Второй Шанс
Шрифт:
Пальцы Святоши побелели от силы, с которой он стискивал древко. На меня никто не обращал внимания, и я кусала руки, стараясь удержать противный ком в горле.
— Анаки, — сказал стражник Гимбальт, — уж прости старика.
На столе по-прежнему стояла пара кружек, а у меня как раз было две руки. Я сцапала одну из кружек и запустила ею в Гимбальта, снявшего шлем совершенно зря. Глиняный сосуд был тяжел, а я все-таки обладала какой-никакой меткостью. Гимбальт охнул и начал слепо отклоняться назад, на собственных подчиненных, которые мигом отвлеклись от жертвы.
Вторая
— Пошли, — крикнула я, сорвавшись на противный визг. – Ну, давай, айда!
Святоша, надо отдать ему должное, соображал очень быстро. И двигался тоже. Это рассказывать долго, а на самом деле счет шел на какие-то жалкие мгновения, которые я крала у судьбы, сама толком не понимая, зачем.
Сначала он схватил меня за талию и просто швырнул в проем. Отфыркиваясь в сугробе и глотая ветер, я увидела, как он выпрыгивает следом. Затем он дернул меня вверх, поднимая. Двое стражников, оставленных с лошадьми, дернулись, перехватывая оружие. Святоша просто влетел в седло ближайшего скакуна, сгреб меня за шкирку, и я почувствовала, как меня укладывают на лошадь поперек, словно какой-нибудь бесчувственный мешок. В голове снова зашумело, но на обмороки уже не оставалось времени.
Скакун вздыбился, пришпоренный отчаянным всадником. Мерзлая земля и снег стали чуточку дальше от меня, я слышала, как кто-то что-то кричит через пургу, но всего лишь миг – и в моем поле зрения остались только мелькающие копыта, а в ушах – свистящий, визгливый ветер.
…Лошадь встала. Или конь, уж не знаю хорошенько, кто это был. Мне эта скачка далась так трудно, что разбираться в подробностях не хотелось совершенно.
День уже вступил в свои права. Хмурый, тяжелый, зимний, он супился на нас мохнатыми снежными бровями. Святоша пытался понукать скакуна, но тот тяжело дышал и делал вид, что ничего не понимает. Тяжело вздохнув, Святоша спешился сам и снял мое бездыханное, совершенно убитое тряской тело.
Неспособная устоять на ногах, я брякнулась в снег. Святоша склонился надо мной и принялся потряхивать меня за плечи — осторожно, так, чтобы голова с них не скатилась.
— Ну, ты живая? Скажи хоть что-нибудь, ну!
Я чихнула и подняла на него глаза.
— Живая, — голос хрипел.
— Почему ты не сделала так, как я тебе сказал?!
Я смотрела на него и пыталась сообразить, как бы получше разъяснить ему мои поступки.
— Ну почему ты просто не сидела тихо? — руки Святоши стиснули мои плечи. — Кто тебя вообще просил?! Теперь они тебя не отпустят, если снова догонят нас, да и в город тебе дорога теперь точно заказана...
Мне захотелось взглядом передать всю степень своего презрения к его словам, но не уверена, что мне удалось.
— А пошел ты, — бессильно выдохнула я и поднялась, собравшись с силами. Повернувшись к нему спиной, я захрустела подошвами сапог по снежному тракту, пряча в рукавах ладони.
Падал снег, тихий и мелкий. Мои щеки уже почти совсем перестали чувствовать холод. Хотелось плакать от боли в гудящем виске и усталости. Мучил сосущий голод. Где-то внизу зима крыла своими белоснежными козырями бессильные леса. Где-то там были теплые очаги, еда. До них надо было дойти, предстоял долгий и трудный путь.
Я прошла совсем немного, всего с десяток-другой шагов, когда хруст снега под ногами вдруг стал двойным, и Святоша нагнал меня.
— И куда мне идти, по-твоему? — тихо спросил он.
— Не знаю, — безразлично отозвалась я. — Мне все равно. Просто я, знаешь ли, уверена, что умереть мы всегда успеем.
— Тут у них в переметной сумке нашелся кошель, хлебец и фляга с чем-то крепким, — сказал Святоша, вздохнув. — Ближайшее место, где можно согреться — Семихолмовье, контрабандистская деревушка. Дня за три-четыре дойдем. Если не будем спать, то, может, и раньше.
— Откуда ты, солдат, знаешь про контрабандистские деревушки? — осведомилась я.
— Я всего два года служу... Служил. И в службу-то я из-за Маннеке подался.
— Маннеке?
— Та девчонка из Ароса. А до того я с ее отцом работал, товары кое-какие возил, на которые в Аросе пошлина больно высокая...
— И он тебе позволил жаться к своей дочке, зная, кто ты? — изумилась я.
— Почему нет-то? Его это вообще не волновало. А вот ее саму и ее мать — весьма. Как-то так.
— Ладно, допустим. А нагнать нас теперь могут?
— Могут. Но мы сойдем с тракта.
Я удивленно посмотрела на него. Святоша... улыбался! Даже не губами, скорее глазами и очень сдержанно, но все же это была улыбка.
— Говорят, наироу нельзя доверять, — сказал он. — Но я рискну. По крайней мере, до Семихолмовья. Как тебя там... Навелин?
Ой, как же давно я не слышала своего имени. И, оказывается, предпочла бы не слышать его и впредь. Как-то слишком уж серьезно оно звучит, честное слово...
— Лучше придумай что-нибудь другое, — сказала я. – Навка, например.
Глава 6
Холодный ветерок, вызывающий мурашки по спине, пропитался терпким, как вино, запахом мокрых листьев. С навеса надо мной плавно тянулись серебряные нити; ливень…
Святоша держал ладонь под темной небесной водой, прислонившись спиной к бочке, на которой сидела я. Я видела, как разбиваются об его руку тяжелые капли. Казалось, что на его ладонь с хрустальным звоном падают усталые звезды.
— Вот ты все это серьезно?
— Да.
— Четыре года прошло, — сердясь, я произнесла слово “четыре” едва ли не по слогам.
— И что с того?
— Неужели тебе нравится чувствовать себя задолжавшим?
— Знаешь...
Святоша убрал руку под навес. Откуда-то справа донеслась крикливая женская брань, хлопнула дверь, выпустив в осеннюю сырость немного желтого лучинного света. Кто-то шмякнулся в грязь. Повозился, роняя хриплые ругательства, побрел куда-то...
— Есть люди, которых я скорее убил бы, чем позволил себе остаться у них в долгу. Ты не в их числе.
— И как долго ты еще будешь пытаться расплатиться? — я ткнула Святошу носком в бок.