Встречи на Сретенке
Шрифт:
– Мать скороспелку посадила. Подкапывать уже начали. Попробуйте, - он передал сумку Ксении Николаевне.
– Зачем, Витя?
– начала было отнекиваться она, но Витька решительно прервал:
– Ксения Николаевна, помните, обещал я. Никаких отказов.
– Сетку волейбольную не достал?
– улыбнулся Володька.
– Не! Спрашиваю всех, никто не помнит. Кто-то из ребят взял, спрятал еще в сорок первом, а кто? Но я раздобуду.
Без особой охоты Володька поехал на другой день в Гнездниковский переулок, где жила тетка, боясь, что начнутся соболезнования, разные там "вздохи и охи"...
– Сперва перекуси, Володя, а потом поговорим.
На небольшом столике с мраморной доской уже приготовлена была еда, да еще какая! Володька не стал ломаться и присел за стол. Уминая бутерброды, он оглядывал большую комнату с альковом, в которой давно не бывал. Целую стену занимали шкафы с книгами, где кроме художественной литературы в основном была литература политическая - собрания сочинений Ленина, Сталина, протоколы съездов партии. Тетка работала в институте Маркса - Энгельса - Ленина Сталина... Было много и ее собственных книг. Она лично знала Ленина, дружила с Крупской, с Фрунзе, участвовала в Московском восстании, занимала крупные должности в Иванове. В общем, живая история, и если бы Володька был полюбознательнее, то как много бы он мог получить от общения, но сейчас ему было не до этого.
– Почему ты не навестил меня тогда, в сорок втором?
– спросила она.
– Даже не знаю... Понимаешь, я был под Ржевом - безудачные бои, огромные потери... Не хотелось об этом вспоминать.
– Да, потери...
– задумчиво сказала тетка.
– Скажи, Володя, что, на твой взгляд, помогло нам выиграть войну? Именно на твой взгляд.
– Патриотизм, тетя Варя...
– не задумываясь, сказал он.
– Советский патриотизм?
– Конечно. Воевали ведь хорошо и те, у кого судьбы складывались трудно.
– Да? Это очень интересно... У тебя есть примеры?
– Сколько угодно.
И Володька стал рассказывать о тех, с кем воевал вместе... Тетка слушала внимательно, заставляя его повторять некоторые случаи, а со стены глядели на них прищуренные глаза Владимира Ильича, и казалось, будто и он прислушивается к Володькиным словам.
– Говорили вы на фронте о Сталине?
– неожиданно спросила она.
– А как же?
– удивился Володька.
– В атаки с его именем ходили. Хотя... задумался он, вспоминая, - пожалуй, чаще кричали просто: за Родину...
– Скажи, чем вы объясняли неудачи первых месяцев войны?
– Чем?
– Этот вопрос тоже удивил его.
– Кто как... В основном, неожиданностью нападения, отмобилизованностью немецких войск, их техникой... Короче, каждый по-своему...
– начал было он, но она прервала его:
– Расскажи теперь, как вообще живешь? Какие планы на будущее?
– С сентября институт...
– Да, твоя мать говорила... Вот видишь, сразу в институт, а кто-то сразу на завод пойдет. К счастью, после этой войны не будет того, что получилось после первой мировой.
– А что было после той?
– Разве не знаешь? Не читал?
– Да, вспомнил... Инфляция, безработица, люди пришли с войны и не могли найти себе места.
– Именно, - подтвердила тетушка.
– Ты наелся?
– От пуза, говоря по-солдатски, - улыбнулся он.
– Так вот, Володя, карточки... Поедешь, я тебе дам адрес, и там на первом этаже найдешь, где выдают продукты. Захвати рюкзак, а то в одной руке тяжело будет нести. Паек на целую неделю.
– У меня вещмешок.
– К тебе еще одна просьба. Ты сможешь приходить хотя бы два раза в неделю и читать мне? Я сейчас очень плохо вижу, а для своей книги мне нужно кое-что перечитать. Я буду платить тебе или отдавать часть пайка. Как захочешь.
– Что ты, тетя Варя, зачем? Я и так...
– Не спорь. Это работа, и ты должен получать за нее вознаграждение. Договорились?
– Да, но, право, ни к чему какая-то оплата, мы же родственники.
– Повторяю, не спорь. Я упрямая старуха. Будет так, как я решила.
– И в нотках ее голоса пробилась старобольшевистская твердость.
На обратном пути Володька не раз поправлял вещмешок, оттягивающий спину. Когда приволок все это в теткину квартиру, она, поблагодарив, стала откладывать часть продуктов для него. Володька пробовал протестовать, но тетка не желала ничего слушать.
– Грудинку я не ем, Володя... Жирную рыбу тоже. Это мне не нужно. Крупа у меня осталась...
– и так далее и тому подобное.
Половина принесенного попала в его вещмешок. Это было целое богатство, и хотя чувство некой неловкости присутствовало при этой дележке, все же он был рад, что принесет что-то в дом, тем более никаких прибавок к карточному пайку у него не будет.
Но мать этой радости не разделила, наоборот, возмутилась тем, что Володька принял подношение.
– Ты обязан помочь ей без всякой "благодарности" с ее стороны. Больше этого не делай, - сказала она с необычной для нее резкостью.
– Я отказывался, мама...
– Значит, плохо отказывался!
– Но она предложила мне работу: приходить к ней два раза в неделю и читать нужные ей книги. Сказала, что каждая работа должна быть оплачена. Возможно, то, что я принес, аванс, так сказать...
– Это другое дело.
...Теперь Володькина неделя была заполнена двумя вечерами у тетки и днем получения продуктов. Однажды, выходя из ворот серого дома на набережной, он натолкнулся на пьяного инвалида, который попросил прикурить, а прикурив, бросил взгляд на Володькин мешок.
– Оттуда прешься?
– спросил хмуро.
– Это я для тетки...
– Знамо, не для себя... Кто у тебя тетка-то? Начальство какое?
– Старушка она, персональный пенсионер. Революцию делала.
– Революцию, говоришь, делала? Старенькая уже, значит... Ну, она-то заслужила, - сказал инвалид.
– Ладно, бывай...
Тянуть с институтом больше было нельзя, и Володька отправился на Садово-Спасскую поглядеть полиграфический, поговорить с поступающими, разузнать все подробно и, если понравится, подать заявление о переводе. Он потолкался среди будущих студентов, в большинстве сопливых девчонок, худеньких, неважно одетых, некоторых с косичками -- прямо детский сад. Он старше их на семь лет, это же чертовски много! Закончит институт в тридцать! Тридцатилетние на фронте казались уже пожилыми мужчинами - и жены были почти у всех, и детишки. А он, Володька, только на ноги встанет, только институт к этим годам окончит.