Встречи на Сретенке
Шрифт:
– Не такой уж я невинный, - угрюмо сказал Володька.
– Просто в войну всегда делал то, что надо. А сейчас делаю не то...
– Я как-то не замечала, что ты страдаешь рефлексией. Что ж, позанимайся этим, только не слишком всерьез. Я больше не буду тебе звонить, а то получилось - связался черт с младенцем. Не хочу быть этим самым чертом... Но, когда будет плохо, звони.
– Она резко повесила трубку.
Володька, вспомнив про разговор с Сергеем, набрал Майкин номер.
– Мы не закончили разговор, Майя.
– Разве?
– Что у тебя было с Сергеем?
– спросил он в упор.
– Вот в чем дело!
– протянула она.
– Что он тебе рассказал?
– Что очень приятно провел с тобой время.
– Если ему было приятно, при чем здесь я? Никаких приятностей я ему не доставляла. Посидели в "Коктейле", вот и все.
– Правда, Майка?
– произнес он с облегчением.
– Я не врушка. Ну теперь все?
– и, не дожидаясь ответа, повесила трубку, но уже не так резко.
– Привет, сэр!
– окликнул его Сергей около букинистического магазина, находящегося вблизи Сретенских ворот.
– Почему не звонишь?
– Так...
На самом же деле Володька был обозлен на Сергея за намеки насчет Майки, и ему не хотелось встречаться с ним. Но сейчас, когда он взглянул на него, у Володьки сжалось сердце - Сергей плохо выглядел, ничего не осталось от того бравого, самоуверенного вида, с которым он встретил Володьку у себя дома. В руках был вузовский учебник по медицине.
– Зачем тебе это?
– Володька показал на книгу.
– Пойду в медицинский...
– А химфак?
– Ты газеты читаешь? Чудеса - дезертиры, эти гады, которые воевать не хотели, амнистированы, а...
– он замолчал.
– Ну знаешь, многих же зазря посадили под горячую руку: и от эшелонов отставших, и случайно от части отбившихся, ну и прочих, - заметил Володька.
– Тех - понятно. Но ведь и настоящих дезертиров амнистировали.
– Сергей взял Володьку под руку.
– Пойдем посидим где-нибудь... так вот, Володька, не будет мне на химический хода, понимаешь, там все сложнее. Ну а с медициной полегче. Тебе ясно все?
Володька кивнул.
– Попробуем сделать что-нибудь настоящее на этом поприще.
– Он улыбнулся и сжал Володькин локоть.
Они прошлись до бульварного кольца и присели в скверике.
– Ты не находишь, что в этой войне было... ну, нечто трагическое?
– начал Сергей.
– Ты говоришь о тех пяти-шести миллионах наших потерь?
– И о них, конечно. Но не о пяти-шести, их было гораздо больше, Володька.
– Думаешь?
– Предполагаю...
– он вытащил папиросы, закурил.
– Мда... странный мы народ - русские... Все для будущего, - повторил Сергей то, о чем часто твердил в сорок втором, и задумался.
– Война - всегда трагедия, Сергей, - сказал Володька.
– Разумеется, - согласился тот, не сразу, видимо, отключившись от своих мыслей.
– Лейтенант...
– вдруг услышал Володька знакомый голос и, подняв глаза, увидел того типа, которого ударил около "деревяшки".
– Опохмелиться дай, - без просительных ноток сказал тот.
Он стоял перед Володькой в каких-то рваных брюках - "сменке", обутый в галоши, обвязанные веревками, чтобы не свалились, с бледным, землистым лицом, на котором блуждала ухмылка.
– Это что за явление?
– вскинул голову Сергей.
– А ну марш!
– Погоди, - остановил его Володька.
– Дай тридцатку, червонец у меня есть. Как раз на стопку получится, повторил тот.
– Хорошо, дам. Если скажешь, где я тобой командовал? На каком фронте, в каком месте, в какой части?
– Ух ты, сколько вопросов. А если не скажу?
– Не дам, - отрезал Володька.
– А ты, лейтенант, не вспомнил разве меня?
– Нет.
– Ладно, скажу... Готовь монету.
Володька вынул из кармана тридцатку и держал ее, красненькую, в руке.
– Дивизию я не упомнил, а вот про место, где гнал ты нас на убой, скажу...
– Говори!
– нетерпеливо кивнул Володька.
– Скажу...
– и поглядел на Володьку угрюмо, с угрозой.
– В сорок втором это было...
Володька вздрогнул, и тот, заметив это, злобно усмехнулся.
– ...на Калининском...
– Не тяни, гад!
– не выдержал Володька.
– Подо Ржевом...
– выдавил тот и увидел по Володькиному лицу, что бьет не мимо.
– Под какой деревней?
– опять не сдержался Володька.
– Тебе и деревню сказать? Давай тридцатку, скажу и про деревню, ежели не забыл. Напомню, все напомню. Давай.
Володька протянул руку, и тот вырвал из его пальцев красненькую, быстро сунул ее в карман.
– Ну вот, на опохмелку есть, - засмеялся.
– А если теперь не скажу? Что тогда, лейтенант?
– Изувечу до полусмерти, - процедил Володька, поднимаясь со скамейки.
– Не выйдет!
– крикнул тот и бросился бежать, но у него сразу же сорвалась с ноги галоша, и он остановился.
Володька подскочил к нему, схватил за грудки и прохрипел:
– Ну, говори!
– Под Кокошкином это было, - сказал тот.
– Вспомнил теперь?
– Не был я под Кокошкином... Рядом был, но не там, - сразу успокоился Володька и отпустил.
– Иди.
– Неужто не ты был?
– удивился тот.
– А ведь похож, такой же соплячок... Знал бы, как меня тогда изувечило, понял бы. Ну, ладно...
– Он стал надевать галошу, обвязывать ее веревками.
Володька вернулся к Сергею, тяжело дыша.