Взорвать Манхэттен
Шрифт:
– Чего тут делаете-то?
– небрежно поинтересовался Жуков.
– Дачу ищем, - ответил парень.
– Ну, чтобы купить…
– А чего к осени?
– Так ведь цены дешевле…
– Купи мою, - услышав разговор, предложил, подходя к машине, Квасов.
– Отдам практически задаром.
Парень с интересом оглядел высившийся за перекошенной изгородью дом.
– Всего тысяч семь, - проговорил Квасов.
– Американской обесценивающейся валютой. И получаете дорожающую собственность. Со всеми причиндалами. То есть: грабли, тяпки, бочки…
– А почему продаешь?
– А на кой мне она?
– пожал плечами Геннадий.
– Я холостой, все лето по дачам друзей, а эта вон заросла, как могила антихриста… А у вас, глядишь, дети, я правильно понимаю?
– вежливо обратился к спутнице парня.
Та принужденно улыбнулась.
– Она глухонемая, - отчужденно пояснил парень.
– Во, как… А красивая!
– Квасов оглянулся по сторонам, упорно и судорожно о чем-то раздумывая.
– Ну, будешь смотреть хату?
– вновь обратился к парню.
– Всю мебель оставляю, котел у меня. Дровяной, правда… И подтекает. Но сварщику работы тут - полчаса, было б желание.
– Отчего бы и нет?
– покладисто произнес парень. Протянув руку, представился: - Сергей. А она, - указал на свою спутницу, - Лена.
Девица вновь натянуто улыбнулась, протянув Квасову свою холеную ладошку. Среди убогих курятников блеклых летних домов, обнесенных кривыми заборами, она выглядела диковинной, пестрой птицей, занесенной сюда неведомым чудом. Фотомодель с атласной обложки, ступившая с пышного бархата подиума в захолустье дощатых трущоб.
– Так, может, это… - в свою очередь приветливо оскалился Геннадий.
– Мы с друзьями сюда по грибы, собрали уже… Может, того, по сто грамм? Картошечки изжарим, как?
– Мы, в общем, не против… - сказал невозмутимый спутник красотки.
– Да и дом - вполне… Меня интригует ваше предложение.
– Можете, кстати, заночевать. Мы баню истопим… - Квасов увлекал гостей к калитке.
– Все в лучшем виде…
Жуков, рассеянно поглядывающий на приятеля, и в самом деле не чаявшего избавиться от редко им посещаемой и заброшенной дачи, поймал себя на мысли, что негаданно попавшаяся на дороге парочка отличается некоей узнаваемостью… Нет, он определенно не встречал этих людей, ни малейшей опасности от них не исходило, но что-то неожиданно и колко встревожило его… Что именно - уяснить не пришлось: гремя раздолбанной подвеской и недовольно пофыркивая на ухабах пожилым двигателем, к дому подрулила милицейская машина, явно местной принадлежности. Непритязательный жестяной джип с воинственной ведомственной раскраской.
Из машины вышел низкорослый угрюмый милиционер, вынеся в идиллическую безмятежность пространства осенней природы, обрюзгшую и значительную, как сургучная печать, морду с золотыми зубами. Званием милиционер был капитан.
– Генка здесь?
– хмуро спросил он у Жукова, застывшего в столбняке пригвоздившего его страха.
– Тут, тут, - услужливо проговорил Юра деревянным языком.
– Вот, по грибы мы…
Милиционер, не мешкая, прошел в калитку.
Спустя пару минут откровение его появления прояснилось. Страж порядка оказался местным участковым, проверенным собутыльником Квасова, и приехал в поселок с целью обнаружения свидетелей странного происшествия, случившегося неподалеку на проселке, где подорвался автомобиль с экипажем в составе бывших четырех человек, вооруженных автоматами и пистолетами.
Данную информацию дачное сообщество выслушало с живейшим интересом и соболезнованиями.
– Бабахнуло так, что в деревне окна перекосило, - повествовал участковый, принимая из рук Геннадия рюмку и нанизанную на вилку шпротку.
– Ваше здоровье…
– Если у них было оружие, - степенно поднял бровь Слабодрищенко, - не исключено и наличие гранат… Следовательно, налицо несчастный случай.
– В наших краях отродясь таких аль-капонов не мелькало, - морщился участковый, вдохновенно принюхиваясь к хлебной корке, а затем поглощая ее.
– Чего им тут делать с таким боезапасом?
– Возможно, «черные копатели», - выдвинул версию Квасов.
– Нашли мину…
– С «калашниковыми»?
– опроверг участковый.
– Но… да, на мину похоже, вот и прокурор говорит… Везли, дескать, внутри машины. Хотя у него интерес… Год до пенсии, к чему морока? Вчера у Петровича, соседа моего, двух индюков из загона сперли, а он: пиши отказ, мол, улетели с перелетными птицами, надо было вовремя подстригать крылья… А у этих, кстати, номера-то - того… Липа.
– Это уже проблемы погибших, - заметил Слабодрищенко.
– Люди встали на кривой путь, и он привел их к несовершенству.
– Предлагаю, чтобы нам таким образом не окончить свой глобальный маршрут, - сказал Юра, поднимая стакан.
– Вы здесь прожили всю жизнь?
– обратился он к участковому.
– Пока нет… - растерянно ответил тот.
Стихийный банкет перешел в застолье с дымящейся картошкой, жареными грибами, прошлогодними соленьями, извлеченными из подпола и обилием алкоголя, хранящегося у предусмотрительного Геннадия в забитом хламом гараже.
– Люблю проснуться среди запасов, - пояснил он собранию, восхвалявшему его хозяйскую сметку.
Поздним вечером, поминутно врезаясь в заборы привычным к таким столкновениям бампером своего автомобиля, милиционер отправился в деревню, на место постоянного проживания. Слабодрищенко ушел спать в комнату вместе с Геннадием, гостям отвели спальню на втором этаже, а Жуков разместился в бане, перетащив туда свои сумки.
В этот вечер он пил мало, терзаемый каким-то неясным, но неотступным предчувствием значительных перемен. Что-то должно было случиться. Хотя что - неясно. Приют, найденный им у Квасова, на поверку оказался западней, и стоило незамедлительно покинуть ее, снова переместившись в неприкаянную неизвестность.
Уже под утро в дверь бани осторожно постучали. Жуков вскочил с топчана, настороженно вглядываясь в темень. Светящиеся фосфором стрелки часов указывали на половину четвертого утра.
– Юра, вы спите?
– донесся заспанный голос пришлого Сергея.
– Ленке в туалет приспичило, а я не знаю, где тут и как…
Жуков нажал клавишу выключателя. Резкий свет болезненно ударил в истомленные глаза. Он отодвинул задвижку двери.
Увиделось виноватое лицо потревожившего его постояльца. Тот нерешительно ступил на порог, а затем нога его буквально выстрелила Жукову в грудь. Юра отлетел на топчан, распластано замерев на нем. Сухие дубовые веники и заскорузлые войлочные шляпы, сорвавшиеся с сотрясшейся стены, завалили его. Потерянно отмахиваясь, он отбросил банные причиндалы на пол.