Взаперти
Шрифт:
– Можешь залезть с ногами, если хочешь – улыбнулся ей в зеркало Хорхе.
И чего это с ним, «с ногами», – он же только вчера мыл салон.
– Залезай-залезай, не бойся.
Девочка улыбнулась, но не поменяла позы.
«Какая воспитанная», – подумал старик.
– Как тебя зовут? – улыбнулся он снова. Он знал как, но зачем-то спросил.
Девочка промолчала.
Я с ней говорю не просто так, размышлял про себя Хорхе, дети – это ж не взрослые, их в багажнике не перевезёшь и в рот кляп не засунешь. Нет, это, конечно, возможно, но невозможно для него. Поэтому с ними нужен контакт,
– А ты знаешь, как меня зовут? – спросил он.
«И чего ж ты к ребёнку пристал, – ворчал он сам на себя, – на кой чёрт ты ей сдался!»
Вдруг девочка закивала.
– Знаешь? – удивился он и как-то напрягся.
– Дедуля, – сказала девчушка.
– Правильно! – рассмеялся Хорхе. – Так меня и зовут – дедуля. А ты молодец!
Девочка тоже засмеялась. Так они и смеялись, перекликая друг друга.
Ты посмотри на эту девчушку, ухмылялся он про себя, «дедуля», и всё тут, «дедуля», и на тебе, не возразишь!
Одна только мысль не покидала Хорхе – почему детский сад был обычный, муниципальный, как и все обычные детские сады. Если ты похищаешь ребёнка, то, скорее всего, это внук миллионера, или барона, конкурента по бизнесу, магната… Так почему же такой детский сад? Хорхе прошиб холодный пот. А если не миллионера, а городского судьи, или юриста, или прокурора какого-нибудь?
О, похоже, он влип! Нет, похоже, он ещё как влип! Неспроста это дело доверили ему…
«Всё дело в твоей доброй роже». – Ага, как же!
Мёрфи просто не хотел тратить других людей. Хорошие похитители на вес золота, а молодые и сильные – тем более. А что будет, если дело провалит Хорхе, если его поймают или убьют? Ничего! Он и так уже выпал из обоймы, о нём нечего было и жалеть.
– Вот чёртов подлец! – ругался Хорхе, проезжая длинные улицы и тесные перекрёстки. – Настоящий ублюдок! Чтоб он сдох!
Хорхе вдруг вспомнил, что не один, и осторожно посмотрел назад. Там, с задних сидений, ему улыбались милой улыбкой.
– Не повторяй, – пригрозил он ей пальцем, нахмурив ветвистые брови, – нельзя! – сказал он как можно строже. Но ребёнок только заулыбался ещё добрей.
– Да что с тобой будешь делать, – вздохнул старик и поехал, но молча. Только изредка издавая пыхтящие звуки, проклиная и Мёрфи, и дело, и всю свою нелепую жизнь.
Через полчаса они остановились у покосившегося дома с облупленной по углам штукатуркой. Здесь Хорхе жил последние пару лет. Раньше он чаще менял дома и квартиры, но как только ему перестали быть нужны другие люди, так и его все позабыли. Когда ты не работаешь на одних ублюдков, другие ублюдки не работают против тебя. Закон равновесия жизни. Тьфу ты, чёрт… Хорхе вспомнил, что из-за этого дела ему опять придётся переезжать. Нет, нужно поскорее со всем этим закончить и не браться впредь ни за что!
Нужно дождаться утра и отвезти её в условленное место, получить свои деньги и уехать куда-нибудь. Говорят, нужно иметь много мужества, чтобы пройти эту жизнь… Нет, жизнь пройти можно на одной только глупости и бесшабашности идиотских решений, а мужество нужно для того, чтобы успокоиться в конце. Что же он будет делать потом? Что будет делать… Путешествовать! – решил Хорхе. Почему бы и нет? Он уедет в Мексику, точно, туда уезжают все, кто решает похоронить своё прошлое, это не страна, это кладбище человеческих тайн. Он будет пить мексиканский кофе и потягивать вонючие сигары… Идеальное предсмертное начало, идеальный трамплин на тот свет!
Он посмотрел в зеркало заднего вида. Девчушка уже спала. От мысли, что он похитил ребёнка какого-нибудь судьи, у него сводило зубы, от страха, что он уже во всех новостях, немели пальцы рук, да и ног он почти не чувствовал. Вот сейчас он включит телевизор, а там эта самая воспитательница в синем костюме, с дрожащим голосом говорит: «Я не знала, – скажет она, – я только неделю, как здесь работаю».
А может, она тоже из подставных, вдруг додумался Хорхе. Если она так легко отдала малышку, мог же его босс это подстроить? Вполне себе мог! Тогда их тем более ищут. Хорхе вышел из машины и три раза пытался закрыть свою дверь. Захлопнешь сильно – разбудишь ребёнка, не сильно – не захлопнешь вообще. Он оставил как есть, уверив себя, что закрыл. Приближаясь к двери малышки, он понял, что идёт на носочках.
Тьфу ты, поморщился Хорхе, таким он себя ненавидел, таких он всегда презирал. Сентиментальность – удел слабаков, размышлял он, открывая заднюю дверь. Это всё старость. А она размягчает как мозг, так и характер.
Малышка держалась за шею Хорхе, когда тот занёс её в дом. Он осторожно открыл дверь, так чтобы эта деревянная рухлядь не заскрипела, осторожно уложил девчушку в кровать, снял с неё пурпурные туфельки, расстегнул драповое пальтишко, прикрыл чёртову дверь, отругал себя, что скрипит, вспомнил, что в холодильнике пусто, сходил в магазин, забыл молоко, сходил ещё раз, свалился без ног, постелил себе на диване. Завтра он проснётся с больной спиной.
Всю ночь Хорхе не спал, он пытался заснуть под утро, но был разбужен звуком разбившегося стекла. Малышка Дебора уронила его пепельницу, что стояла на подлокотнике дивана, на котором он спал.
Свет утреннего солнца проходил сквозь закрытые шторы, точнее, сквозь дыры в тех шторах, создавая струновидные лучи, переплетаемые паутиной на потёртом полу. Дебора также светилась, она стояла в том солнечном сгустке и излучала то же сияние, только ещё светлей. Волосы её, растрепавшиеся на макушке, походили на одуванчик. Наверное, их стоило бы причесать, но за такую непосильную работу он просто не взялся.
Хорхе залил фруктовые хлопья дорогим молоком и пригласил девчушку к столу. Он никогда такое не брал, оно было дороже обычного на целых двадцать процентов, и Хорхе не знал почему. А теперь вот узнал, потому что есть люди, которым есть для кого его покупать.
«Оно, наверное, полезнее», – думал Хорхе, смотря, как малышка справляется с целой тарелкой.
«Чья же ты дочь, – думал он, – чья же ты…»
Поразмыслив немного, перебрав в голове все варианты известных ему олигархов и мафиози, что могли перейти дорогу его боссу, он так ни к чему не пришёл. Взглянув на смешную малышку, что корчила милые рожи, пытаясь его рассмешить, он потянулся к пульту.