Выключить моё видео
Шрифт:
Я читаю ранний рассказ Булгакова «Красная корона», из двухтомника. И скучно, и страшно, и не по себе: не отступишься, сама ведь спалилась Софии, что я – как это – книжная девочка, что у нас дома книги пока не вынесли, не свалили к мусорке или в железные ящики районных библиотек. Мы с папой, случалось, и наоборот – притаскивали, тщательно оттирали салфетками, но запах мусорного контейнера долго в прихожей стоял; ох мама и орала… И в руки те книжки не брала, брезговала. А мы ничего, читали.
Но что-то отвыкла в последнее время, потому отвлекаюсь, открываю форточку
Почему кажется, что София Александровна хотела сказать что-то ещё, не только про Илью? Подожду, когда у неё закончатся уроки, тогда и спрошу. Можно и написать первой, спросить там, всё ли нормально.
Будто бы продолжая незаконченное про Илью.
Жалко, что она им так интересуется, будто лучшим учеником. Ничего ведь особенного.
Хотя на пробнике ЕГЭ у Ильи и вправду восемьдесят баллов было. Посмеялись – ботанишь, да? – но и позавидовали, знали, что не ботанит, на уроках думает о своём. Может, читает.
Нам в началке говорили – надо читать много, тогда сами по себе станете грамотными, правила можно будет не учить. А я читаю, читаю, но ошибки есть, и даже София смеётся. «Учавствовала», это как так можно написать было, «учавствовала». А вроде и не специально; вышло так. Иногда задумаешься долго над словом, и оно теряет знакомые очертания, расплывается – появляются и исчезают буквы, дефисы. Так и не знаешь никогда, как правильно. А потом возвращают проверенную тетрадку, красным исчирканную – куда смотрела, о чём думала. Уродские буквы, слипшиеся в одно.
Читаю рассказ.
Идёт с кровавым бинтом вокруг головы, долго идёт, не падает, но скоро, потому что только издалека окровавленная тряпка похожа на красную корону, а ближе видны запёкшиеся бурые следы, страшные. Точно кино смотрю.
На кухне пахнет дымом.
Нет, это мама вовремя не убавила огонь.
Пахнет овсянкой.
– Всё, – говорит мама, – сейчас будем завтракать, у папы как раз лекция закончится. Он обещал дать задание и пораньше отпустить, всё равно не ходит никто особо. А у вас целый класс слушает?
– Да конечно. Агафонов один как целый класс – нацепил, придурок, маску перед камерой, думает, прикольно. И где купил только.
– Вчера в новостях сказали – в любой аптеке есть.
А когда я, ещё в начале этого всего, по маминой просьбе в аптеку зашла – не было. Может быть, сейчас изменилось. Не знаю.
– Ну, балуется парень. Всем тяжело. Хотя странно вообще-то – ему в армию идти через год, если в институт не поступит.
– Зачем в армию. Поступит. Мы все поступим.
– Ты – конечно, вон сколько занимаешься. И этот, отличник ваш, как его зовут – Илья? Этот тоже. Может быть, и другие. Позови папу, пожалуйста, каша готова.
Иду звать папу в комнату и представляю себе нашу школу без никого – а может быть, там кто-то сидит и сейчас, охраняет – от кого охраняет? Никто и не зайдёт.
Отчего-то снова подумала об Илье: если ему надо идти, то может ли пройти мимо школы и посмотреть, не горит ли свет в кабинетах?
– Пап, – говорю, – мама завтракать зовёт.
Он кивает, не отрываясь от экрана. Лекция заканчивается, но сидит в наушниках, потому не слышно, сейчас, шепчет еле слышно, сейчас приду.
Вижу, как его студенты одни за другим выходят из конференций – только фамилии вспыхивают.
Слышу, как в моей комнате вибрирует телефон.
Может быть, началась физика, а я не знаю.
Иду за телефоном.
Это не физика.
Это Илья.
Возвращаюсь на кухню и говорю маме, что папа сейчас придёт.
На стене дома напротив кто-то написал:
ПЕРЕМЕН ТРЕБУЮТ НАШИ СЕРДЦА
Но хочется просто успокоиться, узнать, что перемена так и пройдёт на балконе с видом на берёзы и липы, и соседний изгибающийся дом, а где-то совсем далеко виднеется многоэтажка и торговый центр «Райкин-Плаза», а ещё дальше – проспект, но пешком не дойти. Что я так и просижу, так и проведу, и ничего не увижу, и мама будет варить овсяную кашу, а потом я буду варить овсяную кашу, пока не кончатся пять пачек, а когда кончатся? Скоро кончатся, и заметить не успеем.
Так хочу, чтобы сердце требовало перемен, – но ничего.
Через две минуты ответила. Глупо. Алёнка бы точно сказала, что глупо.
Значит, Илья и вправду ходит, не боится.
А я?
Может быть, это и есть перемена?
– Мам, хочешь, за хлебом схожу?
Мама смотрит сначала на меня, потом на папу. Мы сидим над тарелками с кашей, доели уже почти. В кашу добавили смородиновое варенье, и мне тоже, хотя не люблю.
– Хочешь пойти? Сейчас?
– Да, а почему нет?
– Не знаю. Ещё половина батона осталась.
– Завтра всё равно придётся идти.
Смотрит недоверчиво, потом качает головой.
– Вер, не надо, правда. Понимаю, что грустно, что в школе мало уроков стало, а в телефоне весь день не просидишь. Но ведь мы решили, что будем выходить раз в неделю, чтобы лишний раз не… Правильно ведь?
Папа пожал плечами. Наверное, правильно. С самого начала договорились. У нас доверительные, дружеские отношения. Никто никому не запрещает. Мы договорились.
– Правильно, мам, а куда тебе ходить? – говорю. – Конечно, раз в неделю только и надо.
– А тебе куда? – мама встаёт, собирает грязные тарелки. – Скажи, куда.
– Вот вообще не важно, – тоже встаю, – но я не могу взять и пойти, не хочу так.
– Вся Москва так живёт, вся страна, чем ты недовольна? И вообще не понимаю, почему у вас нет уроков.
– Позвони в школу и спроси, в чём проблема.
Она молчит. Знаю – не будет никуда звонить, потому что не привыкла лезть, навязываться, спрашивать. И в магазине к продавцу-консультанту не подойдёт, не спросит – а где у вас краска для волос стоит? Сама будет искать.