Встретимся в Эмпиреях

Удачин Игорь

— Абориген, ты где? Ау!

Мы поднимаемся в наше пристанище в «недостройках» и зажигаем фонарь. В дальнем углу «залы» трепещущий кругляш света выхватывает из мрака заспанное лицо Аборигена. Своей угловатой походкой он направляется к нам. На лице расплывается уже привычная щербатая улыбка.

— Сегодня у тебя пир, Абориген, — говорит Демон, принимаясь распаковывать сумку с едой.

Выудив здоровый, упругий, так и просящийся на зуб батон сырокопченой колбасы, Демон подбрасывает его в воздух над нашими

головами. Абориген, как заправский вратарь, ловит.

— А то ведь ты, Абориген, всю популяцию крыс истребишь в «недостройках», — громко смеется Слива, подмигивая.

Мы припозднились, уже стемнело. Но костер решили не разводить.

Слива и я приступили к смешиванию полусухого с фруктовой шипучкой — так, мы знали, получится и больше и вкуснее. Виктория занялась приготовлением легких закусок: всего по чуть-чуть, чтобы импровизированный стол не выглядел совсем уж голо (солидную часть съестного мы планировали оставить впрок Аборигену). Для Аборигена ко всему прочему принесли шерстяной свитер, брюки, смену белья и кое-что из обувки.

Демон в отличие от нас долго не мог найти себе достойного занятия, но вот вдруг сорвался с места, застелил досками следы былых костров под проломом в крыше, сверху разложил мягкие одеяла.

— Ложись-ка, — приглашает Викторию, указывая на творение своих рук.

— Зачем это? — не понимает Виктория и еле заметно краснеет.

Демон моментально оставляет ее в покое и опробывает ложе сам. Руки и ноги вольготно раскидываются в разные стороны, млеющий взгляд устремлен в небо.

— Сегодня мы будем разговаривать, пить вино и лежа смотреть на звезды. А? Ну как?!

— Просто зашибись, — подыгрывает Демону Слива и растягивается рядышком.

— Здравствуй, Ночь. Я тебя вижу. Но-очь. Мы с тобой на «ты» как никогда в моей семнадцатилетней жизни, — таинственной хрипотцой слово за словом слетает с уст Демона.

Мы с Викторией, улыбаясь, переглядываемся. Я разливаю напиток по стаканам и разношу всем.

— Давайте, давайте. Присоединяйтесь. Чопорность нам не к лицу, — зазывает Демон, и мы с Викторией, прекратив мешкать, тоже ложимся на постланные одеяла.

Наши головы почти касаются, руки тоже. Вид вечернего сумеречного неба, кажущегося таким по-необычному близким, завораживает. Отпиваю глоток, и мне приятно ударяет в голову — может, потому, что пью в лежачем положении. По телу разливается щекочущее тепло.

Как скептично привыкли мы относиться к кажущимся дурацкими нам, мелким, несущественным, но милым затейкам! А зря. Чего-то, пусть не столь очевидного, мы определенно себя лишаем. Избегая их, порою мы ограничиваем себя в совершенно новых ощущениях. Способны поверить в это? Если нет, то не берите в голову и считайте, что я просто треплюсь.

Я испытывал покой и умиротворенность, абсолютно потеряв счет времени.

Лишь машинально и изредка производя глоток из своего стакана, я вновь погружался в негу. Мне было здорово.

Возможно, так пролетел час.

— Смотрите, звездочка падает! Загадывайте желания! — раздается вдруг звонкий и по-детски восторженный голос Виктории.

В силу примет и то верилось сейчас больше, чем в любой непреложный факт нашей суровой действительности. От действительности устаешь, необратимо грубеешь душой. А как порой хочется обнять и приласкать живущего внутри тебя ребенка!.. «Чтобы… Она… чтобы Она поняла наконец, что я…» Вот ведь… в голове сплошная мешанина. Мысль не строится, и немножко обидно.

— Смотрите, смотрите! Еще одна! Загадывайте.

Я больше не пытаюсь загадывать.

— А не жирно ли нам будет, Вик? — посмеивается над Викторией Слива.

До моего слуха доносится тихое, будто покашливающее хихиканье Аборигена. Мне лень поднять голову, чтобы посмотреть, где он расположился.

— Абориген, — бросаю в пустоту я.

— У-у, — отзывается тот.

Я так и не понял, где он. Но поблизости.

— Ты загадал желание?

— Желание? Мое желание — самая очевидная вещь на свете. Вернуть жизнь, какой я жил прежде.

— А что ты сам готов сделать для этого? — не может не вмешаться Демон.

— Честно?

— Конечно, честно.

— Я бы продал душу дьяволу, чтобы это произошло.

Мы смеемся. Но смех наш какой-то натянутый, грустный.

— Способен допустить, что и я продал бы душу дьяволу, если бы знал: что такое есть «дьявол» и что значит «продать ему душу», — высказываю вслух свои мысли.

— Вы говорите такие вещи, каких говорить нельзя, — делает попытку прочесть нам нравоучение Виктория.

— Отчего же, Вик? — не соглашаюсь я. — Люди давно отменили для себя Бога. И пусть бы они верили хоть в дьявола — лишь бы жили по единым нравственным законам. Кому, ответь, от этого стало бы хуже? Абориген хочет справедливости, а помощи искать не у кого. Вот и вся история.

Разговор больше не клеится. Я чувствую себя неловко. Зачем полез в эти дебри? Умный очень стал, что ли?! А как все замечательно было минуту назад…

Хочется исправить ситуацию. Собираюсь с духом и обращаюсь к ребятам:

— Я тут песню на днях сочинил…

— Ого! — отзывается Демон.

— Хотите?

— Спой, — просит Виктория. Ее поддерживает Слива и даже Абориген.

Я приподнимаюсь. Из темноты протягивается рука Аборигена, держащая за гриф гитару. Ее самую, Демоновскую, которую тот не пожалел для «недостроек» — и вот применение нашлось.

Вступительные аккорды задают жесткий ритм. Я поражаюсь драйву и мощи собственного голоса и пою, как не пел никогда и никогда уже, наверное, не спою.

<