Взорвать Манхэттен
Шрифт:
Слабодрищенко принял в левый ряд, съезжая с магистрали к повороту, ведущему в деревеньку. Пролетели за окном бревенчатые дома с замшелым шифером крыш, усеянных палой листвой. Разбитый асфальт перешел в щебенку широкой пустынной дороги, ведущей в глубь синеющих вдалеке лесов. За «Нивой» вился, как смерч, белесый пыльный туман, но в нем отчетливо различался хромированный блеск носовой решетки преследующего их «Лексуса», явно прибавившего прыти в заповедной глухомани, не омраченной посторонним присутствием и свидетельством.
Нажал на педаль газа и Слабодрищенко, отвердев сосредоточенным лицом. Сказал:
– Великолепная машина! Бегает, как перепуганная. И отступать нам некуда, хоть и велика Россия. Позади Москва, пробки.
– Затем коротко обернулся на Жукова: - Готов?
Юра, будто бы переброшенный через время, и вновь ощутивший себя солдатом, произнес краткое «Есть!», закладывая снаряд в жерло противотанкового ружья.
– Отдача зверская, учти, - услышалось предупреждение Геннадия.
«Лексус» требовательно и зловеще мигал фарами, а затем из его оконца вырвалось, прорезав пыльную мглу, злое и длинное оранжевое пламя. Стреляли явно из автомата, требуя остановиться.
Кургузой трубой ружья Юра вмиг высадил заднее стекло. Подумал:
«В драке волос не жалеют»…
«Лексус», дышащий жаром, овеянный дымным маревом, надвигался, скалясь решеткой облицовки радиатора и яростно выбрасывая струи щебня из-под широких напористых колес. Он был похож на разгоряченного носорога, устремленного на хлипкого обидчика границ его территориальных владений.
Жуков нажал на спуск. Упорная дуга казалось, вырвала у него плечо своей жестокой, непримиримой отдачей. Бронебойный снаряд, злое состаренное дитя канувшей в Лету войны, обрел-таки свою ушедшую в небытие востребованность. Раздался раздирающий небеса грохот, и позади надулся гигантский оранжевый пузырь спрессованного огня. Юру откинуло назад. Слабодрищенко затормозил.
Пыль постепенно развеяло. Истаивали остатки дыма, уносимого в безмятежные пожухлые поля. Никакого «Лексуса» на дороге не было. Лишь белесый грубый щебень с пятнами сажи.
Вдалеке, в канаве кювета, что-то слабо потрескивало. Вылезшая из «Нивы» троица подошла ближе.
Сиявший лаком, налитый мощью и нахрапистостью автомобиль представлял собой дымящиеся покоробленные жестянки изуродованного до неузнаваемости кузова, смиренно догорающего в ядовитом ленивом чаду. Чернели подпаленными перекрученными поленьями какие-то неясные останки, в которых едва различались разнесенные взрывом трупы людей.
– Теряем время, это не Третьяковская галерея, - сказал Слабодрищенко, нарушив трагическую тишину.
Смысл его слов едва дошел до оглохшего сознания Юры.
Подобрали улику - обвислый растресканный лист заднего стекла. «Нива» помчалась дальше. Через пару километров свернули в лес. Лавируя между вековых сосен, пней и кустарника, углубились в чащу.
Слабодрищенко вытащил из багажника лопату, передал Квасову:
– Теперь потрудись и ты…
Отточенный титан хрустко вонзился в сухую глинистую почву, давно не ведавшую дождей.
После упрямого дерна, продернутого жилистыми корнями, пошел песок - золотой, отборный. Гора его неуклонно росла.
– Река, видимо, невдалеке, - прокомментировал Жуков. Он болезненно морщился, ощупывая ноющее плечо и безвольно свисающую руку.
– Откуда знаешь?
– Квасов отер потный лоб ладонью, оставив на нем земляную полосу. Копал он на удивление сноровисто, короткими, скупыми движениями, видимо, сказывался опыт профессии нелегального поисковика.
– Старое русло, наверняка… - Юра осекся.
Вертикальный пласт песка со стены ямы обвалился Геннадию под ноги, обнажив соты проржавевших снарядов. Плотно спаянные ломкой, обваленной в земле коростой, они напоминали засахаренные леденцы в банке.
– Здесь гремели бои, - произнес Слабодрищенко.
– Да что же такое, куда ни плюнь… - закашлялся Квасов.
– Вот же у меня участь…
Юра подал ему руку, помогая покинуть опасную яму.
Свалив в нее окоченевшее тело Антифриза, бросили вслед противотанковое ружье, затем, меняясь по очереди, аккуратно засыпали безымянную могилу, уместили, плотно подогнав друг к другу, нарезанные, как вафельный торт, куски дерна.
– Сделано большое дело, - подвел итог Слабодрищенко и вдумчиво перекрестился. Его примеру последовали Квасов и Жуков.
– При дальнейших раскопках, - заметил Геннадий самым серьезным тоном, - его могут принять за неопознанного бойца.
Пока Юра очищал лопату, и поливал заголившегося по пояс копателя водой из припасенной пластиковый бутылки, вернулся отлучавшийся по нужде Слабодрищенко. Положил на капот пять отборных белых грибов. Сказал:
– Сгодятся на суп. Надо бы посмотреть еще… Леса тут богатые. А какой воздух!
Побродили вокруг машины, нашли еще пару десятков осенних крепких подосиновых и белых.
Выбравшись на проселок, вернулись к повороту, ведшему в сторону дачных участков. Путь к воротам преграждали «Жигули», неловко съехавшие с обочины и застрявшие задним колесом в канаве. У «Жигулей» стояли двое: подтянутый парень в легкой кожаной куртке и стройная, в блузке и в джинсах, девица. Лица их были скорбны от случившейся оплошности.
Совместными усилиями машину без особенного труда переместили на дорогу.
– Огибал яму, и вот… - пояснил парень Жукову раздраженным голосом.
– Пока буксовал, сцепление поджег…
– У меня эстакадка, - сказал Квасов.
– Вскарабкаешься, подтянешь нажимную вилку, авось, поможет…
– А где это?
– Дуй за мной.
Пока баулы вносились в дом, включался водопровод и холодильник, парень, снабженный имеющимся у запасливого Гены инструментом, подтянул необходимые гайки, предварительно водрузив машину на сваренную из швеллера горку, приткнувшуюся к палисаднику с живописной налитой калиной и облетевшей сиренью. Девица с интересом наблюдала за его манипуляциями, не произнося, впрочем, ни слова.