Высшая мера
Шрифт:
бананы и две рюмки.
— Однако, здесь не тепло, — говорит Мишель, — но мы зажжем газовую печь.
Он поворачивает рукоятку, подносит спичку, и синие у основания и белые вверху огоньки, струятся и
мигают в решетке камина. Затем Мишель уходит в туалетную комнату, слышно, как шумит вода, шипит
пульверизатор, Мишель возвращается в черной с зелеными разводами пижаме, от него пахнет горькими и
острыми духами. Ниеса сидит на ковре. Она сняла туфли и чулки и ее коричнево
цветы и листья ковра, так как если бы это был горячий песок пустыни или твердая, обожженная глина — земля
Африки. Ниеса распускает волосы, наматывает тяжелые пряди на руку и оттягивает их назад. Мишель смотрит
на эту, вдруг ставшую плоской голову, и на стянутое черным шелком сильное, подтягивающееся к огню тело и
опять не понимает, почему эта женщина одновременно желанна и отвратительна. Она подползает к теплу и
плоская голова вдруг напоминает ему удава.
— Я не люблю цветных, — говорит Мишель и наливает две рюмки, — но ты другое дело. Ты — другое
дело.
— Когда он придет? — спрашивает Ниеса.
— Через пять лет, не раньше, — отвечает Мишель. Он медленно переливает зеленую жидкость из рюмки
в рот и смеется. Губы его раздирает смех. Ниеса наклоняет голову, обхватывает руками колени и черные зрачки,
не мигая, глядят в подернутые стеклом и влагой глазки Мишеля.
— Ты меня обманул. Он сказал, что придет.
Она качает голову из стороны в сторону, узел волос распадается и черные пряди падают на грудь и плечи.
— Я знаю людей, — говорит она звенящим, металлическим голосом, — я знаю людей, как знает собака
или лошадь. Он хороший человек. Человек, который привез меня сюда тоже хороший, но он много кашлял,
потерял кровь и умер.
Мишель бросает две диванные подушки на пол. Он берет с собой бутылку и две рюмки, долго выбирает
место и садится на ковер рядом с женщиной. Он наливает рюмку себе и женщине, следит за тем, как она пьет
маленькими глотками и вдруг ударом локтя выбивает у нее из рук рюмку, хватает ее за волосы и притягивает к
себе. В эту же секунду он падает на подушки, опрокинутый сильным ударом в живот.
— Животное, — задыхаясь шепчет Мишель, — ты сумасшедшая!
Она лежит на ковре, опираясь на руки и втянув голову в плечи.
— Животное, — говорит Мишель упавшим голосом, — проклятый удав… Я думал, что ты обыкновенная
“poule”, ты сумасшедшая. Стоило бы тебя за такие штуки выгнать назад, в колонии. Ты еще смеешься? — он
морщится и растирает живот, — ты смеешься? Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда тебя поведут в
полицию. И я поговорю с тобой не как Мишель, а как господин старший инспектор Мишель Пти. Глупая
Он все еще тяжело дышит и гладит живот. Затем медленно поднимается с пола и идет согнувшись к
дивану.
— Можешь убираться. У меня нет охоты возиться с тобой.
— Я буду ждать его, — говорит Ниеса, придвигается к огню и смотрит в белые и синие огненные
ручейки.
— Дура. Жди, если хочешь. Тебе придется долго ждать. Не менее пяти лет во всяком случае.
— Почему ты сказал пять лет? Скажи, где он.
Она подползает к дивану и ловит его руку, пухлую руку с бриллиантом и сапфиром на безымянном
пальце.
— Животное, — успокаиваясь говорит Мишель, — если хочешь знать, он — в тюрьме.
Он видит черные остановившиеся, непроницаемые как антрацит, зрачки и пробует улыбнуться:
— Пять лет он получил за дезертирство. Затем он приехал из России — это тоже чего-нибудь да стоит. Ты
этого не понимаешь, глупый зверь.
— Пять лет, пять лет, — повторяет Ниеса, — я не могу ждать пять лет. Мне девятнадцать лет. Через пять
лет я уже не буду здесь…
— Ты будешь в Бресте или в Шербурге. Или в Марселе, в Старом порту, в доме за пять франков.
Короткие пальцы Мишеля цепляются за ее платье. В узких щелках слабым, зеленоватым отблеском
вспыхивают глазки, но сразу потухают.
— Надо ждать утра… Как жарко. — Мишель протягивает руку, ощупью находит рукоятку газовой печи.
Белые и синие ручейки огня гаснут, как срезанные бритвой. Ниеса лежит на полу и глядит вверх в стеклянную
бахрому люстры.
— Кто же это сделал, — говорит она задумчиво и протяжно, — кто?
Мишель лежит на спине и тоже глядит в потолок. От тепла и густого и крепкого ликера его разбирает сон.
Зачем он привез эту женщину?
— Кто же это сделал?
— Кто-нибудь да сделал. Он дезертир.
— Это сделал ты, — покачиваясь говорит Ниеса. — Ты сам сказал, что служишь в полиции. Это сделал
ты.
— Он сам виноват, — невнятно бормочет Мишель. — Со мной промахнулся, уверяю тебя. Я понимаю,
что такое долг! Наши койки были рядом на “Руане”. Но долг прежде всего. Я не тот, за кого он меня принял.
Тоже ложный прицел. Он промахнулся.
Колокольчик каминных часов ударил три раза. Мишель лежал с закрытыми глазами. Ниеса смотрела в его
красное влажное лицо. Он засыпал, сложив руки на животе. Он засыпал своим привычным мертвым сном.
Ниеса встала. Она нашла свои чулки и туфли. Она надела их медленно, не торопясь, сильно натягивая чулки.
Затем положила руки на бедра и подошла к Мишелю. Он спал, всхрапывая и брезгливо оттопыривая губы.