Встречи с амурским тигром
Шрифт:
Отошел я на самый краешек косы, уже мокрой от воды, и для начала решил подождать и обдумать ситуацию со всех сторон. Успокаивал себя тем, что в случае чего прыгну в речку. Но это было крайним шагом, потому что от косы бешеный поток устремлялся к другому берегу. Уплыть туда, конечно, можно было, хотя и с риском утонуть. Ну а что дальше? Темень ведь совсем уже придавливала, а ночи были прохладными и сырыми.
Страсти и страхи накалялись. Один зверина невозмутимо, словно и не человек перед ним, прошел по косе в мою сторону метров десять, равнодушно при этом на меня поглядывая, а два других стали сражаться. Ближний ко мне обернулся к драчунам и прилег, с интересом наблюдая за их занятием. И тут я догадался, что попал на тигриную свадьбу, и на одну невесту претендовали сразу два жениха.
Это уже потом я стал припоминать
А соперники конфликтовали все злее. «Да хоть бы задрал один другого до смерти!» — молил я Бога. Но Господь, видно, с иронией подумал: «Все вы меня вспоминаете лишь когда крепко прижмет, а то все в бога мать…» И на мою мольбу ничем не ответил… Рев стоял на всю тайгу и до самого неба. Громилы пасти свои разевали во всю ширь, лапами с выпущенными когтищами остервенело махали. Но крови не было, потому что дрались не всерьез, обыкновенными тумаками и оплеухами. Мелькали такие моменты, что задавить соперника было проще простого — сомкни челюсти на оказавшейся перед мордой вражьей шее — и вся недолга. Но нет же…
Подрались они, разбежались и раз, и другой, и еще. И бывало, этот огромный страшный ком поединщиков на несколько метров ко мне подкатывал, расшвыривая гальку, и мне оставалось единственное: забредать в воду. И стал я, совсем потеряв голову от страха, истово молить Бога спасти меня. Клялся отблагодарить всей жизнью с верой и молениями, обещал изучить и все время читать Библию, иконами обзавестись… И при этом крестился, взирая на небо.
И Бог меня из той беды вызволил… Хотя, может, и отец оказался моим Богом, не знаю… Это особая тема разговора — о Боге-то. Трудная… Дай досказать о своем неожиданном спасении.
… Ночь опустилась тихая и росная. Обеспокоенный батя с фонарем пошел меня искать, потом услышал далекий тигриный рев и, враз обо всем догадавшись, отважно двинулся ТУДА. И под громы сражений вышел он к самой кромке леса у основания той почти роковой косы. Тигрицу он увидел в десятке метров от себя, она сидела к нему спиной, он ее первую и положил. А распаленные женихи так увлеклись своими проблемами, что или выстрела не услышали, или не обратили на него внимания. Я же был возле отца через каких-нибудь тридцать секунд после выстрела… Меня всего колотило, я обливался слезами и слова не мог вымолвить. Он сказал: «Идем отсюда, от греха подальше…» На это я отрицательно мотнул головой, отобрал у отца винтовку и, обезумев, попер на супостатов… Я стрелял в них в упор и жалел, что кончились патроны. А после этого возмездия рухнул на булыжник.
Это потом я упрекал себя: «Зачем ЭТИХ-ТО?» А тогда я не владел собою. В тайге чаще обычного доводится обдумывать уже случившееся.
А рассказал я тебе это для того, чтобы понял ты и согласился, что в угодьях охотника стрелять по тигру часто он сам и вынуждает. И еще раз я выскажусь: никогда не будет в уссурийской тайге мира между тигром и промысловиком, как бы вы к этому ни призывали и какие наказания ни устанавливали. Хотите охранять этого красавца — открывайте больше охраняемых территорий с запретом всякой хозяйственной деятельности. А в угодьях общего пользования одно из двух: тигр или промысловик. Я это уже говорил, однако иные мысли надо повторять раз за разом, пока они не дойдут до тех, кому адресованы».
Долго я потом спорил с Андреем Ефремовичем, доказывал, что мирное сосуществование между тиграми и охотниками вполне возможно, но он был непреклонным. И я подумал: «Сколько же надо было ему от этой «кошечки» натерпеться, чтобы вот так непреходяще озлобиться».
И все же я стоял на своем. Говорю ему: «Медведь тоже ведь не заяц, от него людей гибнет побольше, чем от тигров. Неужели и к нему ты так же категоричен?» Но Ефремыч уверенно отпарировал и это мое возражение: «Нет! Медведь — не тигр! Мишку просто не надо трогать не умеючи и признавать его право на добытого зверя. А на этих зверей — чушек главным
В эти самые мгновения недалеко за нашими спинами хрустнула сухая ветка под тяжелой лапой… Под тигриной, конечно…
Не преступи закон?
Еще вчера западносибирская лайка чистых кровей с необычной кличкой Фея работала, как и все шесть минувших таежных сезонов, умно, смело и старательно. Даже красиво. Работала по всякому зверю — большому и малому, смирному и опасному. И этим, уже дотлевающим ледяной зарею днем, Круглов взял с ее помощью соболя, больше двух десятков белок и подсвинка. И каждому удачному выстрелу, каждой добыче собака радовалась точно в меру хозяйской радости, понимая своего друга-повелителя не просто с полувзгляда и полуслова, но и по шагу, по походке, по дыханию даже. И по тому, как он закуривает и пускает дым, как перезаряжает ружье, как снимает и набрасывает на плечи рюкзак.
Круглову не казалось, что Фея словно читает его мысли и душевный настрой — он в этом был абсолютно уверен и готов был доказать любому скептику на множестве убедительных, по его мнению, примеров и событий. Как доказал однажды многомудрому профессору по части биологических наук, ради избавления от стрессов баловавшемуся ружьишком на кругловском промысловом участке по просьбе директора зверопромхоза не очень удобные для Круглова две недели.
Ночами Фея оберегала покой хозяина, чутко подремывая в устроенной под крыльцом конуре, давая ему знать коротким взлаем лишь о подходе опасного, вроде медведя-шатуна, зверя или незнакомого человека. А теперь как бы ни с того ни с сего заскреблась вдруг в избу, виновато, со странной настойчивостью поскуливая. Никогда такого не случалось, и потому Круглов, подняв брови, открыл дверь, выходя в уплотнившуюся темень, и еще больше удивился, когда собака без разрешения шмыгнула между хозяйских ног в зимовье, выпрашивая извинения повинным взглядом и слабым повиливанием раскрученным из обычного кольца свесившимся хвостом. От еды отказалась, тоже непонятно застонав при этом.
Фея была отважной собакой, хотя, как и хозяин, всегда прекрасно чувствовала меру опасности и на рожон не лезла. Осторожностью она пренебрегала лишь когда охотнику грозила беда. Нападающего медведя не просто рвала за гачи, но, бывало, и атаковала в лоб, отчаянно принимая на себя его ярость. Самоотверженно перехватывала стремительный бросок раненого секача, строго облаивала ненароком или намеренно приблизившегося к ним тигра, сообщая о нем хозяину и предупреждая грозного царя уссурийской тайги о том, что за последствия они не ручаются. Могла переплыть взбесившуюся в паводок речку, спокойно пережидала сумасшедшую грозу и ветровал. Даже проскакивала полосу низового пожара.