Высшая мера
Шрифт:
против света, и Донцов мог рассмотреть седые, редкие, зачесанные назад волосы, прозрачные, почти белые,
глаза с неуловимой, вспыхивающей и погасающей точкой в середине зрачка и мягкий, круглый, старушечий
подбородок. Концы черного галстука высовывались из- под острых, торчащих углов старомодного отложного
воротника. Мешковатый, двубортный пиджак висел, как на вешалке, и в костюме была небрежность,
неаккуратность, причуда, ставшая привычкой.
— Не обращайте
выше локтя. — У вас хорошие мускулы; только что у меня был Майльс, большой художник, великий мастер. В
Европе и у нас он стоит очень дорого, вы видели его работы, не правда ли? — Они шли об руку, и Донцова
удивлял звонкий, почти молодой голос старика.
Что это — юношеский жар, молодой задор, чудом сохранившийся у шестидесятилетнего старика, или
искусственное, временное возбуждение?
Они вошли в столовую. Окна, вернее все стены, были совершенно закрыты тяжелыми, непроницаемыми
для света драпировками, и одна люстра из черного металла бросала правильный световой круг на скатерть,
серебро, хрусталь и цветы. Стол был круглый и очень большой, но были накрыты только три прибора.
— Сядьте рядом со мной, мы обойдемся без переводчика.
Только сейчас Донцов увидел, что в тени, за световым кругом, вдоль дубовой панели, стояли люди.
Металлические пуговицы их фраков неподвижно блестели в темноте. Донцов молчал и следил за тем, как
Ричель подносил к губам бокал с минеральной водой и как цепко охватывали стекло желтые, бескровные
пальцы.
— Я люблю здоровых людей, здоровые люди хорошо работают. Кушайте, мистер Донцов. Не обращайте
на меня внимания. У меня особый режим. Шестьдесят шесть лет, вы меня понимаете, мистер Донцов?..
— Я перебью вас, — сказал Иван Андреевич, смущаясь от того, что давно не говорил по-английски, —
вы говорили о Майльсе, разве вы собираете картины?
— Нет, я не коллекционер. Но вы, конечно, слышали, что я купил марку “Франклин”. Правду сказать, я
профан в автомобильном деле, но мне кажется, это к лучшему. Я свежий человек. У меня нет предвзятости и
устарелых навыков. К будущему году я совершенно реорганизую заводы. А в двадцать девятом году
“Франклин” будет стоить дороже Пакарда и Ройса. Майльс предлагал мне свой проект раскраски кузова и колес.
И, знаете ли, я убедился в том, что он мне не нужен. Художники мне не нужны, я буду учиться у природы.
Ричель остановился и, подготовив эффект, продолжал:
— Я остановился на попугае.
Донцов перестал есть. Его раздражали почти невидимые. быстрые и ловкие руки лакеев, неслышно
наливающие
встречи раздражали его.
— Я остановился на попугаях, — с увлечением маниака продолжал Ричель, — именно на бразильских
попугаях и некоторых видах ящериц. Вы имеете некоторое представление о расцветке попугаев и ящериц? Или
расцветке колибри? Именно такие тона надо сочетать в окраске кузова и колес. В Лондоне, на нашем стенде, мы
выставили нашу модель 1928 года…
Лакеи привозили и увозили серебряные блюда. Маленькие столики откатывались в сторону, и на их место
из темноты выдвигались другие. Перед Ричелем стыла на тарелке жидкая, серая кашица. Он опустил глаза в
тарелку и скептически рассматривал ее, прищурив глаза.
Этому человеку принадлежала половина мировой выплавки железа и стали.
— Слушайте, мистер Ричель, — громко выговорил Донцов, — давайте поговорим о деле. Вы знакомы с
единственным вопросом, который меня интересует.
— Очень немного, очень немного, — сказал Ричель, отодвигая тарелку с серой кашицей, — то есть я
знаю то, что читал в “Hutte” и в наших справочниках. К моему стыду Россия меня мало интересовала, однако, я
могу вам перечислить ваши заводы на Урале и Кривом Роге, процент серы, содержащийся в коксе Донецкого и
Кузнецкого бассейнов, анализы чугуна Брянского и других заводов.
Цифры и названия он произносил быстро, не задумываясь, упершись глазами в скатерть, точно читая с
невидимых диаграмм и таблиц.
Донцов встал. Он не мог говорить сидя. Его смущала скатерть, хрусталь и цветы. Он сделал несколько
больших шагов и сразу почувствовал себя тверже и, не глядя на Ричеля, заговорил в пространство — во
враждебную, настороженную темноту.
— С вашей точки зрения вы правы, мистер Ричель, правы, когда говорите о количестве выплавленного
нами чугуна и ничтожной доле его, приходящейся на душу населения нашего Союза. Я знаю ваши цифры и с
завистью думаю о них Я знаю анализ Коннесвильского кокса и ваши Питсбургские копи, но вы забываете о
наших резервах. Наши копи идут по поверхности земли, мы еще не проникли в недра, мы не израсходовали
тысячной доли наших богатств Вы, один из первых дельцов Америки, имеете представление о русских и России
по книгам ваших соотечественников, по запискам ваших секретарей. Другие ее знают по пьесам Толстого, по
книгам Достоевского, по музыке и танцам и театру, которые идут из России. Но прежней России нет. Прежних