнать жертву, потом – как не выпустить ее из цепких когтей и с пользой для себя попить кровушки?
– Ничего подобного! – Лиза сидела с непроницаемым лицом. – Учимся принимать осознанные решения, выпутываться из сложных ситуаций, словом, сами формируем свою жизнь. Но я же сказала, что тороплюсь!
– Значит, то, что ты каждый раз бросаешь бумажки от мороженого прямо под машину, – это не неосознанное проявление милой неряшливости, а сознательное поведение? А то, что ты до сих пор не выучила «Правила дорожного движения» и ездишь как попало, и тест ни один, кстати, на положительную оценку не написала, – это тоже проявление сознательного выбора?
– Если хочешь, то да! – с вызовом сказала Лиза. – В школе у вас есть дворник, и за то, что он подметает двор, ему платят деньги. Мне же пачкать остатками мороженого собственный карман совершенно не хочется. «Правила» я не учу, потому что ты пообещал мне, что поможешь получить права, так зачем я буду тратить на них время? А езжу я неаккуратно потому, что беречь казенную машину мне ни к чему, Я заплатила за обучение деньги – из них какую-то часть взяли на амортизацию машины. Все по закону.
– А то, что я эту машину постоянно сам ремонтирую, тебе все равно?
– В конце концов, ты тоже получаешь за это деньги, – пожала плечами Лиза. – Так что, собственно, ты
– Лиза! – начал он и остановился.
Сначала он хотел ей сказать, что их обучают психологии людоедов, но понял, что в этом случае она над ним просто посмеется. Потом – что он ни за что не будет помогать ей получить права, потому что ездить с такой психологией просто опасно для жизни, но подумал, что она может расценить это как месть с его стороны. И его в глубине души все-таки волновал еще один вопрос…
– Лиза, – повторил он. – Скажи, а зачем ты приходила ко мне в гости? Ведь тебе же было со мной скучно?
– Я за тобой наблюдала, – сказала она. – Будешь ты или нет пользоваться служебным положением.
– То есть? – не понял он.
– Ну, будешь или нет склонять меня переспать с тобой в обмен на помощь в получении прав.
– И ты бы согласилась? – Сердце его пронзила острая боль.
– За права – нет. Это слишком незначительная услуга. Я предложила бы тебе деньги. Но ты был настолько же нерешителен, насколько и скучен, и я просто уже не знала, куда деться от тоски. В твоем поведении главное – нерешительность. Ты маленький человек – простой и скучный. С тобой неинтересно.
Он уже едва мог вздохнуть от боли.
– Ладно, Лиза, иди!
– Я думаю, ты также собирался сказать мне, что не будешь помогать мне получить права из-за обиды за свою подружку.
Боль отпустила так же внезапно, как и появилась.
– За какую подружку?
– Не притворяйся, мужчинам это не идет. За Нину. Как там ее отчество? Илларионовна? Вот она-то, не сомневаюсь, все тесты пишет на одни пятерки! Такие, как она, всегда растрачивают свою жизнь и ум на всякие пустяки. В общем, как я заметила, она тебе действительно подходит. Поверь мне, как будущему психологу. Вот только сегодня почему-то она не пришла! – В словах Лизы слышалась явная издевка.
– Слушай, а ты, оказывается, стерва! Никогда бы не подумал с первого раза… – задумчиво протянул Роберт.
– Мужчины любят, когда женщины притворяются дурочками! – сказала Лиза и направилась к выходу. – Кстати, мне и не нужна больше твоя помощь! – добавила она уже от двери, обернувшись. – Я и на занятия больше не буду ходить!
– Что, отец решил не покупать тебе машину? И правильно сделал, жму ему руку!
– Господи! – Лиза с сожалением посмотрела на него. – Какие вы все в вашем поколении… – она помолчала, подыскивая нужное слово, – пугливые! Мелкие! Сначала делаете шаг вперед, а потом сразу, будто пугаетесь, два шага назад!
Роберт молчал, понимая, что возражать бесполезно.
– Ведь если бы ты не был таким скованным, таким… – она опять не могла сразу отыскать сравнение, – закомплексованным, я, конечно, была бы твоей в тот вечер! Стопроцентно! Так что, считай, ты сам виноват, что упустил такую возможность!
