Высшая мера
Шрифт:
повернул на набережную, и они поехали вдоль тихого течения глубокой и медленной реки. Чистенький, новый
буксир тащил широкую, белую баржу. На корме баржи — домик, каюта, похожая на деревенский домик.
Человек в длинной, до колен, блузе поливал цветы, и тут же дети играли с собакой. Тучи автомобилей двигались
по обоим берегам реки, и оттого еще удивительнее казались деревенский французский домик и деревенская
идиллическая жизнь на барже. Колонна машин повернула
рассеялись в разные стороны, огибая обелиск и фонтаны. Но автомобиль, в котором ехали Донцов и Тэрьян,
втиснулся в новую колонну машин и покатился по Елисейским полям. Широкая асфальтовая полоса улицы
походила на застывший морской канал. Зелеными берегами подступали скверы к самому асфальту, и тротуары
походили на набережную. Этот асфальтовый канал точно прогибался под тяжестью тысяч машин, и только в
самом конце дуга улицы выпрямлялась и поднималась вверх. Здесь Елисейские поля завершала серая
кубическая арка с голубым и чистым просветом внутри, как будто тут кончался город и дальше была голубая
даль, а не другие улицы и другие дома. У Ронд Пуэн задержал конный полицейский. Пешеходы, перепрыгивая с
островка на островок, медленно переходили широкую, обмелевшую реку улицы. Миша Тэрьян держал перед
глазами часы и тихо ругался. Стрелки пододвинулись к часу. За Ронд Пуэн улица менялась. Зеркальные витрины
автомобильных магазинов отражали и повторяли солнце. Саженные буквы реклам отвоевывали каждый
свободный метр фасадов и футляры строящихся домов. Люди совершенно бесцельно бродили по тротуарам и с
рассеянным видом сидели на верандах кафе.
— Здесь, — сказал Донцов и постучал в стекло шоферу.
— Ну, ни пуху, ни пера.
Донцов рассмеялся. Автомобиль остановился у подъезда отеля “Клэридж”.
II
У Ивана Андреевича было необыкновенное представление о роскоши. Однажды в жизни он был в
Зимнем дворце, но это было на следующий день после выстрелов “Авроры” и ночного боя на Дворцовой
площади. Затем в двадцатом году штаб его дивизии занимал дворец князя Сагнушко на Волыни. И в Зимнем
дворце и во дворце Сангушко наследили тяжелые солдатские сапоги. На малахитовых столах лежали
расстрелянные гильзы, караваи черного хлеба, а поверх них — солдатский жестяные манерки. Все же Иван
Андреевич понял, что простор и глубокая перспектива пустынных двухсветных зал, бронза канделябров,
хрусталь люстр и мрамор колонн — это и есть роскошь. Вестибюль отеля “Клэридж” почти не изменил
представления Ивана Донцова: величественная колоннада вестибюля, бар, напоминающий тронный зал,
жемчужины светящихся
роскошь. Стены отражали Ивана Донцова и сопровождающего его, грузного, рыжего с сединой, мистера Фолл.
Элегантные, похожие на актеров из великосветской фильмы, парочки совершенно неслышно шли им навстречу
по голубому и мягкому ковру. Человек в темно-зеленом фраке с золотым аксельбантом, переставляя ноги, как
автомат, бежал впереди, и, пока они шли, Донцов соображал, что величие и импозантность этого здания
происходят главным образом от удивительной чистоты, от натертых до сияния зеркал, стен, хрусталя, бронзы и
стекла. Уют, симметрично-спокойные линии, перспектива коридоров напоминали ему первый класс
трансатлантического парохода. Первый класс он видел однажды в открытый иллюминатор, в доках Гамбурга,
когда чинили обшивку парохода “Кайзер Вильгельм”. Коридор упирался в тяжелую, белую с золотым ободком
дверь, человек в зеленом фраке распахнул обе половинки двери и отодвинулся в сторону. Фолл пропустил
Донцова, и Иван Андреевич увидел зал, в котором при случае можно было разместить батальон пехоты.
Противоположные двери распахнулись, два человека: один высокий, худой с зачесанными назад седыми
волосами, другой — худой плоский человек с выбритой верхней губой и русой квадратной бородкой вышли на
встречу Донцову.
Донцов узнал Артура Ричеля по портретам, по бледным оттискам стертых клише вечерних газет. Сначала
он показался Донцову моложе, чем на фотографиях; только нижняя часть лица, мягкий и круглый подбородок и
сухая старческая шея выдавали годы Ричеля. Человек с русой бородкой согнулся и протянул обе руки Ричелю,
тот взял его обе руки одной левой, а правую протянул Донцову, и Донцов пожал холодную, сухую, с
деформированными суставами, руку старика. Мистер Фолл невозмутимо и почти незаметно переменил
диверсию и оказался впереди человека с русой бородкой, оба пошли к выходу, между тем Ричель, не выпуская
руки Донцова, повел его в боковую дверь. Другая комната была маленькой гостиной, но здесь почему-то стояли
стоймя высокие чемоданы и на сдвинутых столах лежали пестрые, разрисованные картоны. Похожий на Фолла,
но совершенно лысый человек рассматривал на свет рисунки. Ричель взял этого человека за борт пиджака:
— Вилэм, переведите мистеру Донцов…
— Я говорю по-английски, — сказал Иван Андреевич.
— Хорошо, очень хорошо… — И Ричель улыбнулся усталой и неожиданно приятной улыбкой. Он стоял