Вторжение
Шрифт:
— Я думаю, это можно было бы организовать, — сказал он и быстро добавил. — Но при условии, что первым делом будут возвращены дома.
— Вы хотите сказать, что пока об этом не стоит говорить?
— Не стоит оповещать во всеуслышание. Но вы можете дать слово руководству Ч. Ф., что если дома будут освобождены, я обещаю, что Белый Дом окажет полную и всестороннюю поддержку организации первоклассного университета только для чёрных, лучшего в стране.
— Договорились, — тут же отреагировала она. — Но я должна ещё кое-что сказать братьям и сёстрам с экрана, если и когда Данни приступит к действиям.
— Ещё
— Послушайте, — сказал она, — я не хуже вас понимаю, что вы за десять минут можете переломать хребет этой ситуации. Так что поступят только два общественных требования: первое — чтобы старый Диттмар ввёл двух чёрных в совет директоров «Эмпайра»; и второе, чтобы Фриц Тигерт ввёл одного чёрного человека — всего одна чёрная физиономия — в состав управляющих пенсионным фондом. В таком случае два из этих домов тут же будут освобождены — и вы понимаете, что за ними, скорее всего, последуют и стальные. — Она пожала плечами. — Как я и говорила, всего лишь маленькая обглоданная косточка.
— И вы в самом деле считаете, что это сработает, мисс Джонс?
— Ага. — Её лицо осунулось. — Да, чёрт побери, сработает, по крайней мере, я в этом уверена. Мы настолько привыкли бросаться на каждую брошенную кость, что это стало нашей второй натурой. Привычка. Ваши соплеменники приучали нас к этому триста лет.
Овальный кабинет был залит ярким солнцем июльского дня. Он представил себе, каким жаром пышет воздух за пределами кабинета — как из горна. Длинный лимузин, доставивший мисс Джонс, ждал на задней подъездной дорожке. Шофёр в форменной куртке болтал с двумя агентами Секретной Службы, укрывшись под развесистой кроной магнолии.
— Но вы понимаете, мисс Джонс, — тихо спросил он, — что у меня нет власти над советом директоров «Эмпайр» или над профсоюзом?
— Перестаньте! — взорвалась Джинни, перестав изображать спокойствие. — Да вы можете просто снять трубку, — она кивнула на набор аппаратов на столе, — и через пятнадцать минут всё будет в порядке. Контроль, влияние, угрозы из Белого Дома — да называйте как хотите. Всё одно. И вы, и я — оба мы знаем, что вам под силу практически всё, мистер Президент.
Она была безоговорочно уверена в силе своего натиска. Этот монарх белого отребья был облечён неограниченной властью: стоило ему шевельнуть пальцем, и все его вассалы и пикнуть не посмеют.
— Ну, далеко не всё, — уточнил он. — Например, я не смог уговорить Ч. Ф. отказаться от своих замыслов — даже предлагая амнистию.
— У них есть понятие о гордости, — мрачно возразила она. — Они не сдадутся, пока не победят… хоть в чём-то. Но в чём? Смех, да и только. Три чёрных физиономии в окружении белых лиц, восседающих за двумя большими дорогими столами. Господи, да это ровным счётом ничего. — Она с горечью посмотрела на него, буркнув что-то невнятное. — Понимаете, мне должно было бы быть стыдно, что явилась сюда с просьбами. Будь у меня отвага Данни Смита, я бы сказала — да пошли к чёрту и вы, и вся остальная бел… ну, белые люди — и уйти отсюда. Почему бы и нет? Пусть льётся кровь. Рано или поздно это всё равно случится. Какая разница? Сейчас или через десять лет.
Он молча смотрел на неё, пытаясь подобрать ключик к этой маленькой женщине, полной яростного напряжения. Видно, как мучительно тяжело даётся ей верность своим взглядам, но в чём источник её силы и её напора?
— Так почему же всё-таки вы оказались здесь? — тихо спросил он.
— Потому что меня попросил Альфред Николет, — сказала она. — Он умница. Лучший из нас.
— Я понимаю. — Он снова погрузился в молчание, не столько думая, сколько опасаясь спровоцировать её на новую вспышку. Она была воплощением того заряда взрывчатки, о котором говорил генерал Хильдебранд, с сотней бикфордовых шнуров. — И если я всё же смогу договориться о чёрных членах правления в «Эмпайр» и в профсоюзе водителей в дополнение к университету для чёрных, то, насколько я понимаю, вы с Николетом убедите чёрных граждан не следовать за призывами Даниела Смита? — Он тщательно подбирал слова.
— Да.
Они молча сидели, глядя друг на друга, словно прикидывая, что у каждого за пазухой. Рэндалл понимал, насколько высоки ставки. Если он откажется играть в эти игры, и если таинственного неуловимого Данни Смита не поймают через несколько часов, он может кинуть мессианский клич к Гамалу, который потрясёт страну и повлечёт за собой груды трупов. Но если он согласится, и давление на «Эмпайр» и профсоюз завершится успешно, то страна может сказать, что Фил Рэндалл ушёл в кусты при первой же угрозе со стороны чёрных, которые его избрали. И если он уступил однажды, то скажут, что он будет это делать снова и снова. Она сказала о брошенной кости. О сухой обглоданной кости. Брось он её, то потеряет лицо. Что ещё? Но лицо — далеко не последняя вещь в этом доме. Достаточно вспомнить Линдона Джонсона.
Затем он подумал о генерале Хильдебранде и о его рецептах, стерильно безукоризненных — и смертельно опасных.
— Я готов согласиться при одном условии, — сказал он.
— Каком именно?
— Что в течение года правительству не будет выдвинуто никаких условий со стороны Ч. Ф. — Меньшего потребовать он не мог. Он не имел права руководить страной под давлением, чувствуя, что в любой момент может быть предъявлено любое вздорное требование.
— Я не руковожу Ч. Ф., — сказала она. — Я просто рядовой его член.
— А я думаю, что и вы, и Николет пользуетесь большим влиянием. — Он положил ногу на ногу. — Я хочу получить от вас обещание — вы с Николетом сделаете всё, что в ваших силах, дабы в течение года от Ч. Ф. не поступало никаких требований.
— Это большой срок.
— Не такой уж большой. В любом случае, таково моё условие.
— О’кей. Обещаю.
— Хорошо. Будем считать, что мы договорились. Что касается «Эмпайр» и водителей, я попытаюсь.
— Попытаетесь? — Она не скрывала подозрительности.
— Мисс Джонс, — терпеливо сказал он, — что бы вы ни думали, я не могу командовать людьми, которые не работают на федеральное правительство. Я могу только уговаривать их.
— Президент может сделать всё, что захочет.
— Посмотрим. Во всяком случае, я хочу этого так же, как и вы. И я дал вам слово, что попытаюсь. — Он встал. — Где я могу вас найти?
— Я собираюсь остановиться у друзей в Вашингтоне. — Она взяла с кофейного столика свою сумочку и стала копаться в её содержимом. Рэндалл подошёл к письменному столу и вернулся с ручкой и листком бумаги с президентским гербом.