Встречи на Сретенке
Шрифт:
Володька встал, хотел было подойти к Леле, решив, что, наверно, надо поцеловать на прощанье, но она остановила его, махнула рукой.
– Ты иди, Володька... Иди. И ему ничего не оставалось, как сделать такой же прощальный жест и выйти из комнаты.
Проснулся Володька поздно... Трещала голова, противно было во рту и на душе. Дотянувшись до папирос, он закурил, но стало еще противней - затошнило. Загасив папироску, долго не вставал с постели, лежал и думал... Конечно, на кой черт он нужен Тоне такой, растрепанный, совершенно не знающий, как жить дальше... На фронте как-то не приходилось решать что-либо только для себя, думать лишь о себе. Когда перед ним ставилась какая-то задача, думалось в первую очередь, как решить ее с наименьшими потерями. О себе тогда не очень-то беспокоился. А сейчас вот надо решать именно свою собственную судьбу, свое будущее, но как? Он не привык к этому и слабо представляет, как такое делается.
Наконец он встал, выпил воды и поплелся к трем вокзалам, где ждал уже Егорыч, чтобы отоварить у Надюхи талоны, тем более что после вчерашнего денег у него не осталось. Провернув дело с Надюхой, они отправились на Центральный рынок. Егорыч с "товаром" пошел туда, а Володька стал поджидать его на Цветном бульваре, но... не дождался. Забеспокоившись, ринулся на рынок, пробежал по всем рядам, но Егорыча не нашел...
"Забрали!" и Володька с тяжелым сердцем пошел домой, а к вечеру подался на Домниковку.
Егорыч сидел у Надюхи... На столе чекушка, но веселья не заметно.
– Что случилось?
– спросил Володька.
– Амба, лейтенант! Больше я этим делом не занимаюсь. Еле-еле из милиции выбрался, пристали: где хлеб достал? Ну я врал, конечно, что дружок фронтовой вернулся, а выпить нечего, вот и дал мне две буханочки на водку сменять... Не знаю, поверили или нет, но, поломавшись, отпустили. Больше я на Центральный ни ногой. Вот так, Володимир... Надо это дело бросать, - решительно закончил Егорыч, взмахнув рукой.
– Ну и бросим, - без особого сожаления сказал Володька.
– Как жить будешь?
– спросила Надюха.
– Как все...
– Опять все? Твердил тебе Гошка, твердил, - досадливо бросила она.
– Прокручусь как-нибудь. Мне эти дела, кстати сказать, вот где, - показал он на горло.
– Да, это я знаю, - вздохнула Надюха.
Егорыч допил оставшиеся полстакана и поднялся... Встал и Володька.
– Погоди маленько, поговорить надо, - остановила его Надюха.
Володька опустился на стул. Егорыч махнул на прощание рукой и пошел к себе в комнату.
– Я о Гоше хотела...
– А что?
– спросил Володька.
– Психованный он все-таки. Не знаю, война ли ему нервы потрепала или другое что? Как выпьет, скандал. То к тебе приревнует, то еще к чему-нибудь придерется, и финочка сразу в руках. Надоело, - со вздохом закончила она.
– Поговорю я с ним. Он парень хороший, но ничто, Надя, даром не проходит. Представь, каково почти каждую ночь на нейтралку идти, под пули себя подставлять и самому... Этой финочкой, Надюха, не одна жизнь порешена... Пусть вражеская, но, пойми, без следа это не проходит.
– Да я понимаю...
– вздохнула опять Надюха.
– Ты приходи... Ну, если с хлебом худо и вообще... На одном же пайке сидеть будешь.
– Привыкать мне, что ли?
– улыбнулся он.
– Почему ты не сказал, что приехала Тоня и что ты был у нее?
– спросила мать в тот же вечер.
– Откуда ты знаешь?
– встрепенулся он.
– Она звонила, Володя...
– Что говорила?
– спросил быстро, стараясь скрыть дрожь в голосе.
– Сказала, что ты очень изменился... Какой-то сломанный. Разве это так, Володя? По-моему, ты просто несколько растерян... Кстати, я ей это и сказала.
– А она?
– Звонила перед отъездом, спешила... Сказала только, что надеется, следующая встреча будет иной...
– Мать посмотрела внимательно на него и вздохнула.
– Наверно, не будет ее... следующей встречи.
– Почему, Володя?
– Ну, что я сейчас из себя представляю, мама? Как ни странно, в сорок втором при полной неизвестности, останешься ли живым, было будущее. Даже романтическое будущее, - добавил он.
– Сейчас вступила в права самая обыденная житейская проза: мужчинам надо добывать хлеб насущный, женщинам искать мужа, который этот хлеб будет добывать наилучшим образом. Ты понимаешь меня?
– Да.
– Что я могу дать Тоне?
– Любовь, если она у тебя есть, - сказала она очень серьезно.
– Ты знаешь, мама, что женщины прекрасно могут и без всякой любви?
– Предполагаю, - тут она улыбнулась.
– А я знаю!
– воскликнул он.
– И пусть Тоня выходит замуж за кого-нибудь из устроенных. Звонил ей при мне один такой...
– презрительно бросил Володька.
– Мало ли кто ей может звонить, - спокойно сказала мать.
– Давай больше не будем об этом, мама, - попросил он.
– Хорошо, поговорим о другом... Решил ли ты, в какой пойдешь институт?
– Пока нет...
– Я хочу предложить тебе подумать о полиграфическом...
– Что это за институт?
– удивился он.
– В нем есть редакционно-издательский факультет с двумя отделениями литературное и художественное. Ты поступай на литературное, но посещай и занятия по рисунку. Если что-то получится у тебя, переведешься. Художественный талант не в руке, Володя, а здесь, - она показала на голову и сердце.
– Если не выйдет с рисунком, то, во всяком случае, получишь гуманитарное образование. И находится он недалеко, на Садово-Спасской.
– А что? Я подумаю, мама. Главное, недалеко.
– Подумай. Времени осталось не так много... Теперь еще одно... Звонила тетка твоего отца. Она обижена, что ты ни разу не навестил ее. Это раз. Во-вторых, заболела женщина, которая ей помогает по дому и ездит за пайком. Она просила тебя, если можешь, конечно.
– И ты сказала, что могу?
– улыбнулся он.
– Сказала... Она совсем одинока, и ты должен ей помочь, тем более дел у тебя пока никаких.
– Ладно, мама.
Тут появился Витька-"бульдожка" с какой-то сумкой.