Вторжение
Шрифт:
— Трудно поверить. Мэдисон-авеню, как спасательный отряд. — Рэндалл положил ручку и откинулся на спинку стула.
— Как вы полагаете, Эд, это долго продлится?
— Откровенно говоря, нет. — Секретарь Казначейства не мог скрыть удивления. — Всё зависит от того, какие решения будут приняты в этой комнате. — Он смотрел на Рэндалла в рабочей рубашке с таким видом, словно тот был обречён.
Майор протянул Рэндаллу лист желтоватой бумаги.
— Доставлено из центра связи.
То было послание от премьер-министра Великобритании — он взывал к «благоразумию» и передавал наилучшие пожелания от имени всего народа Британии. Жёлтая бумага пошла по рукам.
— Москва и Лондон, — пробормотал Ворхи. — Скорее всего, это только
Так оно и оказалось. Пока шли разговоры о том, что имели в виду англичане, пришла телеграмма от канцлера Западной Германии. В ней говорилось, что немецкий народ поддерживает действия Президента Рэндалла, направленные на спасение жизни невинных детей и восхищается ими. Канцлер, кроме того, выражал личную симпатию Рэндаллу. И хотя текст был преисполнен сочувствия, Рэндалл приободрился. Канцлер проявил себя хорошим другом.
Они по-прежнему обсуждали канцлера и его чувства, как майор принёс очередную телеграмму. То было дружеское послание от японского премьера, выражавшего надежду, что ситуация с пленёнными детьми завершится ко всеобщему удовлетворению. Ворхи заметил, что в минуты большого напряжения старые враги дают о себе знать быстрее, чем старые друзья.
— Не могу поверить, — Рэндалл поднялся с кресла и в радостном возбуждении потёр руки. Он стал ходить вдоль ряда телепринтеров, поглядывая на них, словно они стали курьерами, доставлявшими исключительно хорошие вести. Атмосфера в комнате резко изменилась; в ней появилось то наэлектризованное возбуждение, которое запомнилось Рэндаллу с ночи выборов, когда, вроде окончательно проиграв, он стал чувствовать, что нарастающий поток голосов выносит его на вершину победы. Обращения к Тигерту и Диттмару на время были отложены в сторону. Члены комитета столпились рядом с Рэндаллом у принтеров, и майор время от времени бросал на них раздражённые взгляды, ибо в его угодья вторглась толпа возбуждённых охотников. Ещё две страны дали о себе знать на командном пункте. Послания из Египта и Израиля пришли почти одновременно и были на удивление схожи в своих добрых пожеланиях.
— Можешь считать, что мир проголосовал за доверие к тебе, — сказал Ворхи Рэндаллу.
Воодушевление в звуконепроницаемой комнате возрастало с каждой минутой. Министр обороны Эдельштейн, который последние тридцать часов был воплощением похоронной мрачности, позволил себе откровенно улыбнуться. В перерывах между телефонными звонками Эд Ли и Гарольд Осборн по-приятельски подтрунивали друг над другом. Морской пехотинец, разнося поднос с напитками, ухмылялся до ушей. Джой Ворхи внезапно вспомнил, в каком состоянии у него бакенбарды и отправился на поиски электрической бритвы. Генерал Хильдебранд раскурил сигару, первую за день, и, удивляясь сам себе, предложил другую Гарольду Осборну. Чёрный член кабинета не только с благодарностью принял её, но и поднёс генералу зажигалку.
Вскоре после двух часов из принтера, через который шли секретные документы связи между Белым Домом и Центральным Разведывательным Управлением, поползла распечатка. В соответствии с указанием Рэндалла, ЦРУ каждые четыре часа составляло обзор мировой прессы и её реакции на происходящее в Америке. Последний отчёт гласил, что весь мир наблюдает за драмой в домах Америки, сидя у своих телевизоров и радиоприёмников. Повсеместно люди озабочены судьбой девятнадцати детей, а о некоторых из них, например, о Скотте и Холли Кроуфордах, знают за границей. Неизвестный автор бюллетеня заключал: «И если бы не критическая напряжённость ситуации, реакцию мира можно было бы сравнить с вниманием аудитории к мыльной опере».
