Вслед за Ремарком
Шрифт:
– Так тебе не романы тогда крутить нужно, а ехать в санаторий здоровье поправлять! – по привычке, тут же озаботясь его здоровьем, сказала Нина.
– Знаешь, если честно, – вдруг опять посмотрел на нее Кирилл, – мне и не нужен был никакой адюльтер. Мне хватало работы. Но вот я познакомился с этой девочкой и чувствую – это что-то новое, очень чистое, очень ясное! Я хочу смотреть и слушать только ее. Я хочу все время быть с ней. Я даже на работу ходить не хочу! Мне стало плевать, кого там назначат в начальники! Я готов вообще уйти из этой фирмы, понимаешь?
– А ведь я из-за тебя даже ребенка
Нина почему-то забыла о печальной судьбе Пульсатиллы. Она села, бессильно уронила руки в колени.
– Ведь если бы я знала, что так получится, – сказала она, все еще с надеждой глядя на Кирилла, – я бы стала ходить по врачам, бить во все колокола, сдавать анализы… Но ведь я думала, и ты сам мне это всегда говорил, что ты единственный мой ребенок! А теперь ты влюблен, а что делать мне? У нас даже кошки нет в доме, оттого что ты боялся, что кошка будет гадить в неподходящих местах…
Воспоминание о несуществующей кошке еще больше расстроило ее, и слезы заструились по щекам ручьями. Она плакала без истерики, без всхлипываний и вздрызгов, без трясущихся плеч – слезы просто текли и текли сами собой, и некому было их остановить.
– Ну, я уж не виноват, что так получилось, я ведь не говорил, что не хочу детей принципиально. – Он с раздражением опять включил телевизор.
– Но что я буду делать без тебя? – вдруг спросила она у воздуха, у мебели в комнате, у пустой грязной коробки из-под винегрета, что стояла на столе. У Кирилла спрашивать было бесполезно, Она обвела глазами пространство: – Как я буду жить? – Она опять посмотрела на мужа. Лицо его было раздраженным и злым. – Я знаю тебя всего до малейших мелочей… – В ее голосе слышалась мольба. – Я знаю твой запах… – Она закричала: – Я умру без тебя!
Он пожал плечами и встал. На телеэкране кривлялись три девушки – беленькая, черненькая и рыженькая.
– Ну! Не надо превращать все в плохую мелодраму! – Лицо его сморщилось от досады. – И потом, почему ты говоришь «без тебя»? Я пока не собираюсь никуда уходить из нашего дома. Вот я, здесь! Можешь меня потрогать! – Он подошел к ней и протянул руку.
Она сидела, заливаясь слезами, опустив голову, и не видела, что на лице его выражение жалости мешалось с брезгливостью. Она обрадовалась его словам, как ребенок, заливающийся плачем, радуется, когда его берут на руки и гладят. Она согласно закивала, целуя его руку:
– Да-да-да, конечно! Какая же я глупая! Я все понимаю! На самом деле у мужчин это бывает, я знаю! Говорят же: «Седина в бороду, бес в ребро!»
– Ну, у меня еще нет пока седины! – сказал он и с улыбкой довольства погладил себя по лысеющей голове.
– Конечно, нет! – Она суетливо замахала руками. И одновременно то вытирала слезы, то порывалась его обнять. Он отстранялся. – Я понимаю, все понимаю, это действительно нелегко! – бормотала она. – Конечно, ты
– Давай! – Он пожал плечами: можно было считать, что пока все закончилось относительно благополучно, к тому же он действительно хотел есть.
Она заглянула в холодильник и обескуражено всплеснула руками:
– Пообещала! А сала-то копченого у меня давно нет! Теперь ведь все ведут здоровый образ жизни. Пожарю на масле?
– Пожарь!
Она счастливая, что он согласился принять ее простую домашнюю услугу – еду, которая когда-то очень сближала их раньше, кинулась к раковине чистить картошку. И тут зазвонил его телефон.
Напряженная, как пограничный столбик, она перестала двигать ножом и застыла, прислушиваясь. Чтобы ей не было слышно, он вместе с телефоном перешел в другую комнату, закрыл за собой дверь. Она, задыхаясь, присела на круглый стул к барной стойке. Сил у нее больше не было. Они покинули ее за те секунды, что слышалась телефонная трель. Руки не в силах были возобновить работу. Через минуту он появился из комнаты с решительным выражением лица.
– Мне нужно ехать.
Спорить было бесполезно.
– А картошка? – упавшим голосом спросила она.
– Я поем в ресторане. – Без лишних слов, чтобы снова не начинать скандала, он натянул пальто, надел ботинки и вышел из квартиры. У нее не повернулся язык спросить, останется ли он ночевать с Лизой или вернется домой.
– Вот и все. Меня бросили, – глухим страшным голосом сказала она кому-то невидимому, кто вился вокруг нее в пространстве квартиры, и так и осталась сидеть в неподвижной позе, не думая, ни за что больше не отвечая и ни о чем не волнуясь. Сколько же она просидела так, она потом никогда и не узнала. Только когда на улице смолкло уже совершенно всякое движение, из глубины квартиры будто послышался ей чей-то теперь очень хорошо знакомый голос. «Не ты одна на этом свете в таком положении, – задумчиво произнесло густое контральто. – Думай, экспериментируй, борись! На то женщине и дана голова! А не для того, чтобы изучать какую-то там математику! Если твой муж поехал действительно к Лизе, эта девчонка не выдержит, позвонит тебе сама, поставит в известность. Она, видимо, надумала решить все одним махом. Хочет ковать железо, пока горячо! Думает, что у тебя не выдержат нервы. Посмотрим! Сдаться-то никогда не поздно, держись!»
«Держись… Легко сказать…» Нина закинула всю картошку, как почищенную, так и нечищеную, в мусорный пакет, отнесла его в мусоропровод, вымыла руки, намазала их кремом, проглотила две таблетки снотворного, глубоко вздохнула и отправилась спать. Дверь за собой она плотно закрыла, чтобы никакие звуки в квартире не могли ее разбудить.
«Хоть пусть явится целый полк – я должна выспаться, – подумала она. – Для того чтобы бороться, нужно очень много энергии, хладнокровия и денег!» Она подошла к комоду и снова достала из ящика заветную сумку. Теперь уже по-деловому она пересчитала всю имеющуюся наличность.