– Дурочка! – наконец сказал Роберт устало. – Ты так мне нравилась тогда, что я не хотел с тобой спать, можешь поверить! Я хотел просто дотронуться до тебя, может быть, один раз поцеловать, вот и все! Но ты и все вы, новоявленные психологи, – тут губы его горестно искривились, – в ваш переполненный психологией век этого не понимаете. Да и немудрено. Головы ваши забиты черт знает чем, а души – неразвиты.
– Ах, ах, ах! – скривила губки Лиза. – Вот то-то вы с вашей развитой душой и живете в халупах вместе с запчастями, как бомжи, ничего в этой жизни не сумев добиться!
– Иди отсюда! – махнул на нее рукой Роберт, будто бросил безуспешную затею объяснить дорогу глухонемому. – Тебе меня не понять!
И когда за ней закрылась дверь, он почувствовал что-то вроде огромного облегчения. Но вдруг, вспомнив что-то еще, очень существенное, он вскочил и бросился за ней. Она уже спускалась по лестнице.
– Лиза! – крикнул он вниз.
– Ну что еще? – Где-то в проеме между лестничных маршей блеснуло ее светлое пальто.
– Зачем ты сказала Нине, что была у меня в гостях?
– Чтобы отомстить! – донесся снизу звонкий смешок. – Ты же оскорбил меня! Не могла же я оставить это просто так, это было бы вредно для моего здоровья.
– Я тебя оскорбил?
– Мне в то воскресенье целый день было скучно, и я, собираясь к тебе в гости, хотела хоть маленького, да приключения! А ты все испортил! Сам виноват!
Он тоже засмеялся в лестничный проем. Настроение у него вдруг отчего-то стало прекрасным. Он совершенно не злился на нее.
– Прощай, Лиза! Будь счастлива, хоть ты и не права! – громко закричал он, и его слова гулко разнеслись по всем этажам.
Ответом ему был громкий хлопок наружной двери.
Он быстро вернулся в учебную комнату, собрал свои нехитрые пожитки, не забыв взять учебный журнал и контрольные работы, спустился, завел машину и поехал, насвистывая, домой.5
Нина в одиночестве сидела за огромным столом в гостиной, вяло наблюдала за передачей по телевизору и ковыряла вилкой в пластмассовой коробочке с винегретом.
«Завести, что ли, кошку?» – спросила она себя и посмотрела, как бы ожидая ответа на этот вопрос, на двух элегантных дам, оживленно щебетавших в телевизионной студии.
«Они учат нас, как правильно жить!» Нина вслушалась внимательнее. Дамы с экрана внушали: да, жить ужасно трудно – женщины вынуждены много работать, много заниматься хозяйством, воспитывать детей. Но чтобы этот груз не казался непосильным, надо любить то, что ты делаешь, и тех, ради кого ты это делаешь. Нина задумалась: при кажущейся непоколебимой правоте этих утверждений ее математический ум выявил скрытый дефект в постулате. Она спросила себя: «Разве правильно любить узаконенное рабство? Любить мужа, если он выступает в роли тормоза и угнетателя? Любить доброго барина за то, что он кормит и не бьет, пока находится в хорошем настроении? Так ли уж обязательно нужно любить крест, который сама волочишь на свою же Голгофу? И разве такая политика – по сути, политика приспособленчества – может принести женщине счастье? Ведь вместо того чтобы попробовать изменить свою жизнь, она так и будет тащить свой крест, пока не протянет ноги!»
Нина вспомнила молодых женщин, работающих в фирме Кирилла. Некоторых из них она немного знала. Все они, как правило, были одиноки или с одним ребенком, но без мужей. Причем, насколько понимала Нина, одиночество их было добровольным. Они все имели хорошее образование, отлично выглядели, много работали, хорошо зарабатывали, ездили отдыхать, до мелочей отладили и облегчили себе быт. И все они были самодостаточны, чтобы не обращать внимания на не вытертую вовремя пыль, несваренный борщ или два килограмма принесенной с рынка картошки, которую они однажды в выходной день неосторожно попросили почистить своего друга. И все они мечтали о принце! О том, что вот возьмется в один прекрасный день откуда ни возьмись достойный претендент на их руку и сердце, и тогда они с радостью распрощаются со своей свободой.