Через несколько минут майор, который теперь наблюдал за рядом бормочущих телевизоров, что-то шепнул Президенту и прибавил звук. Диктор телекомпании NBC, сидя перед огромной картой Соединённых Штатов, на которой мигающие лампочки показывали месторасположение шести домов, говорил:
— Кроме выражения открытой поддержки со стороны многих лидеров мирового сообщества, как нам известно, главы некоторых государств отправили Президенту Рэндаллу личные послания, которые будет опубликованы в своё время.
Последнее публичное заявление подписано главами правительств пяти стран Западной Африки — Гвинеи, Сьера-Леоне, Либерии, Берега Слоновой Кости и Ганы. Зачитываю: «Мы, нижеподписавшиеся руководители стран Западной Африки, аплодируем Президенту Рэндаллу и правительству Соединённых Штатов за их мудрое и взвешенное поведение в новом расовом кризисе Америки. Как главы пяти чёрных стран, мы чувствуем тесные узы связи с чернокожим населением Соединённых Штатов. Мы не берёмся оценивать стремления и намерения организации, именующей себя «Чёрные Двадцать Первого Февраля», считая, что это внутреннее дело Соединённых Штатов.
Тем не менее, мы осуждаем использование детей, как инструмента достижения политических целей. Исходя из этого, мы обращаемся к «Чёрным Двадцать Первого Февраля» с призывом освободить из захваченных домов всех детей и, обеспечив им защиту белого флага, передать на другую сторону. Мы убеждены, что никакая конфронтация между расовыми группами не должна угрожать безопасности невинных детей».
Теперь телефонные звонки, телеграммы, сообщения по телеграфу и через принтеры хлынули в ситуационную комнату, как обильный дождь на иссохшую землю. Подавляющее большинство стран высказывали поддержку Президенту Рэндаллу. Единственным исключением, которое, впрочем, можно было предсказать, был голос Пекина. Правительство коммунистического Китая поддерживало стремление чёрных американцев начать революцию, ни словом не обмолвившись о детях. Премьер Кубы был уклончив. Он завершил своё четырёхчасовое телеобращение к народу загадочным сочетанием — обеспечить безопасность детей и в то же время сокрушить расистский империализм янки. Дома коалиция лидеров чёрных общин США выступила с обращением к Ч. Ф., требуя немедленно освободить детей. По Гарлему прошла демонстрация более пятиста чёрных матерей под самодельными лозунгами с трудносочетаемыми призывами: освободить детей и удовлетворить все требования Ч. Ф., какие бы они ни были. Но этот марш пикетировали несколько чёрных мужчин, вздымавших свои лозунги. На одном из них было написано: «Будь прокляты эти дети. Они вырастут такими же расистами, как и их родители».
Казалось, словно какой-то всемирный компьютер и дома и за границей ежеминутно собирал, перерабатывал и выдавал мнение мировой общественности.
По мере того, как оно выражалось всё отчётливее, среди стратегов на командном пункте нарастало радостное возбуждение, постепенно меняя оценку ситуации. Три решительных сторонника твёрдой линии — немедленно бросить в атаку парашютистов — начали прикидывать, не предпочтительнее ли воздержаться от военного решения. Ли, Эдельштейн и генерал Хильдебранд не могли не прийти к выводу, что политика Президента Рэндалла с самого начала была наиболее мудрой. Не подлежало сомнению, что мир целиком и полностью поддержал её. Пусть даже понятие «сдержанность» часто равносильно политике ничегонеделания, бывают времена, признал Эдельштейн, склонив свою монументальную голову, когда, ничего не делая, можно достичь многого, ибо позиции противной стороны ухудшаются сами собой.
К четырём утра выпустил заявление Ватикан. Оно было продиктовано лично папой. Его Святейшество обратился к лидерам Ч. Ф. с требованием немедленно освободить детей. Дети любого цвета кожи ни в коем случае не должны быть пешками в той сложнейшей расовой проблеме, которая, к сожалению, разделила мир. Папа, как и ожидалось, завершил своё послание словами Иисуса Христа, в которых Господь брал под свою защиту всех страдающих детей.
Эд Ли, который последние десять минут был занят разговором с Фредериком Хохвальдом, банкиром из Женевы, положил трубку и повернулся, не в силах скрыть изумлённого выражения лица.