Взорвать Манхэттен
Шрифт:
Абу так и не смог отдать себе отчета, что же заставило его оставить в кейсе эту проклятую рацию? Ведь пусть смутно, однако им понималось, что именно она стирала все следы и корни утонченного злодеяния. Одним из которых был он, Абу. Но в этом случае парадоксально совпали интересы всех сторон и, в первую очередь, его самого.
Абу Камиль остался жив, умерев для всех. То, что он спасся, принеся в жертву десятки иных жизней, сознавалось им холодно и отстраненно. Отныне он презирал и ненавидел подлую и расчетливую Америку со всеми ее алчными и гнусными обитателями. Он был готов безоглядно служить ей, а с ним обошлись, как с куском туалетной бумаги. Америка отняла у него все, даже себя самого. Но зато Абу обрел веру в Аллаха, и понял его промысел. Аллах простил и спас его. Ради чего? Ради простой и ясной цели: мести неверным. Теперь Абу станет его слугой и карающим мечом. И его личный террор будет неподвластен никому. Ни пронизанным паутиной секретных западных служб когортам Аль-Каиды, ни вездесущим ЦРУ и Моссаду, ни правителям, ни денежным мешкам.
Он не будет торопиться, он запасется терпением, создав свою схему борьбы, чей итог не власть, и не деньги, а уничтожение зла. У него существуют и собственные счеты с теми, кто желал стереть его, однако они не противоречат избранному пути. Он жестоко и непримиримо разберется с теми, кто скоро пойдет войной на его родину и земли собратьев по вере. А пока растворится в провинции, устроившись скромным служащим, к примеру, на атомную станцию.
Никто не проникнет в мысли одиночки, некоего Алижона Карамамбаева, так он теперь именуется.
Прощай, прошлая жизнь. Прощай, Мариам.
ГЕНРИ УИТНИ
Я с трудом отходил от контузии, полученной при аварии в Лос-Анджелесе. Дышать было трудно, переломанные ребра не давали покоя, постоянно клонило в сон, но громадный синяк, раскинувшийся как лиловое море по правой стороне туловища, постепенно желтел, уменьшаясь в зловещих границах, и я даже позволил себе поездку в Нью-Йорк, встретившись там с Алисой.
Секс больше напоминал физкультурно-оздоровительную процедуру для глубокого инвалида, хотя верная подружка справилась с задачей крайне деликатно и сочувственно.
Я рассказал ей о разговоре с Праттом. То, что наша связь отныне раскрыта, явилось для нее ужасающей новостью. Хорошо, мне хватило ума поведать ей об этом после постельных утех, иначе бы пыл ее значительно, уверен, поубавился.
Держать удар она все-таки умела, обошлось без истерик и беспомощных реплик.
– У меня тоже есть новости, - привстав с постели, сказала она.
– Мы не спим с ним уже два месяца. Нет, он приветлив, нет ни единого намека на отчужденность… Ссылается, кстати, на какую-то терапию, угнетающую половую функцию… Якобы лечит сосуды в тибетской клинике, пьет настои из горных трав…
– По-моему, он что-то готовит.
– Теперь полагаю, ты прав. Но кое-что приготовила и я на свою голову. Ты хотел ребенка, милый Генри?
– Она с вызовом посмотрела на меня.
– Та-ак… - Я не сумел скрыть озадаченности.
– Нам придется решить это прямо сейчас.
– Я не ошибусь, если скажу, что у тебя существуют собственные соображения…
– Естественно. Я всегда мечтала о ребенке от тебя, и ты это знаешь. Мне он его не простит. Наивные обманы здесь не пройдут. Как, впрочем, и с тобой. Он размажет меня, как мороженое по асфальту. Теперь. Если он покушался на твою жизнь, что останавливает тебя в обеспечении твоей безопасности подобными же действиями? Я читала Толстого, там есть парадоксальная доктрина о непротивлении злу насилием. Но это - философия одного человека. Необремененного обязательствами перед другими. А у тебя их множество, и они составляют твою жизнь. Ее следует защитить, не правда ли? Тем более, сейчас я - на краю гибели. И твое дитя - вместе со мной. Думаю, он разделается со мной в самый ближайший срок.