В этом месте Нининых размышлений очаровательные дамы из телепередачи удалились с экрана, чтобы освободить место рекламе пива, колбасы и памперсов, и Нина вместо всего этого будто увидела перед собой пушистую голову Пульсатиллы. Подруга всегда возникала перед ней оппоненткой в споре.
– Почистить два килограмма картошки – тьфу! – не о чем разговаривать! – явственно послышался Нине ее четкий, преподавательский голос. – Пятнадцать минут работы, и хочешь – жарь, хочешь – вари! Было бы на что купить эту картошку! Не все же работают в престижных фирмах! А если не можешь заработать сам да еще имеешь детей, поневоле приходится полагаться на мужчину!
Нина вздохнула. «Полагаться на мужчину!» Ну, вот она положилась. Добровольно, без задних мыслей, думая, что в семье все должно быть соразмерно – муж работает, жена обеспечивает быт… Что из этого вышло? Неизвестно, было ли хорошо Кириллу, но она сама при относительно удачном раскладе – ведь Кирилл все-таки оправдал надежды, выбился на вершину, стал прекрасно зарабатывать – чувствовала себя определенно несчастливой. Ну что она имеет, в конце концов? Чувство защищенности? Нет. Вечно Кирилл ее шугает по пустякам, вечно он недоволен. Теперь еще и Лиза дала понять, что жена не единственная женщина в жизни мужчины. Нина обвела взглядом обстановку гостиной. И квартира эта, по сути, ей не принадлежит, хотя сколько труда она в нее вложила, сколько стараний! Любовь? Об этом она думала сегодня в косметическом салоне и не могла прийти к определенному выводу. Деньги? А можно ли сказать, что у нее есть деньги? Она расходовала то, что зарабатывал Кирилл, но расходовала по необходимости для ведения хозяйства, учитывала его желания, вкусы. Но означало ли это, что она имела деньги? Нет. Нина встала, прошла в спальню, не зажигая света, в комнате не было совсем темно, – достала из ящика комода старую сумку, высыпала ее содержимое на кровать. Вяло и равнодушно стала перебирать пальцами рассыпавшиеся денежные ассигнации, рубли и валюту, банковские карточки. Вздохнула. Нет, конечно, денег у нее не было! Банковский счет у Кирилла был открыт только на его имя, то, что лежало в наличности здесь в сумке, было сравнительно небольшой суммой. Каких-то особенных украшений у нее тоже не было – Нина их не носила. Ну, были две пары сережек да обручальное кольцо… Она прибавила к деньгам содержимое своей шкатулки со всякими мелочами, усмехнулась. Оказывается, родители в свое время подарили ей безделушек побольше, чем она купила в замужней жизни. Она сгребла колечки, цепочки назад. Какая ерунда! Что она, светская дама, чтобы покупать бриллианты? Нина задумалась. Почему бы нет? Может быть, ее вина в том, что она не просила, не стимулировала к этому мужа? А он не обращал на нее внимания, привык, что она не нуждается ни в чем, кроме самого простого. Вдруг она заплакала. По-детски заплакала, от обиды. Она так старалась! Она жила для него! Она была настоящим другом, а он? Подушка вымокла от слез. Щекам стало холодно от прикосновения влажной ткани. Нина перевернулась на спину, вытерла лицо. Часы на стене показали одиннадцать. Сквозь шторы в проеме окна было видно серо-красное небо. Нина терпеть не могла этот алчный, отраженный множеством огней ночного города цвет. Такое небо бывает при пожаре или после атомной войны. А что? Все соответствует. В душе ее сейчас была именно атомная война – непонятно, кто выжил, и непонятно, как дальше жить.
Она медленно встала с постели. Все так же, не зажигая света, затолкала обратно в сумку все документы, карточки, деньги… Подошла к комоду, хотела положить сумку в ящик, но мельком взглянула на свое отражение. Косметические процедуры все-таки не прошли даром. В полумраке комнаты в зеркале отразилось совсем молодое лицо. Не видны были появившиеся недавно мелкие морщинки у глаз, подтянулась кожа на щеках, подбородке… Нина задумалась. Если женщина все время берет на себя самую грязную работу и считает, что ей по силам все это, кто в этом виноват? И во что такая женщина превращается к пятидесяти годам? И кто ее после этого уважает?