Встречи на Сретенке
Шрифт:
– Ты стала курить?
– удивился он.
– А что, не идет?
– чуть улыбнулась она.
– Идет, - он посмотрел на нее.
– Ты здорово изменилась. Даже не верится, что я с тобой целовался, - усмехнулся Володька, стараясь развязностью скрыть свое смущение.
– Сейчас мне даже боязно к тебе подойти.
– И не надо, - спокойно ответила она.
– Почему?
– Так... Ну, рассказывай.
Но Володька медлил. Он не был готов отвечать на ее вопросы, он не решил еще, говорить ли о штрафном - кто знает, как примет она такое? И вообще не думал, что встреча
– Я жду, - напомнила она.
– Тоня, ну зачем так сразу? Со временем я все тебе расскажу, но... сейчас... Зачем?
– Нет, Володька, надо все сразу... Что-то ведь надломилось, я чувствую это.
– Может быть, мы просто отвыкли друг от друга? Ведь было всего пятнадцать дней и... три года.
– Да, всего пятнадцать дней, - задумчиво протянула она.
– Но какие это были дни... Все же рассказывай, Володька, - попросила она.
– Ладно, - решил он, - не знаю, поймешь ли... Честное слово, я и сам не во всем разобрался... Понимаешь, я просто не мог писать тебе после того, что... что случилось с Юлькой...
– Это я понимаю.
– Ну, а потом был... штрафной...
– Штрафной?!
– воскликнула она, побледнев.
– Из-за Юли?
– Да...
– опустил он голову.
– Эх, Володька Володька...
– покачала она удрученно головой.
– Ты опять ни о ком не подумал.
– Да, опять...
– уныло согласился он, но потом поднял голову.
– Я не мог тогда думать, Тоня. Не мог, - добавил уже окрепшим голосом.
– А когда ты мог думать о других? По-моему, никогда.
– Не надо, Тоня...
– тяжело вздохнул он.
– Нет, надо, - жестко сказала она, - надо же когда-нибудь поставить точку над "и".
– Не нужно никаких точек, Тоня.
Она посмотрела на него, затянулась сигаретой... Володьке вдруг захотелось подойти к ней, обнять, прижать к себе, сказать что-то нежное, хорошее, но ее отчужденность мешала ему.
– Ты знаешь, что я поняла, Володя, - начала она, - по-настоящему ты любил Юльку. Сейчас я еще больше понимаю это.
– Она поднялась, прошлась по комнате, затем остановилась против него.
– А я не могу так, Володька. Либо ты весь мой, либо ничего мне не надо.
– Юли нет... А я... я очень ждал твоего приезда.
– Ждал ли?
– спросила она, странно взглянув на него вроде бы всезнающим взглядом.
Он весь напрягся - неужели о Майке? Да нет. Быть не может.
– Почему ты не писал из госпиталя?
– Я же не мог... рука...
– Матери ты писал... Эх, Володька, Володька, - повторила она.
– Только ли Юля?
– Она достала вторую сигарету, закурила.
Он потупился. Что ни говори, как ни оправдывай себя тем, что Тоня и в Иванове, и в Москве была для него такой далекой, почти нереальной, но ведь он виноват перед ней. Пусть это была не любовь, пусть никакого чувства не испытывал он ни к Клаве, ни к Майке, но были измены. И, если бы такое совершила Тоня, наверно, он не простил бы ей.
– Говори уж, Володька, - с грустной усмешкой сказала Тоня.
– Что говорить?
– потянулся он к папиросам.
Тоня снова прошлась по комнате. Володька молчал. Он не умел врать и знал, что, если начнет, Тоня, безусловно, увидит и поймет его вранье. А сказать правду? Нет, это невозможно! Он потеряет ее! Что же делать? Тоня продолжала ходить по комнате, и стук каблуков не давал ему сосредоточиться. Наконец она остановилась около него, положила руку ему на голову.
– Ладно...
Он схватил ее руку и прижал к лицу. Рука пахла какими-то незнакомыми духами. Она отняла руку и села.
– Что собираешься делать?
– Ты об институте?
– обрадовался он смене темы.
– Переведусь из архитектурного куда-нибудь.
– Бросишь наш институт?!
– Ты же видишь, - протянул он искалеченную руку.
– Научишься левой.
– Когда это будет? Я и пишу-то еще как курица лапой. Нет, переведусь.
– Выходит, ты...
Он перебил ее, сказав, что ничего "не выходит", а просто ему стал неинтересен архитектурный и что вообще он как-то не может задумываться о будущем, будь что будет... Она выслушала его внимательно и после недолгого молчания спросила:
– А сейчас что?
– Ничего... Шатаюсь по Москве. Иногда встречаю своих ребят...
– И это все?
– Что мне еще делать?
– с некоторым вызовом буркнул он.
Тоня посмотрела на него и покачала головой.
– Что-то случилось с тобой, Володька... Да, случилось, - задумчиво сказала она, не отводя от него взгляда.
В коридоре зазвонил телефон, и Тоня вышла. Володьке был слышен разговор, хотя он и не очень прислушивался.
– Нет, сегодня не могу, - говорила Тоня.
– Завтра? Тоже не знаю. Нет, почему же? Просто мне надо решить некоторые вопросы... Какие?.. Ну, об этом вам не обязательно знать, - рассмеялась она.
Володька слушал обрывки ничего не значащего вроде разговора и вдруг почувствовал себя очень далеко от Тони, от этой большой, хорошо обставленной квартиры, в которой идет совсем другая, не похожая на его и чужая ему жизнь. И даже запах духов и сигаретного дымка, стоявший в комнате, показался чужим и неприятным.
Когда Тоня возвратилась, он спросил с натянутой улыбкой, грубовато:
– С кем это ты?..
– хотел добавить "трепалась", но удержался.
– С одним знакомым, - вскользь бросила Тоня.
– И много появилось у тебя знакомых за это время?
– А у тебя?
– не задумавшись, отрезала она.
– Какие у меня знакомые...
– он усмехнулся.
– Наверное, с каким-нибудь адъютантиком своего фатера болтала?
– Нет, - спокойно ответила она и взяла сигарету.
Он смотрел на нее, нарядно одетую, холеную, на ее тонкую шею с висящим на золотой цепочке кулоном, на длинные наманикюренные пальцы, небрежно держащие сигарету, и все больше ощущал ее отдаленность от себя - такого еще неустроенного, с неопределенным будущим, в чем-то даже убогого, занимающегося сейчас нечистым делом и на эти денежки шикнувшего коробкой шоколадных конфет, на которые она и внимания не обратила. И это ощущение было так остро и горько, что он почти непроизвольно поднялся, шагнул к выходу, потом остановился, глухо сказав: