Встречи на Сретенке
Шрифт:
Он прошел по институтским коридорам, заглядывая в аудитории, и как-то не представлялось, что скоро сидеть ему за столом с карандашиком и записывать лекции... Все это казалось смешным и страшно несерьезным... Он тоскливо огляделся в надежде увидеть хоть одного фронтовика, чтоб перекинуться словом, и наткнулся на парня, стоящего у стены, в форме, в "кирзяшках" и с палочкой. Тот тоже выглядывал, вытянув шею, кого-то из фронтовой братии и, заметив Володькин взгляд, заковылял к нему.
– В какой курятник попали! А? Хотя чего я, не курятник - цыплятник, сказал он, кивнув на щебечущих в коридоре девчушек.
– Да, чудно...
– вздохнул Володька, улыбнувшись.
– Ты на какой факультет поступаешь?
– Я перевожусь... Из архитектурного. Наверное, на редакционно-издательский пойду.
– На художественное отделение?
– Видишь, - протянул Володька руку.
– Пока на литературное, если что выйдет, научусь левой, перейду.
– А у меня кость на ноге раздроблена. Гноится до сих пор рана. Говорят, надолго это. Ну, давай знакомиться. Коншин... Лешка. Пойдем перекурим это дело, - он улыбнулся и взял Володьку за локоть.
Они вышли на улицу... К Коншину подошла девушка в военном, но без погон.
– Ну как, Леша, решил?
– спросила она.
– Решил, - почему-то грубо ответил тот и добавил: - Иди домой, я вот с товарищем поговорю.
– Я подожду, Леша, - она отошла в сторону.
– Зачем ждать. Иди домой, - опять удивил он Володьку своим грубоватым, пренебрежительным тоном.
У девушки повлажнели глаза. Она резко повернулась и пошла от них. Володька хотел было спросить, почему Коншин так, но постеснялся. Коншин начал сам:
– Вот не знаю, что делать. Понимаешь, в одной части служили, ну и любовь... А ранило меня, ни одного письма в госпиталь не прислала. Зато дружок мой один все обрисовал... Со всеми подробностями - с кем, когда и где... Она клянется, что наврал тот, а у меня нет оснований не верить - фронтовой дружок-то. Ну зачем ему врать? Зачем?
– А может, сам пытался? Не вышло, и со зла...
– предположил Володька.
– Она то же самое говорит. Так кому верить-то?
– Ну уж это тебе самому надо решать, - сказал Володька и начал свертывать цигарку.
– Ловко у тебя получается. Кстати, когда я был в руку ранен, тоже научился. Под Ржевом долбануло.
– Под Ржевом?!
– воскликнул Володька. Я же там в сорок втором был!
– И я в сорок втором. Вот здорово-то!
И выяснилось в разговоре, что были не только подо Ржевом, но под одними и теми же деревнями и в одно и то же время, только в разных стрелковых бригадах. А было в этих бригадах уже так мало народу, что ни Володька, ни Коншин не заметили и не знали, что в том черновском лесу, не таком уж большом, километра три в длину, а в глубину и меньше километра, находились две стрелковые бригады - 132-я и 136-я.
– Ну, Володька, вместе нам надо быть. Такое, что там было, не забыть, да и не все выбрались. Мы с тобой счастливчики, - сказал Коншин, горячо пожимая Володькину руку на прощание.
– Да, конечно, Леша... Как здорово, что в институте хоть один свой парень будет, - радовался Володька, решив, что раздумывать нечего, надо в институт переводиться, и никаких гвоздей!
Они простились, договорившись о встрече.
На другой день Володька принес в институт документы и встретился с Коншиным. Около комнаты приемной комиссии они познакомились еще с одним фронтовиком, бывшим лейтенантом Игорем Степным. У того было тяжелое ранение в позвоночник, он сильно хромал, но настроение бодрое.
– Я, ребята, учусь уже. В Тимирязевке на экономическом, но решил и сюда, на заочный. Хочется параллельно и гуманитарное получить, - сказал Игорь, когда они вышли на улицу и пошли вниз по Садовой.
– А зачем тебе гуманитарное?
– спросил Володька.
– Хочу о войне писать...
– Вот оно что, - протянул Коншин.
– А написал что-нибудь?
– поинтересовался Володька.
– Нет еще. Если бы написал, я в Литературный подал бы. Но в голове столько всего...
– У нас у всех полна войной голова, - заметил Коншин.
– Да разве сумеешь описать все.
– Надо!
– горячо воскликнул Игорь.
– Вот в теории подкуюсь малость и начну.
Дойдя до бывшей Мясницкой, ребята повернули, решив проводить Игоря до дома, расставаться не хотелось. Жил он в Комсомольском переулке, и по дороге можно было еще о многом поговорить. Игорь начал высказывать свои мысли.
– У меня друг есть, в медицинском учится, так мы надумали после окончания куда-нибудь на периферию податься, в какой-нибудь небольшой городок...
– И бросишь Москву?
– недоверчиво спросил Коншин.
– Что Москва? Тут народа хватает.
– Понятно, - засмеялся Володька.
– Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе.
– Нет, ребята, другие соображения. Хотя, конечно, в провинции выделиться легче. Но мы поедем, потому что просто там мы нужнее. Хотим создать кружок местной интеллигенции...
– Это ты серьезно?
– усмехнулся Коншин.
– Вполне...
Проводив Игоря, они пошли обратно. Коншин несколько скептически отнесся к мечтам Игоря, но Володьке тот понравился, он верил в его искренность. Расставшись на Колхозной с Коншиным, Володька двинул к родной Сретенке, на которой что-то давно не бывал... Первым встретился ему ковыляющий Деев.
– Как жизнь, Вольдемар?
– весело спросил Володька, протягивая руку.
– Хреновая, - мрачно ответил Деев.
– В троллейбус залезть проблема, пройтись куда-нибудь - тоже. Костыли эти очертенели, а без них никуда.
– Деев сплюнул, махнул рукой, а потом вдруг мечтательно протянул: - Знаешь, что я часто вспоминаю как самое необыкновенное и приятное из довоенной жизни?
– Что?
– Помнишь, мы из школы к своим шефам в Наркоминдел на вечера пробежки делали? По Первой Мещанской, по Сретенке, всю Лубянку, и все бегом... Даже во сне снится.