Высшая мера
Шрифт:
И он выпил еще полстакана водки.
– Ну вот, теперь совсем другое дело, теперь ты уже весь там…
И Апыхтин бесстрашно открыл кухонную дверь, прошел в комнату. С подчеркнутой старательностью он обошел всю квартиру, заглядывая за каждую штору, под столы, распахивая дверцы шкафов, а в спальне даже лег на пол, чтобы посмотреть, не прячется ли кто под низкой кроватью.
Никого он не увидел, и слабой тенью никто не скользнул перед его глазами. И никаких звуков не услышал. Ни голосов, ни скрипа двери, ни легких шагов.
– Ну вот, - удовлетворенно пробормотал Апыхтин, тяжело поднимаясь с пола.
– Что и требовалось доказать.
Но все-таки на его лице оставалась настороженность, и, передвигаясь по квартире, он опасливо косил глазами по сторонам, будто все еще не был уверен, что удалось ему переместиться в параллельный мир, где нет боли, где никто о нем не пожалеет и он тоже ни по ком не заплачет.
Когда из прихожей, в полной тишине, раздался резкий звонок, Апыхтин вздрогнул и не сразу решился открыть дверь. Вначале осторожно выглянул в прихожую и, убедившись, что она пуста, посмотрел в «глазок». На площадке стояли три его заместителя, успев придать лицам выражения скорбные и озабоченные.
– Надо же, - пробормотал Апыхтин, не торопясь возвращаться в привычный мир.
– Заботятся… Переживают. Ишь ты.
Он открыл все запоры своей бронированной двери, которая так и не смогла никого защитить, и распахнул ее широко, гостеприимно.
Шустрый Осецкий первым изловчился пожать ему руку, обнял на ходу, похлопал тощеватой ладошкой по необъятной апыхтинской спине. Цыкин пожал руку молча, сосредоточенно и лишь подмигнул заговорщицки, держись, дескать. Басаргин посмотрел Апыхтину в глаза требовательно и твердо. Все трое держали в руках разноцветные целлофановые пакеты, наполненные явно не деловыми бумагами.
– Проходите в комнату. Рассаживайтесь кто где хочет.
– Рассядемся, - быстро ответил Осецкий и тут же начал выкладывать на стол свертки из своего пакета.
– Где у тебя ножи, вилки, тарелки?
– Стаканы, - добавил Цыкин, вынимая из своего пакета одну за другой несколько бутылок водки.
– Я вижу, вы решили провести небольшое совещание?
– усмехнулся Апыхтин. Все трое заместителей посмотрели на него пытливо и настороженно - в порядке ли шеф, действительно ли он усмехается и насколько здрава и осмысленна его улыбка. И тут же вернулись к своим пакетам, успокоенные - Апыхтин был в порядке.
– Что Кипр?
– спросил Осецкий.
– Едешь?
– Они не возражают, - ответил Апыхтин легко, без напряжения, расставляя стаканы на голом деревянном столе.
– Кто - они?
– спросил Басаргин.
– И Катя, и Вовка, - беззаботно ответил Апыхтин.
– Ты хочешь сказать… - начал было Цыкин, но не успел закончить, его перебил Апыхтин:
– Они были недавно, перед самым вашим приходом. Если бы вы пришли чуть раньше, то застали бы обоих.
– Так, - негромко проговорил Басаргин и осторожно посмотрел на Цыкина и Осецкого: как, дескать, быть-то?
– Значит, все-таки едешь?
– Подумаю.
– Апыхтин принес из кухни тарелки, вилки, Осецкий за это время нарезал копченой осетрины, разодрал на куски курицу, разлил по стаканам водку.
– И часто приходят?
– неожиданно прозвучал в общей тишине вопрос Цыкина.
– Кто?
– живо повернулся к нему хозяин, прекрасно понимая, о чем тот спрашивает. И что-то мелькнуло в глазах Апыхтина, какой-то огонек затаенного интереса.
– Ну как… Ты же сам говорил… Катя и Вовка.
– Цыкин был сбит с толку и вопросом Апыхтина, и его улыбкой, и наступившей тишиной, и тем ударом ноги, которым под столом наделил его Басаргин.
– А, эти… - небрежно махнул рукой Апыхтин, но не было в его жесте пренебрежения - это все поняли.
– Заходят иногда… Может, и сейчас подойдут… Они все время где-то рядом… То в прихожей, то за шторой… Как тебе объяснить… - Апыхтин обращался только к Цыкину.
– Они почти прозрачные… И с каждым часом, я заметил, становятся все прозрачнее… Поэтому я не всегда их даже и замечаю, иногда прохожу сквозь Катю и только потом спохватываюсь… Она не обижается, - заверил Апыхтин каким-то будничным голосом, будто говорил о чем-то совершенно естественном.
– Ладно, - сказал Басаргин твердо и озабоченно.
– За что пить будем?
– Как за что, за упокой, - живо откликнулся Апыхтин и весело посмотрел на каждого. И столько было в его глазах неподдельного интереса к тосту, что все трое заместителей лишь подавленно переглянулись.
– Ну что ж, земля, как говорится, пухом, - не то предложил, не то спросил Апыхтин, и глаза его за очками сверкнули радостным ожиданием, - ох и выпьем, ребята, ох и выпьем.
Капитан Юферев с молчаливой настороженностью смотрел на Брыкина. Тот был сосредоточен, вошел с большим целлофановым мешком, помялся у двери - ничего, дескать, если я с мешком да в кабинет? Капитан в ответ лишь кивнул. Брыкин поставил мешок в угол и, присев к столу, вопросительно посмотрел на Юферева.
– Ну и что?
– спросил тот.
– А ничего.
– Совсем ничего?
– Совсем, Саша. Больше двадцати ящиков мусора перелопатили за пять часов. Столько наслушались от жильцов, столько всего насмотрелись в самих ящиках, столько тайных сторон жизни наших граждан открылось…
– Остановись, - хмуро сказал Юферев.
– Нашли?
– Нет, Саша, не нашли.
– И штыря тоже нет?
– Нет. Но крови видели… Я за всю жизнь столько не видел. Бинты, тряпки, трусы, рубашки… Все в кровище! Такая криминальная вонь идет из этих ящиков… Дышать нечем.
– Значит, нож он не выбросил, - растерянно проговорил Юферев.
– Решил себе оставить.
– Оно и понятно!
– оживился Брыкин.
– Инструмент, видимо, хороший, надежный, испытанный инструмент… Зачем же выбрасывать? В жизни все пригодится.
– Значит, не выбросил, - повторил Юферев.
– Или не нашли, - утешил капитана Брыкин.
– Ведь весь мусор города осмотреть невозможно. Отошли они, к примеру, метров на триста, на километр отъехали на машине и бросили с моста в речку… В канализационный люк, в водосточную решетку… Потомки найдут, подивятся мастерству оружейников в конце двадцатого века, а?