Взрослые игрушки
Шрифт:
…Однажды вечером меня потянуло погулять в тихом пригороде, подальше от ночных клубов, которых я обошел две дюжины. Тут было мирно и спокойно - ей бы вряд ли понравилось. Нельзя сказать, что я не слышал, как едет машина, но почему-то застрял на середине улицы и очнулся, уже упираясь руками в капот. Водил-не-мертвых можно узнать по тому, что они редко зажигают фары. В Нью-Йорке в целях конспирации это делают все, кроме сумасшедших. Фары этой машины не горели.
Передо мной ворчал роскошный белый “лотус” с открытым верхом, а
Я увидел, как расширились ее глаза, сжались губы. Руки в белых кожаных перчатках впились в руль. Машина подалась назад, медленно, крадучись, и на секунду я поверил, что сейчас Рэйчел выйдет, и я… Убью ее? Обниму ее? Откуда, черт побери, я знаю?!
И тут “лотус” взревел, как не положено реветь дорогим машинам, и кинулся на меня. На лице Рэйчел отразился весь процесс нажатия на газ, с каким удовольствием она это сделала. Мы десятки лет не виделись (то есть она меня не видела), и все это время я помнил только то, что сделала со мной она. Что я сделал с ней, я успел благополучно забыть. Годы в могиле. Она их не забыла.
Это было мгновение - ослепляющие фары, яростный визг (и колес, и ее самой), и то, как кто-то выдернул меня почти из-под машины, она едва зацепила меня крылом. Я откатился на асфальт, приземлившись “на лапы”, как кошка. Мне приходилось видеть, как двигаются оборотни - те, которые из кошачьих, - потрясающе грациозно. Но мы все равно лучше.
– Рэйч, ты что, совсем спятила?! Вы в порядке?
– Я?
– переспросил я, все еще смотря вслед улетающему пулей “лотусу”.
– Да… нормально.
– Только сейчас до меня дошло, что он назвал ее по имени. Как-то так особенно назвал… Насколько я понял в процессе наблюдения, она никого к себе близко не подпускала. Я видел ее с другими, но это было не то. Неужели за то время, что мы не виделись, у Рэйчел наконец появился приятель?
У него были почти малиновые волосы, торчащие во все стороны -первое, что бросалось в глаза. Да и в остальном мальчик выглядел уж слишком для этого стерильного района - косуха и драная майка, в ушах - тысяча сережек, и в довершение ансамбля - джинсы, пропущенные через дробилку. Помесь панка, металлиста и еще черт знает чего. Парень казался подверженным влиянию субкультур: возможно, лет когда-то он ходил весь увешанный фенечками и с нарисованным на щеке цветком. Такой мог понравиться Рэйчел. Определенно.
– Что на нее нашло?
– сказал он, тоже смотря в направлении исчезнувшей машины.
– Такой уж характер…
– Вы знаете Рэйчел?
– Да. Немножко.
Он улыбнулся мне так обезоруживающе. Он был очень милый.
– За ней нужен глаз да глаз. Рэйчел ничем не испугаешь, и я все время боюсь, что она влипнет в какую-нибудь историю. Хотя без этого она и жить не может. Такой вот порочный круг. Меня зовут Харлан. А вы давно знакомы с ней?
– Давно.
– Хотел бы я знать,
– Она… - я запнулся.
– Не уверен, что могу помочь. Мне пора. Передавай ей привет от старого приятеля.
Я медленно пошел по улице. Он догнал меня буквально через пару минут.
– Простите. Вы Улисс, да?
Я обернулся так же медленно.
Он уже не улыбался. Его лицо застыло, как гипсовый слепок, выделялись только глаза. Невинные и испорченные одновременно, сейчас они были просто перепуганными. По-детски. Даже можно сказать, по-человечески.
– Рэйчел… рассказывала… обо мне?
– Нет. Никогда… Просто она почти не спит, а когда засыпает, то повторяет ваше имя. И плачет. А потом злится так, что ее трудно успокоить.
– … выспалась… в свое время, - сказал я тихо, скорее сам себе.
Он не отрывал от меня глаз, как будто боялся, что я повернусь и уйду, оставив его без ответа.
– Вы ее убьете?
Честно говоря, я не ожидал такого вопроса. Мальчик был совсем не прост, и сама мысль, которую он выразил, явно далась ему очень тяжело. Это был даже не вопрос, по сути, потому что через секунду он сказал:
– Не убивайте ее. Пожалуйста.
Я взял его за подбородок, чтобы рассмотреть лучше; он не сопротивлялся, только зрачки расширялись и сужались в такт дыханию, а на висках под прозрачной кожей проступили голубые вены.
– Почему нет?
– Она самое лучшее, что со мной произошло.
Я отпустил его, пораженный. Вот это да! Оказывается, я создал нечто такое… нечто прекрасное; оказывается, моя Рэйчел - САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО С КЕМ-ТО ПРОИЗОШЛО!
– Я сделаю ВСЕ, что вы захотите.
– Все? А если я захочу убить тебя?
Он посмотрел вверх, словно призывая небеса в свидетели.
– Ну, если Рэйчел умрет… это равносильно. Я без нее ничто.
Я в первый раз такое видел. Отдать жизнь за кого-то, как это странно. Как это неестественно. Но если этот кто-то - самое прекрасное, что с тобой произошло… может, я и смогу понять. Может быть. Данте бы точно не понял, а я постараюсь.
– Просто передай ей привет, - сказал я наконец, бессознательно погладив его пальцем по щеке. Он изобразил почти-улыбку, ему хотелось верить мне, но это было сложно.
– Что же вы друг с другом сделали?..
– спросил он только.
– Береги ее, Харлан. Я ее не трону. Но не дай ей охотиться на меня, иначе уже ничего нельзя будет поделать.
Я оставил его вопрос без ответа. Что мы сделали друг с другом? Я ее убил. Она меня ранила. Что же, орел - путь изначально более тернистый, чем решка, и мне было об этом известно. После слов Харлана я чувствовал себя Богом, Пигмалионом… а возможно, доктором Франкенштейном, и это было необыкновенное чувство. Чувство Творца.