– Тебе нужно на некоторое время уехать… В путешествие.
Она прильнула ко мне, нежно гладя холеной ладошкой мои ноющие ребра.
– Не беспокойся ни о каких притязаниях, - продолжила она.
– Твоя Барбара - святая женщина, и я никогда не посмею посягнуть на ее счастье. Мне будет необходима лишь твоя поддержка в бизнесе, и встречи… От них, надеюсь, ты не открутишься. Хотя бы ближайшие лет пять… Я критична, я продержусь в форме, сколько смогу, а потом стану покупать себе пошлых самцов… Но и тогда ты не дашь в обиду будущий бизнес своего ребенка, это главное.
– Ты умная негодяйка…
– Мог бы выразиться и покрепче.
– Она обвила мою ногу своей. Нежная, сильная лиана, наполненная сладким ядом.
– Но кто меня сделал такой, великий учитель? И разве я не с тобой? Мы же одно целое…
– Время от времени, - буркнул я.
Она счастливо и безмятежно рассмеялась. Провела пальцем по моим губам:
– Я сегодня же улечу на Бермуды.
– Нет, в Доминикану, - сказал я.
– Там шикарное логово у Тони Паллито. Ты будешь под охраной. Бирюзовый океан, белая вилла в колониальном стиле, лангусты в винном соусе…
– Его ребята сильно насолили сыночку моего муженька, - сказала она, вставая с постели. Фигура ее была божественной, ни одного изъяна, точеный мрамор. Да, лет пять она определенно протянет.
– А теперь твой муженек сильно насолил Тони, - поделился я.
– Грядет серьезный скандал. ФБР арестовало его племянника. Наркотики, серия убийств… Естественно, я не верю.
– Тем более, тебе необходимо помочь Тони… - Она набросила белый пушистый халат с витым золотым кантом на обшлагах и, шаловливо протрепетав пальчиками по моей груди, скрылась в ванной.
Женщина… Слабое, беззащитное существо, спастись от которого невозможно. Однако насчет Тони она определенно попала в точку: меня и итальянца отныне сплачивали горячие общие проблемы. Они возникли благодаря моей инициативе, это я повел Тони на поводу в противостоянии с Праттом, однако приятель юности данный факт в упрек мне не ставил, но требовал совместных действий по их устранению. Приходилось раздумывать о свершении новых тяжких грехов. Актуальных врагов у нас было двое: шеф шпионов Уильям и олигарх Пратт.
Кардинальных шагов в отношении столь значимых фигур Тони не без оснований опасался, и напрямую ввязываться в совершение громких убийств не желал. О том, чтобы он дал своих исполнителей, не могло быть и речи. Впрочем, этого я и не требовал. От него мне было достаточно заполучить пяток надежных ребят на подхвате, за остальное безоглядно и даже напористо брались русские гангстеры, отныне перешедшие под мое покровительство. Этих парней, как я не без удивления осознал, не смущало ничто. Полнейшее бесстрашие и небрежение любой опасностью. И еще я понял то, что им не хватало здесь, в Америке. Они нуждались в хозяине. Им не требовалась наша свобода, лишь ее материальные плоды. Они не стремились к созиданию состояний, их вполне устраивало усредненное существование под чьей-то эгидой. Они с удовольствием загоняли себя в клетку, где гарантировалась неприкосновенность и обильное питание с руки их повелителя. Они были подобны смышленым, вынесшим бездну невзгод бродячим псам, желающим обрести надзор и участие и, получив их, служить бездумно и вдохновленно своему господину. Злые дети рабов, готовые на самопожертвование за приближенность к сильному, благодарные к снисхождению. Но, как я органически понял - не прощающие слабины. С них не только не стоило снимать узды, но и постоянно поддергивать ее. Рабы не уважают тех, кто уважает их. Впрочем, они находились под присмотром несостоявшегося эсэсовца Кноппа, и должный стиль мышления он поддерживал в подчиненных неукоснительно.