Вслед за Ремарком
Шрифт:
– Это ты о себе, что ли? – Таня ловко сдернула с ноги тапочку и замахнулась ею. В мгновение ока Лиза была уже на площадке.
– Прощайте, дамы! – пропела она. Тапочка с пампушкой пролетела мимо дверей лифта, а Лиза успела успешно впрыгнуть внутрь. Двери за ней сдвинулись, лифт поехал. Нина и Таня остались в квартире.
– Ну? Какова? – спросила Нина.
– Да, это экземпляр! – озабоченно кивнула Пульсатилла и пошла за тапочкой. – Но надо бороться; либо ты ее, либо она тебя.
– Легко сказать! – вздохнула Нина. В присутствии подруги она чувствовала себя уже чуть ли не весело. – Пошли-ка чего-нибудь выпьем! Я эту Лизу покормить покормила, а вот сама вместе с ней ни есть, ни пить не могла. Но с тобой с удовольствием! Выбирай, дорогая! – Она широко распахнула перед Татьяной дверцы потайного бара, в котором Кирилл хранил эксклюзивные напитки.
Пульсатилла наугад выбрала пузатую бутылку, и подруги сначала достали рюмки, а потом переменили их на бокалы. Нина порезала лимончик, достала из заначки сырокопченой колбаски… в общем, посиделки приняли очень приятный характер. Буквально через сорок минут и она, и Таня были, что называется, тепленькими. Сказалось напряжение последних минут волнующего поединка с Лизой. И когда, подперев щеки руками (Нина – левую, а Пульсатилла соответственно правую), нестройными голосами они затянули: «Я не забуду тебя НИ-КОГ-ДА-А! Твою любовь, твою печаль, улыбки, слезы…» – входная дверь отворилась и в квартиру ворвался разъяренный Кирилл.
– Празднуете победу? – спросил он вначале тихо и зловеще.
Потом, подойдя ближе к столу, он увидел коллекционный коньяк, поглощаемый бокалами. Тут он просто позеленел.
– Назло делаешь, да? – спросил он Нину.
– Почему назло? – удивилась та, у них с Пульсатиллой и в мыслях не было делать что-либо ему назло. Они просто обсуждали бабскую долю.
– А в милицию не хочешь? – спросил он с угрозой в голосе.
– А за что это в милицию?! – поднялась со своего места Пульсатилла.
– Замолчи, я не с тобой разговариваю! – Он отмахнулся от Тани, Нину же больно схватил за руку.
– Ты что, с ума сошел? Больно! – закричала она.
– А девушек избивать не больно? – злобно прошипел он ей в лицо и со всего маху залепил Нине пощечину. Нина ахнула. Пощечина будто освободила всю давно копившуюся злость Кирилла, позволила ей вырваться наружу. – Сука! – больше не сдерживаясь, заорал он.
Нина отлетела в сторону и от боли и унижения ничего не могла сказать. Она с трудом удерживалась на ногах и стояла, схватившись рукой за лицо, с ужасом глядя на Кирилла. Он опять надвинулся на нее, он изрыгал проклятия, он собирался ее задушить или проломить ей голову. Лицо его исказилось, черты были до неузнаваемости страшны, и он снова занес над ней руку!
Никогда раньше Нина не видела его таким. Она закричала от страха.
И вдруг казавшаяся ей огромной нелепая фигура мужа с поднятой на нее рукой внезапно покачнулась и рухнула на пол, а на голове Кирилла, на его галстуке, рубашке и прекрасном темно-сером костюме появились странные коричневые потеки. В ужасе, смешанном с удивлением, Нина перевела глаза на подругу и увидела, что Пульсатилла стоит над Кириллом с перевернутой бутылкой коньяка в руках и растерянно принюхивается к своим пальцам.
– Кажется, я его… того! – шепотом сказала она. Глаза у нее стали размером с блюдца. В квартире повисла давящая тишина. Потом с пола донесся тихий стон. Нина наклонилась, посмотрела на мужа, потом на подругу.
– Не бойся, Танька! Ты помнишь, какое отчество было у Бунина? – вдруг спросила она.
– Алексеевич. – Татьяна сглотнула слюну.
– Вот если бы Иван Алексеевич привел свою любовницу не к Вере Николаевне, а ко мне и жил бы с ней в моем доме пятнадцать лет, то я бы точно его убила! – сказала Нина и стала поднимать мужа за плечи. Волосы на голове у Кирилла потемнели от крови. Он опять застонал.
– Надо подушку, – сказала Татьяна.
Нина оставила мужа и сбегала за подушкой, и, приподняв голову Кирилла, они подложили под нее подушку.
– Сволочи вы! Этот коньяк стоил четыреста долларов, – вдруг донеслось с пола, Кирилл чуть открыл глаза и с ненавистью посмотрел на подруг. – Что вы со мной сделали, идиотки! Как я завтра на работу пойду? У меня же там этот француз!
Нина предложила, осторожно склонившись над его головой:
– Можно заклеить пластырем. Рана неглубокая. Кровотечение уже остановилось.
– Что же я, с пластырем буду ходить?
– Шапку наденешь! – холодно сказала Татьяна. – Нечего было руки распускать! И обзываться!
– Помогите мне сесть на стул, дуры!
– Проси прощения, тогда поможем! – сказала Татьяна, но Нина уже, испытывая некоторое раскаяние, подхватила мужа под руку, приговаривая: «Ну, вставай, Кирюша, потихонечку! Вставай!» Таня же не тронулась с места.
– Только посмейте притронуться к Лизе! – Кирилл со злостью стал отталкивать Нинину руку.
– Да никто не трогал твою Лизу! – возмутилась Нина и сама отпустила руку Кирилла. Тот опять со стоном плюхнулся на пол. – Врушка она, твоя Лиза! Я тебе вчера еще это говорила!
– Ох, идиотки! – Он схватился за голову. Видно, Пульсатилла здорово его приложила. У Нины щека покраснела и сильно распухла.
– Ты негодяй! – сказала она. – Из-за какой-то девчонки меня избил! Мало тебе Танька заехала! Я сейчас сама еще и со второй стороны приложу! У меня, между прочим, тоже завтра уроки! Как я к ученикам в класс войду в таком виде?
– Ну-ка покажи! – деловито сказала Татьяна. – Синяк есть? Если есть, очень хорошо. Сейчас мы его самого в милицию сдадим!
Нина покрутила головой перед зеркалом. С сожалением сказала:
– Нет, синяка пока нет. Может, завтра проявится!
– Вот завтра заявление и напишем! – угрожающе пообещала Пульсатилла.
Кирилл, лежа на полу, только иронически хмыкнул, покрутив пальцем у виска:
– Испугали вы кого-то вашим заявлением! Я менту денег дам, и никто у вас заявление принимать не станет!
– Нина, собирайся! Пошли отсюда! Нечего с таким козлом оставаться! – сказала ему в ответ Пульсатилла. – Но завтра мы вернемся. Не думай, квартиру тебе не оставим!
При этих словах Кирилл снова попытался сесть и замахнуться теперь уже на Пульсатиллу. Замах получился слабый, Пульсатилла с усмешкой ткнула ему в живот пальцем, но Нина закричала: